Р. Шулиг - "Белые линии"
Так Карел прерывающимся голосом изливал накопившуюся в нем горечь и пил, пил, пытаясь утопить свою боль на дне рюмки и пивной кружки.
Земан молчал, слушал, грустно смотрел в отсутствующие глаза Карела, которые все больше и больше угасали и блекли... Когда Земан днем осматривал с пригорка этот райский уголок, окруженный зеленью прелестных рощиц на холмах, любовался гладью реки, поверхность которой волнует слабый, напоенный ароматом ветерок, лугом и полями, он думал, что здесь должны жить только счастливые люди. Увы, ожидание его не оправдалось. Такие люди здесь не живут, к сожалению.
И ему стало очень жаль чего-то...
Когда Земан с Карелом дотащились до дома, было уже довольно поздно.
— Не сердись, Бланка, — оправдывался Земан. — Мы немножко выпили, ведь столько лет не виделись. Уложи его спать, он за ночь проспится.
Но Карел Мутл схватился за дверной косяк и не хотел идти дальше. Бланка даже с места не тронулась, чтобы ему помочь, только покраснела от стыда. Тогда поднялся старый Свобода, схватил Карела под руки и оторвал его от косяка.
— Пойдем, Карлуша, я тебе постелю...
Карел, однако, вырвался и, бросив на Бланку сердитый взгляд, проворчал:
— Оставьте меня, я сам все сделаю.
Покачиваясь, будто шел по палубе корабля, он побрел в спальную комнату. Свобода на всякий случай пошел следом.
Земан и Бланка остались в горнице одни. Только сейчас при свете электрической лампочки Земану бросилась в глаза безвкусное сочетание городских вещей и предметов сельского быта. На полу, выкрашенном коричневой краской, лежал новый ковер, стояли тут книжный шкаф и современный диван, за диваном на стене висело какое-то подобие ковра с оленями и луной, на кресле лежала подушка с вышитыми красными маками, на столе красовалась ваза с искусственными цветами, возле нее овальная рамка со свадебной фотографией — две прижатые друг к другу головы, как будто фотограф в приступе бешенства сломал изображенным на ней людям позвоночники.
Бланка села на диван под фотографией, грустно опустила руки и, не поднимая на Земана глаза, тихо выдавила из себя:
— Это не единственный случай, Гонза. Он теперь пьет гораздо чаще...
Земан сел рядом с ней и тихо, осторожно спросил:
— Никак не могу понять, Бланка... Что между вами произошло?
— Не знаю, — печально ответила Бланка. — Что-то испортилось. Как в часах иногда пружина ломается... Пробежала вдруг между нами черная кошка — и все, конец. Но в этом виноват только он! — повысила она голос.
Земан не удержался, спросил:
— А священник?..
Бланка вспыхнула:
— Неужели жаловался?
— Я всегда считал тебя неверующей.
— То, что я делаю, не имеет отношения к вере, — отрезала она. — Поверь мне. Я такая же, какой была прежде. Дело в том, что я в долгу перед этим священником. В период оккупации, когда гестапо арестовало моих отца и мать, а все жители деревни, испугавшись последствий, отвернулись от нас, он единственный не испугался и ходил к нам с тетей. Этот человек помогал нам и делом и советом. Он много раз приносил нам еду, а мне игрушки. А теперь он совсем старый и одинокий. Я хоть убираюсь у него время от времени. Что в этом плохого? По крайней мере с мудрым человеком могу поговорить. Он добрый, Гонза. Гораздо лучше некоторых жителей этой деревни.
— Тебе, конечно, виднее, — сказал Земан. — Я верю тебе! — И он сочувственно погладил Бланку по руке.
Они сидели перед домом на деревянной скамейке и молча смотрели на небо, усеянное яркими звездами. Прямо против них висела Большая Медведица. Звезды сверкали над их головами точно украшения на рождественской елке, только вытяни руку, немножко приподнимись на носках — и дотянешься до этого блестящего чуда. Некоторые звездочки мигали, как будто замирали в огромной дали, потом вдруг отрывались и, падая вниз, сгорали.
Когда падает звезда, то загаданное влюбленными желание обязательно исполнится!
— Когда я была девочкой, расположение звезд в этом созвездии всегда напоминало мне королевскую корону, — прошептала неожиданно Бланка. — Не знаю почему, но никто больше корону там увидеть не мог.
— А мне, — Земан посмотрел вверх, — эти четыре звезды с тем хвостиком напоминали бумажного змея.
Ночь стояла теплая, душная. Над деревней повисла сонная тишина, только крикнет ночная птица да изредка донесется собачий лай. Иногда со стороны трактира были слышны громкие песни, звуки гармошки Эмана, крики и смех подвыпивших мужчин. Но это доносилось издалека, как из-за глухой стены.
Они сидели рядом, и Земан с тоской подумал, что со стороны выглядят они сейчас, наверное, довольно банально. И ему и ей вдруг стало не по себе. Они неуверенно, на ощупь подбирали в этой душной ночи слово к слову. И опять упала звезда...
