Богомил Райнов - Господин Никто
Он замолкает и некоторое время следит за тем, как я мучительно щурюсь и мигаю.
— Мигай чаще, — советует Кралев. — Не так режет глаза… Недоразумение, а?.. Верно, только мы его уже рассеяли, это недоразумение… Оказалось, владелец гаража работал на вас, а жена его — на нас. Как ты приезжал, как тебе поставили передатчик — все мы выяснили. Его, к твоему сведению, пристукнули, потому что так было обещано его жене. Она еще молода, и у нее были виды на другого. Житейские дела. А теперь настало время тебя пристукнуть…
— Послушай, Кралев, — говорю я, отворачиваясь от фонаря, — ты уже пристукнул Милко. Пристукнул у меня на глазах. Жаль, что я не имел возможности вмешаться. Но об этом я подробно уведомил французов. Уведомил я их и о том, что ты решил ликвидировать меня…
— Интересно, — насмешливо бормочет черномазый.
— Имей в виду, что сейчас я зря болтать не стану. Я в твоих руках, и ты действительно можешь меня пристукнуть, только помни, что если в этот раз тебя простили, то теперь ты заплатишь с лихвой. Станешь на одну голову короче, только и всего.
— Болван! — рычит сквозь зубы Кралев. — Нашел чем запугать. Да не то что Милко и тебя, я дюжину таких, как вы, отправлю на тот свет, и никто меня пальцем не тронет, балда! Ты что, не понял до сих пор, что коммунистов тут не считают за людей? Пнуть ногой собаку куда опаснее, чем убрать коммуниста. Нашел тоже чем меня стращать, болван этакий! — бормочет Кралев, как бы обращаясь к невидимому свидетелю.
— Не шевелись! — вдруг рявкает он.
Я только попытался защитить рукой глаза от ослепительного света.
— Послушай, ты, мошенник, — обращается ко мне черномазый более спокойным тоном. — Если тебе вздумалось поторговаться, то начал ты не с того конца. Вообще французами меня не запугаешь. Так что, ежели решил поторговаться, давай это делать серьезно.
«Значит, это и в самом деле игра, — думаю я, по возможности стараясь прищуренными глазами следить за поведением черномазого. — Вот почему Кралев так говорлив. Ничего. Все же это обещает какую-то отсрочку».
— Ну ладно, — бормочу я. — Говори, что ты предлагаешь. И убери свой фонарь от моих глаз.
Кралев великодушно отводит на несколько сантиметров сноп света, так что теперь хоть один глаз у меня отдыхает.
— Где Лида? — спрашивает черномазый.
— В этом и заключается торг?
— Да. Говори, где Лида, и убирайся с моих глаз.
— Постой, так это не делается! — останавливаю я его. — Говори, где Лида, и получай обойму в спину. В живот или в спину — результат один и тот же, Кралев.
— Даю слово, что стрелять не буду!
— Какая мне польза от твоего слова? Мне не слова нужны, а гарантия!
— Какая гарантия? Уж не вручить ли тебе мой пистолет?
— Я не такой жадный, — отвечаю. — Достаточно с меня, если мы его поделим: тебе пистолет, а мне патроны. И то покажи сначала, что у тебя в карманах нет запасных.
— Слишком уж ты капризничаешь! — рычит Кралев. — Дождешься, что я откажусь от всяких условий.
— Видишь ли, Кралев, может, ты считаешь себя большим хитрецом, но напрасно надеешься обнаружить Лиду. Девушка в таком месте, что сам черт ее не найдет. А через день-другой и оттуда исчезнет. Бесследно и навсегда. Так что, если ты в самом деле рассчитываешь найти ее, советую не упустить последний шанс.
— А что тебе стоит околпачить меня, как ты сделал утром, послав обшаривать отели вокруг площади Звезды?
— Ты же в состоянии проверить. В том месте, где Лида, есть телефон. Через пять минут после того, как я его назову, ты сможешь убедиться, там Лида или нет.
Не сводя с меня пристального взгляда, Кралев взвешивает мои слова. Затем, не опуская пистолета, зажимает фонарь между ног и левой рукой наспех показывает мне содержимое карманов.
— А задние! — напоминаю я.
Он неохотно слегка поворачивается вправо, демонстрируя оба задних кармана. В одном оказался запасной магазин.
— Хитришь, значит? Как же тогда торговаться?
— Что еще за хитрости! Забыл я про него, мошенник ты этакий!
Кралев бросает магазин, и я подхватываю его на лету.
— Теперь бросай другой!
Черномазый вынимает магазин из пистолета и тоже бросает мне.
— А патрон, что в стволе?
Кралев смотрит на меня, с трудом сдерживаясь, чтоб не послать меня ко всем чертям, потом сердито дергает затвор, и патрон летит в темноту.
— Ну, говори! — торопит он меня.
