Чингиз Абдуллаев - Выбери себе смерть
Миронов встал, попытался улыбнуться, но улыбка получилась какая-то жалкая.
— Я арестован? — спросил он.
— Да, — строго ответил Колчин, — вы арестованы, генерал Миронов. А кто вы такой? — обратился он к третьему из хозяев этой комнаты.
Тот показал свое удостоверение.
— Из МВД, — кивнул Нефедов, — я так и думал. Замена Юркову. Он человек министра. Арестуйте его.
Когда обоих арестованных увели, Колчин спросил:
— А где тот самый незнакомец, который приехал сюда на трех машинах с такой охраной?
— Разве его не нашли? — удивился Нефедов.
— Не знаю, — растерялся Колчин.
Но неизвестного так и не нашли.
ГЛАВА 25
Они сидели друг против друга в старом вагоне, стоявшем в тупике Курского вокзала. Фогельсон тихим голосом рассказывал обо всем.
— С самого начала я подозревал Миронова. Он слишком суетился, слишком подставлялся. Эта глупая скандальная история в Минске прогремела на весь мир, а ему все до лампочки. В общем, сорвалось. А жаль. Могла бы хорошая «революция» получиться. — Он сказал «эволюция».
— У тех тоже сорвалось, — заметил Дронго.
— Не скажи, — возразил Фогельсон. — Президента банка они арестовать не смогут и мэра города тоже. Так что те сумели частично сохранить свои ряды. А у нас сорвалось.
— Что думаешь делать? — После пережитого они были на «ты».
— Придумаю что-нибудь, — улыбнулся Марк Абрамович, — я ведь в группе «Рай» был аналитиком, все разрабатывал. Командир наш Лукахин больше стрелял, чем думал. А меня командиром было делать нельзя. Сам понимаешь — пятая графа.
За окном зажегся свет.
— Ребят твоих я отпустил, сказал, что это ты добился их освобождения, — продолжал Фогельсон, — так что деньги с Давида получи. Они твои, честно заработанные. А с Арчилом помирись — чего тебе еще в Москве врагов наживать? К себе когда вернешься?
— Прямо сегодня. Надоело здесь у вас. Политика, мафия, разведка. У нас хоть и война идет, но поспокойнее.
— Верно. Всегда мечтал побывать в вашем городе. Везде был, а у вас не был. Жалко.
— Может, поедешь? — несмело предложил Дронго.
— С ума сошел? Кто меня выпустит? Сейчас ищут по всей Москве. И сразу пристрелят как бешеного пса, никто даже разговаривать не будет. Знаешь, какой я секретоноситель… А Колчин молодец. Это следователь наш, честный такой, порядочный. Он все-таки своего добился. А за друга твоего Манучара извини меня.
— У меня еще долги есть в Москве. Вернуть нужно, — развел руками Дронго. — Пойду я.
— Будь здоров. Жаль, мы не работали с тобой вместе. Хороший ты профессионал, парень.
— Это я только вид делаю. — Он пожал руку Фогельсону. Ладонь была сухой и сильной.
Дронго вышел из вагона и зашагал по направлению к вокзалу. Он старался не оборачиваться.
А Фогельсон остался один, привычным движением пригладил бородку, расстегнул жилет. Закрыл глаза, словно вспоминая всю свою жизнь. Он впервые пожалел, что не женился. Осмотрелся вокруг. Затем быстрым движением вставил пистолет себе в рот.
«Выбери себе смерть», — мелькнула последняя мысль.
Раздался выстрел.
В этот момент к генералу Лукошину зашел посетитель. Он сразу узнал своего учителя.
— Явился, — недобро улыбаясь, сказал генерал. — Ведь всегда знал, что именно ты придешь ко мне.
Старик грузно опустился в кресло, посмотрел в глаза генералу.
— Молодой ты для этой должности, генерал, глупый. Учил я тебя, учил, да, видно, плохо учил.
Генерал промолчал. Он собрал бумаги со стола, сложил их в ящик.
— По мою душу пришел? — спросил он наконец.
Старик молчал.
— Знаешь ведь, — наконец сказал он, — выбери себе смерть. А я подсоблю.
— Порошок тот у тебя? — спросил генерал.
— Конечно. Ты ведь крови никогда не любил. И потом, семья, дети… А от инфаркта умереть почетно.
— Хватит болтать, давай порошок, — протянул руку генерал.
Старик передал ему маленький пакетик, встал, вытер нос и заспешил к дверям.
— А если сбегу, Матвей Николаевич, — усмехнулся генерал, — не боишься?
— Никуда ты не сбежишь, милый мой. Некуда. Да и самому хуже будет. Ты ведь не такой дурак. А так пенсию жене сохранят, детишки отцом гордиться будут.
— Уходи! — взорвался генерал.
После ухода старика он долго сидел один. Затем позвонил жене.
— Тебя ждать к ужину? — спросила она.