— Мне иногда бывает так тяжело, Гонзик, — тихо призналась Бланка. — Но сегодня... Мне хорошо...
Земан помолчал с минуту, потом так же тихо сказал:
— И я тоже рад, что оказался вместе с тобой... — Он тут же поправился: — С вами обоими. Ведь вы — частичка моей молодости.
Бланка вздохнула:
— Если бы я только знала, где найти свою часть того давнего старого счастья! — И она снова замолчала.
Земан чувствовал, как поддается дурману этой ночи, чувствовал близость тела Бланки. Он несмело положил свою руку на шероховатое дерево лавки рядом с ее рукой, чувствуя, как его пальцы словно магнитом притягиваются к ней... Вот они встретились с ее пальцами...
Неожиданно за ними открылась дверь, на пороге появился старый Свобода:
— Иди, Бланка, ему нехорошо.
Они сразу очнулись.
Бланка поспешно ушла. На ее место возле Земана уселся Свобода. Он будто знал, о чем они здесь разговаривали.
— Они еще любят друг друга, Гонзик, — сказал он. — Очень любят! Только вот не могут об этом сказать. После того несчастья они как бы потеряли общий язык.
Земан насторожился:
— После какого несчастья?
— Ребенок у них умер... Я находился здесь один, когда начались роды. Карел, как всегда, был занят партийными делами. Я бросился в школу, чтобы вызвать по телефону доктора, тебе ведь известно, как у нас с докторами. Когда я возвратился, ребенок уже родился... мертвый... Это был мальчик. Потом объяснили, что он захлебнулся околоплодными водами...
— Значит, это был мальчик?
— Мальчик... Ты же знаешь, что это значит для женщины, Гонзик. Полгода она ходила как тень, а при виде детской коляски начинала плакать. А Карел начал пить, ему стало ненавистно здесь все. Единственное его желание — вырваться отсюда. А ведь здесь так хорошо, правда?.. И при этом сделать-то надо всего малость — взять ее на руки, обнять хорошенько, чтоб у нее дух захватило, и сказать: «Я тебя очень люблю, Бланка, все будет хорошо...» Она ждет этого, Гонзик, и она была бы благодарна каждому, кто бы ей помог... Каждому, слышишь?.. Может быть, и тебе... — добавил он осторожно и испытующе посмотрел на Земана, но вряд ли сумел в темноте рассмотреть его лицо.
Земан быстро сказал:
— Не бойтесь, я завтра уеду. Вообще-то мне больше в районный центр нужно. Я остался здесь только на одну ночь.
— Ты выбрал хорошее время, — с нескрываемым облегчением проговорил Свобода. — Сегодня как раз самая прекрасная июньская ночь — душистая. В такую ночь лучше бы сидеть с какой-нибудь девушкой, а не с таким замшелым дедом, как я. Посмотри, вон из-за холма выходит месяц. Через минуту он засияет, как большая медовая ватрушка...
Земан уже раньше заметил зарево над горизонтом и при словах Свободы снова посмотрел в сторону леса. Неожиданно он вскочил со скамейки:
— Нет, дядя Йозеф, это не месяц! Это где-то горит!
В ту же минуту по деревне разнесся тревожный колокольный звон, и глубокую летнюю ночь пронзила резкая сирена пожарной машины.
3Новый планицкий коровник горел всю ночь.
Три пожарных команды из Планице и близлежащих сел тщетно пытались погасить огонь. Длинные красные языки пламени лизали и уничтожали еще не оконченное творение рук членов планицкого сельскохозяйственного кооператива. Очевидно, подожжено было в нескольких местах одновременно. Поджигатели, видимо, использовали какой-то горючий материал. Кроме того, внутри коровника лежала солома, подготовленная для подстилки коровам. Так что новостройка пылала во тьме ярким факелом, жар от нее исходил такой, что люди даже не рисковали приблизиться. В конце концов, взвесив ситуацию, тушившие пожар решили сосредоточить усилия на том, чтобы не дать огню распространиться, и стали поливать водой рядом стоящие избы и сараи.
Сколько же труда было затрачено на то, чтобы построить этот коровник! Люди бескорыстно работали на воскресниках и субботниках. Несколько безземельных крестьян, одним словом — бедняков, которым нечего было терять, основали здесь три года назад кооператив. Вся деревня смеялась над ними как над фантазерами, когда они начали совместно обрабатывать свои крохотные полоски земли, разделенные большими массивами богатых землевладельцев. Однако вскоре произошло объединение наделов, причем кооператив получил изрядный кусок земли, выкроенный как раз из участков злостных насмешников. Потом здесь появился первый трактор, государство экспроприировало для бедняков технику — сеялку, молотилку, веялку, косилки, — и люди перестали смеяться. Нашлись умные головы и среди середняков, которые, поразмыслив, тоже вступили в кооператив.