Сейчас черномазый безоружен. Я мог бы накинуться на него, испробовать свои силы, но поднимется шум, а те двое наверняка торчат за дверью. Изрешетят меня, крикнуть не успею. Придется сказать. Он пойдет проверять правильность адреса, а я получу какие-то минуты отсрочки и какую-то возможность выскользнуть отсюда.
— Говори же! — настаивает Кралев. — Если ты думаешь, что одурачил меня, дело твое. Мои люди на линии, вон там, за дверью.
И он небрежно машет рукой в сторону дверки, ведущей на запасную лестницу.
— Знаю, — киваю я в ответ. — Знаю и то, что как только я дам тебе адрес, ты их тут же впустишь, и мне конец.
— Так оно и будет… если ты не перестанешь вилять. Твой ключ вон там, в другой двери. Давай адрес и выметайся!
— Лида в Марселе…
На какую-то долю секунды я переношусь в Марсель, в безликую серую комнату отеля; одинокая девушка, прильнув к окну, глядит на улицу, залитую мертвящим светом люминесцентных ламп, на серые от пыли кроны деревьев, на облупленные фасады унылых провинциальных зданий. Терзаемая тревогой, она ждет спасения. Ждет меня. А я в это время посылаю к ней человека, от которого она сбежала.
— Где именно? Марсель велик! — подгоняет Кралев.
«Что, если дать фальшивый адрес?» — мелькает в голове. Но это сразу же выяснится. Единственно, что мне остается, — сообщить настоящий адрес. Иначе все полетит к чертям.
— Отель «Терминюс».
— Телефон?
Едва успеваю назвать номер телефона, Кралев уже у запасной двери.
— Надень наушники, — распоряжается он, — и слушай, как я буду проверять по телефону. Если все в порядке, я скажу: «Готово, Бобев», и можешь убираться. Если же нет, сам знаешь, что тебя ждет. Во всяком случае, не советую тебе уходить, пока я не сказал «готово». Иначе я не отвечаю…
Он выходит и быстро запирает за собою дверь, но ключ не вынимает.
Я, конечно, не намерен надевать наушники и дожидаться «готов». Все дело теперь в том, как использовать оставшиеся мне минуты жизни, пока Кралев будет звонить в Марсель. Он не рискнет поднять на меня руку, не удостоверившись, что напал на след Лиды.
На чердаке темно, а после ослепительного света фонаря я и вовсе ничего не вижу. Нащупываю выключатель и поворачиваю его. Помещение наполняется мертвенным желто-зеленым светом. Быть может, прежний съемщик занимался невинной фотографией — такими лампочками пользуются в фотолабораториях, — но при данных обстоятельствах этот свет кажется весьма зловещим.
Дверь на запасную лестницу открывается внутрь. Я волоку и приставляю к ней шкаф, затем этот шкаф подпираю вторым. Баррикада не столь уж солидна, но какое-то время выдержит. Надеюсь, что ржавая решетка в окне тоже не окажется слишком прочной. Но тут я ошибаюсь. Разбить его голыми руками нет никакой возможности, а инструментов у меня нет.
Единственный выход — дверь на главную лестницу. Подойдя к ней, наклоняюсь к замочной скважине и прислушиваюсь. Ничего не слышно. Судя по щели между дверью и порогом, на лестнице темно. В тот самый момент, когда я соображаю, стоит ли попытать счастья, внезапно выскочив на лестницу, медленно и робко шевелится древняя ручка. Кто-то пробует, заперта ли дверь. Не иначе, Ворон или Уж.
Пока я стою у выхода на главную лестницу, во второй двери снова скрежещет замок.
«Заложил изнутри», — слышится голос Ужа, и тотчас же моя баррикада угрожающе сотрясается. Уж изо всех сил ударил в дверь. За первым ударом следует второй, потом третий. Шкафы едва ли устоят против таких ударов, потому что если у Ужа есть что-нибудь в достатке, так это мускулы.
Без всякой надежды я еще раз окидываю глазами помещение — окно с массивной решеткой, дверь на главную лестницу, за которой меня подстерегает человек с пистолетом в руке, и дверь на черный ход, уже поддающаяся под напором силача. Трудно придумать ловушку, совершеннее той, в которую я попал. Все погибло. Вопрос только в том, через сколько минут придет конец.
Все потеряно. Мой блуждающий взгляд задерживается на куче книг и газет. А вдруг еще не все потеряно! Я лихорадочно хватаю охапку газет и сквозь решетку проталкиваю их на крышу. Потом поджигаю их и бросаюсь за новой партией.
На крыше уже полыхает буйный огонь. Языки пламени угрожающе взвиваются во мраке ночи. Газеты сгорают быстро, но я подбрасываю все новые, и пламя на крыше старого дома взлетает все выше и тревожней.
Помещение наполняется дымом. Я едва перевожу дух, весь в поту от жары и беготни, однако продолжаю таскать топливо, а грохот ударов в дверь становится все более устрашающим. Расшатанная баррикада едва ли выдержит еще хоть три-четыре минуты.
