Джеймс Сигел - Кружным путем
Пол перешел ко второму письму. Затем к третьему.
Он читал медленно, внимательно. Иногда возвращался назад, перечитывал и не спешил продвигаться дальше во времени. Вся корреспонденция была отправлена Майлзу. Среди писем не оказалось ни одного его ответа. Складывалось впечатление, что Пол подслушивал телефонную беседу, но слышал только то, что говорилось на одном конце провода. А заполнять паузы и домысливать реплики второго собеседника приходилось самому.
Дальше в письме объяснялось, что это за ребенок, – трехлетняя девочка. Автор утверждал, что ребенку необходимо срочно покинуть Колумбию. И объяснял почему. За девочкой охотится отец. Затем открыто и подробно рассказывалось, как все должно произойти.
Прочитав все письма, Пол возвратился к первому и начал сначала. Он вспомнил, как сумбурно изъяснялся Майлз в последние минуты жизни, и теперь попытался соединить осколки и склеить из них общую картину.
«Как вы считаете, есть шансы, что малютка Пол во всем разберется?»
Шансов мало, Майлз, я бы сказал, отвратительно мало. Но кажется, положение становится более благоприятным.
Полное имя отца девочки ни разу не упоминалось – стоял только инициал: «Р». Автор шепнул имя Майлзу на ухо и больше его не называл.
Зато сами письма в конце каждого листа были подписаны. Именно это заметил Пол, когда собирался уйти из кабинета, где в нос бил терпкий запах крови. И подпись его остановила. Заставила присмотреться к тексту внимательнее и начать читать. Подпись в конце страниц.
Изящный наклон букв, особенно «Г».
С этой буквы начиналось имя «Галина».
Глава 32
Сначала Пол решил, что звук у двери ему приснился.
Ведь он сидел и грезил – полуспал, полубодрствовал.
Представлял свою жену и дочь.
И ту маленькую девочку.
Вспоминал слова, висевшие у Майлза над столом:
«Тот, кто спас одного ребенка, спас целый мир».
Кто она была – та девочка? Внучка Галины.
Это стало абсолютно ясно из ее второго письма Майлзу. Еще она писала в нем об отце ребенка. И о нем тоже.
«Был момент, когда я решила, что дочь в безопасности и он ее не достанет. Но я ошиблась».
Галина умоляла Майлза помочь. Уверяла, что внучку следовало срочно вывезти из страны.
«Отец ее ищет и не успокоится до тех пор, пока не найдет. А вы знаете, что у Р. достаточно власти и средств, чтобы это выполнить».
Нужно, чтобы кто-нибудь удочерил ее в Америке. И сделал это как можно быстрее.
Далее в письме подробнее рассказывалось о самой девочке.
«Она видела такие вещи, которые не должны видеть дети. Да и не только дети. И у нее начались кошмары».
Из четвертого письма стало ясно, что Майлз согласился. Да, он поможет. И более того, адвокат сделал поразительно щедрое и самоотверженное предложение. Он сам решил удочерить внучку Галины.
«Вы абсолютно уверены?
– спрашивала его колумбийка. –
Я чрезвычайно обрадована, но должна вам напомнить, что взять ребенка – это не на время. Это на всю жизнь. Вы станете не только ее отцом. Но ее защитником. Ее покровителем. Ее единственной надеждой».
Видимо, Майлз ответил «да» – он абсолютно уверен.
Но попросил кое-что взамен.
Только что именно?
Трудно было судить.
После этого восторги Галины поубавились. Письма стали суше и приобрели характер деловых переговоров.
«Поймите: то, что вы просите, может быть невозможно,
– предостерегала она. –
Я их не знаю. Не берусь за них отвечать. Могу только спросить».
Их!
Пол, словно двухлетний ребенок, начинал понимать, что за внешне бессмысленными словами прячутся наполненные глубоким смыслом понятия.
Они ответили «да».
Это явствовало из следующего письма Галины. Она отчаянно умоляла Майлза заботиться о девочке.
«Очень прошу вас о нескольких вещах,
– писала Галина. –
Успокаивайте ее, если она в страхе проснется среди ночи. Читайте книжки: она любит слушать о поездах, клоунах и кроликах. Учите всему, что нужно, чтобы понять новую страну. Защищайте. И пожалуйста, иногда сообщайте мне, как у нее дела. Разумеется, не каждую неделю и не каждый месяц. Время от времени. Пишу вам в последний раз. Чем меньше мы общаемся, тем будет безопаснее. Прошу вас только об одном. Но это очень важно. Вы и ваша жена – любите ее!»
За дверью кто-то был.
Пол разом окончательно очнулся и широко открытыми глазами уставился в потолок спальни.
Он снова услышал звук – словно тихонько скреблись в дверь.
Как будто кошка просила впустить ее в дом.