— Нет, — резко ответил он, — сердце что-то болит сильно. Поеду в нашу поликлинику.
— Сердце? — удивилась жена. — У тебя же никогда не болело!
— А теперь болит. — Он положил трубку.
Еще раз набрал, теперь уже другой номер.
— Слушай, Ира, я тут уеду ненадолго, месяца на три. Да, вернусь, обязательно позвоню. Конечно. Ну, целую.
Он положил трубку, взглянул на пакетик, встал и прошел в комнату отдыха. Через минуту оттуда послышался звон падающего стакана и грузный стук упавшего тела.
Старик, оставшийся сидеть в приемной, ждал минут двадцать, затем вошел в кабинет. Секретарь, знавший, что Матвей Николаевич был учителем генерала Лукошина и его другом, ничего ему не сказал.
Старик прошел в комнату отдыха, подобрал пакетик с пола. Аккуратно положил его в карман. Затем подошел к аппарату правительственной связи, набрал номер и коротко доложил:
— Все готово.
И только после этого вышел из кабинета.
— Сердце болит у генерала. Пусть полежит у себя в комнате, — сказал он на прощание.
Министры обороны, внутренних дел, прокурор республики, директора ФСК и СВР были вызваны к президенту республики.
— Это позор! — стучал кулаком по столу президент. — У нас заговорщики в самих аппаратах наших служб. Как такое могло случиться?
Все молчали. Директор СВР, обычно садившийся с самого края, неприязненно глядел на министра внутренних дел, пытаясь угадать его настроение.
Тот, в свою очередь, следил за директором ФСК. Министр обороны, бывший командующий пограничными войсками, только назначенный на эту должность, пытался конспектировать речь президента. Прокурор вообще не обращал на крики никакого внимания. Его служба была далека от этих расследований. В результате совещания президент вынес решение о разжаловании генерала Миронова и выдаче его под военный трибунал. Досталось и самому директору ФСК, проглядевшему у себя целый заговор.
После совещания директор СВР взял директора ФСК за локоть.
— Нам нужно поговорить, — осторожно сказал он.
Директор ФСК согласно кивнул головой.
А министр внутренних дел подошел к министру обороны.
— Видишь, как эти двое держатся, — зло сказал он, — как будто знают все на свете. Нам бы поближе дружить нужно.
Министр обороны согласно кивнул головой.
Дронго приехал в банк и, дождавшись его закрытия, увидел, как из здания выходит Русаков. Он подошел к нему.
— Это вы? — удивился Русаков. — А мне говорили, что вы погибли.
— Нет, я пришел специально передать вам привет от Манучара.
Он размахнулся и сильно ударил Русакова в живот, затем в лицо, ломая ему нос, затем в подбородок. Русаков уже лежал на земле, обхватив руками голову. Дронго продолжал избивать его ногами.
— За железный прут, — кричал он, — за Манучара! За прут, за Манучара!
Наконец его оттащили недоумевающие прохожие. Русаков стонал, лежа в грязи.
Затем Дронго поехал к зданию Службы внешней разведки. Зайдя в дежурную часть, он попросил подполковника Солнцева. Через пять минут круглый улыбающийся Солнцев появился у входа. Дронго вплотную подошел к нему.
— Если еще раз, сука, ты дашь мой адрес хоть кому-нибудь, — грозно сказал Дронго, — я приеду и убью тебя сам.
— Я не давал, — даже покраснел Солнцев, — кто вам это сказал?
— Кто надо, тот и сказал. А ты перестань рыться в архивах, — посоветовал Дронго. — Убьют ведь, дурака.
Последним он позвонил Арчилу.
— Я был не прав, Арчил, — сказал он, — извини меня. Твой племянник уже на свободе.
— Знаю, дорогой, — ликуя, ответил Арчил, — Давид звонил. Говорит: такую свадьбу устрою, всю Грузию позову. Пусть женится на своей Ларисе.
— Знаешь, я ведь думал, что ты его убрал, — признался Дронго.
— Да, дорогой, — засмеялся Арчил, — этот Фогельсон мужик-человек, кремень. Позвонил ко мне. Говорит, благодари своего друга, иначе не видать тебе племянника живым. Приезжай ко мне, получи свои деньги. Сто тысяч дает Давид. И еще пятьдесят я. Это моя доля за Реваза.
— Не нужно, — попросил Дронго, — все деньги отдайте семье Манучара. Обещай, что сделаешь это, Арчил.
— Чудак-человек — такие деньги! Но раз хочешь — все, закон. Ты нам такое дело сделал. Завтра все деньги передадут семье Манучара. А себе почему не берешь?
— Грязные это деньги, Арчил. Не обижайся, у меня свои принципы. Кстати, на имя Манучара в банке «М» есть еще семьдесят тысяч. И мне осталось около двадцати. На жизнь даже много. Что я один покупаю?