Но у них не было никакой кошки.
Пол лежал на кровати и гадал, в какую дверь скреблись: в закрытую дверь спальни или во входную дверь квартиры. Это было очень важно. Если в дверь квартиры, у него был еще шанс. Но если в дверь спальни – можно было не сомневаться, что он покойник.
Пол сосредоточился, напряг слух. В ушах стучала кровь; дыхание сделалось затрудненным, поверхностным и шумным.
Скребущий звук был тихим и неотчетливым.
«Хорошо, – подумал Пол, – значит, в дверь квартиры».
Он соскользнул с кровати, всеми силами сопротивляясь желанию спрятаться под матрац. Входная дверь была на замке. Он по-прежнему оставался на своей территории и мог себя защитить.
Пол был одет в одни «боксеры»; когда он посмотрел в висящее на стене зеркало в полный рост, собственное отражение показалось ему до смешного уязвимым. Он замер, вытянул шею и прислушался.
Скреб-скреб…
«Это те негодяи с „узи“ и керосином, которых я и боялся. Люди с болота», – решил Пол.
Или…
Тот тип с татуировкой «СССР» на руке.
Этот некто стоял за входной дверью. Той, из-за которой на Пола косила глазами Лиза. Если память не изменяла, он ее надежно запер. Даже на два оборота.
Пол осторожно вышел из спальни и глянул на дверь квартиры, словно видел ее впервые. Присмотрелся. Она показалась ему достаточно надежной. Правда, облупилась и требовала покраски. Но была твердой, как сталь. Сравнение обнадеживало.
Теперь Пол не сомневался, что запер ее на два оборота, но забыл, как должна стоять продолговатая ручка – горизонтально или вертикально.
До него внезапно дошло: как только он вышел из спальни, звуки прекратились. Дошло потому, что теперь они возникли снова.
Но на этот раз ближе, грубее и громче. «Туман крадется на кошачьих лапках». Этот стишок он запомнил с детства. Только сейчас к нему подбиралась не кошка, и детство давно кончилось.
Оружие.
Взгляд метнулся по квартире и нервно, словно попавшаяся между рамами муха, стал дергаться от стены к стене.
Металлическое пресс-папье от «Шарпер имидж»? Что ж, не исключено.
Полированная африканская трость, которую родители Джоанны привезли из Кении? Может быть.
Лежащее посреди обеденного стола никчемное стеклянное яйцо? Не пойдет.
А сам обеденный стол?
Ножи!
Пол повернул в сторону кухни, стараясь припомнить, где Джоанна держит ножи для разделки мяса.
И еле удержался, чтобы не броситься туда бегом.
Ни в коем случае. Иди тихонько. Порхай, как Мохаммед Али на ринге. Они не знают, что ты здесь. Могут только догадываться. Им может надоесть копаться с замком. Тогда они все бросят и уйдут.
Но если они знают, что он в квартире, – тогда ни за что.
Пол вплыл в кухню, надеясь, что передвигается легко и бесшумно, хотя чувствовал себя тяжелее свинца. Он слышал, что звуки у двери становятся громче и настойчивее.
С той стороны старались что-то подобрать к замку – вот как это воспринималось из квартиры. Пола охватило отчаяние.
События развивались, как во время изнасилования на свидании: сначала все было вежливо и пристойно, но чем дальше, тем грубее и настойчивее. Замок отчаянно сопротивлялся. Но и взломщик не сдавался.
Пол выдвинул ящик кухонного шкафа. Он скрипнул.
Звуки за дверью разом прекратились.
И наступила мертвая тишина.
«Пол, надо что-то делать с этими ящиками». Джоанна говорила ему об этом не раз, а целую тысячу. И он тысячу раз отвечал, чтобы она наняла ребят из «Пенни сейвера».
Но рабочих так и не вызвали, и ящики продолжали вопить каждый раз, когда их пытались открыть.
Люди за дверью знали, что он в квартире.
В выдвинутом ящике оказались записная книжка Джоанны, несколько карандашей, скрепки для бумаг, меню из ресторана навынос «Хьюман Флауэрз».
И никаких ножей.
Поскребывание возобновилось. На этот раз сильнее.
Пол выдвинул следующий ящик. Вот они. Целый набор ножей «Гинзу», за которые они в пять необременительных месячных взносов заплатили 49,95 долларов. Знаменитые ножи, выкованные настоящими самурайскими мастерами в Йокогаме. В рекламных роликах такими разрубают папиросную бумагу. Пол сомкнул пальцы на пластмассовой рукояти.
И повернулся к двери.
Которая была от него не дальше десяти футов. А за дверью – они. Казалось неправдоподобным и смешным, что эта дверь способна его спасти. Пол носом ощущал их присутствие. И Джоанна бы тоже почувствовала.
