Сергей Донской - И целой обоймы мало
Дикая собака, не оценившая красоту поэтического слога, поджала хвост и бросилась наутек, сопровождаемая двумя трескучими сороками, увязавшимися за ней следом.
Никакой другой крупной живности на острове замечено не было, зато, пересекая песчаный бархан, маленькая экспедиция натолкнулась на цепочки черепашьих следов, протянувшиеся от воды до берега. Макс немедленно вознамерился угоститься черепашьим супом или хотя бы яйцами, но большинством голосов охоту перенесли на потом.
На потом, которое так и не настало, как выяснилось вскоре. Правда, время у путешественников еще было. Немного, но было.
Они возвратились в лагерь под вечер, когда нестерпимо-яркое сияние солнца сменилось мягко обволакивающим оранжевым светом. От простора, раскинувшегося вокруг, перехватывало дыхание. Солнце казалось неправдоподобно огромным. Его лучи, косо падающие на зеленую воду, разбивались на мириады золотистых бликов, пляшущих по морской ряби. Таинственно шумел камыш. Дым от костра щекотал ноздри обещанием долгожданного ужина.
Благостное состояние путешественников было нарушено треском, с которым выломилась из плавней большая утиная стая. Пронесясь над лагерем, утки суетливо падали в дальние камыши. Некоторые из них пролетели прямо над головами, рассекая воздух энергичными взмахами крыльев.
– Такое впечатление, что их кто-то спугнул, – заметил Макс, вглядываясь в заросли.
– Ты и спугнул, – беззаботно сказала Ленка. – У тебя в животе бурчит на всю округу.
– Это отзвуки грома, – пошутил Леха. – Гроза надвигается. Играют волны, ветер свищет, и мачта гнется и скрипит.
Насупившийся Макс не стал вступать в словесную перепалку, а поднес ко рту ложку, приготовившись попробовать похлебку. Он так и замер с губами, вытянутыми трубочкой.
Проследив за направлением его остановившегося взгляда, товарищи увидели еще одного представителя местной фауны. Это был здоровенный, как собака, кот с тонким заостренным хвостом, украшенным черными кольцами. Серо-желтый, на длинных полосатых лапах, он казался ошалевшим от собственной дерзости.
– Упс, – машинально произнесла Ленка, не до конца избавившаяся от девичьих грез о карьере Бритни Спирс.
Заслышав ее голос, кот припал к земле. Выпрыгнув из зарослей на открытое пространство, он явно сделал это не по своей воле, но и возвращаться в камыши почему-то не спешил. Что-то ему там не нравилось. Что-то мешало ему пойти на попятный.
До него было не более тридцати метров. Можно было без труда разглядеть кисточки, которыми заканчивались уши зверя, и острые зубы в его предостерегающе оскаленной пасти.
– Рысь? – спросила Аня таким писклявым голосом, словно от неожиданности помолодела на добрый десяток лет.
– Хаус, – выдохнул оцепеневший Макс.
– House? – изумилась Ленка. – Ты хочешь домой?
– Тебе русским языком сказано: хаус. Камышовый кот.
– А он на нас не бросится? – забеспокоилась Аня.
– Я ему брошусь, – угрожающе пробасил Леха, вооружась тлеющим суком, выхваченным из костра.
Зверь исчез даже раньше, чем осыпались искры потревоженного пламени.
– Обделался, – пренебрежительно заметил Макс, выискивая в траве утерянную ложку. В следующее мгновение он застыл снова, безмолвно тыча пальцем в колышущийся занавес камышей. Ложка так и осталась лежать на земле.
– О… – пролепетала Аня, у которой вдруг онемел язык. – Обо… Оборотень…
С котом действительно произошло нечто непостижимое. Юркнув в заросли, он появился оттуда не только на задних лапах, но и значительно увеличившись в размерах. Следом, как из-под земли, выросли еще две идентичные фигуры. Выпрямившись во весь рост, они держали в передних лапах короткие автоматы.
– В чем дело? – рявкнул Леха, первым сообразивший, что видит перед собой не оборотней, а обычных людей, одетых в одинаковые гидрокостюмы, имитирующие окраску камышовых котов.
Кому из четверых не хотелось выяснять, в чем дело, так это Ане, у которой давно дрожали поджилки. Взвизгнув, она вскочила на ноги и попятилась. Леха, наоборот, шагнул вперед, вскинув свою тлеющую дубинку.
– Кто вы такие, мать-перемать? – спросил он. – Что вам тут, мать-перемать, надо?
Короткая очередь, ударившая из игрушечного с виду автомата, прозвучала совершенно буднично. Будто старомодная швейная машинка прострекотала. Или дробь дятла донеслась из рощи.
– Ты что наделал, мудила? – воскликнул пошатнувшийся Леха.
Не получив ответа, он недоуменно смотрел на свои растопыренные пальцы, которыми прикоснулся к груди. Пальцы были красными.
Как только до Ани дошло, что это не краска, а кровь, она крутнулась на месте и помчалась вдоль берега, не обращая внимания на колючки, впивающиеся в босые пятки.
Ра-та-та-та-та!
Мужчины в серо-желтых гидрокостюмах открыли огонь из трех стволов одновременно. Споткнувшаяся Аня растянулась на песке, напряженно прислушиваясь к разбойничьему посвисту над головой. Пули, предназначавшиеся ей, прошили воздух и улетели куда-то в кусты. Максу, оставшемуся сидеть у костра, повезло меньше, вернее, совсем не повезло. На его голой груди появился росчерк, составленный из четырех вишневых клякс. Обрушившись лицом в огонь, он больше не пошевелился. Дым над костром сменил голубоватый цвет на сизый и повалил гуще.
Потом на земле оказались Леха и Ленка. У них это вышло синхронно, словно они решили изобразить какую-то странную пантомиму. Только Леха Рябинин рухнул навзничь, картинно разбросав руки, а Ленка свалилась ничком, очень некрасиво и неуклюже. Никакая актриса, снимающаяся в роли убитой, не позволила бы себе такое бездарное падение. Сделав неудачный дубль, актриса непременно переделывала бы сцену снова и снова, добиваясь кинематографической зрелищности. У Ленки такой возможности не было. Она упала и умерла. Бесповоротно и окончательно.
К Аниному счастью, автоматчики в гидрокостюмах не сразу обратили на нее внимание, сочтя убитой или тяжело раненной. Пока они расхаживали возле костра, делая контрольные выстрелы в головы Аниных товарищей, она быстро-быстро поползла на четвереньках в сторону зарослей, а как только прибрежный песок взрыхлила запоздалая очередь, кинулась наутек со всех ног, преодолев открытое пространство чуть ли не со скоростью посланных вдогонку пуль.
Они ее не настигли…
С тех пор прошла целая вечность, а девушка по-прежнему была жива, хотя радоваться было нечему. Дым, стелющийся над водой, делался все гуще, сквозь камыши проглядывали оранжевые языки пламени. В небе носились десятки переполошенных птиц, согнанных с насиженных мест. Если бы не их истошные крики, вечер можно было бы назвать тихим.
Солнце медленно тонуло в сиреневых облаках. Ветер стих. Стеклянно застыла вода. Только пожар буйствовал все сильнее, подбираясь к дрожащей в воде девушке. Если она о чем-то жалела, то о том, что не осталась рядом со своими товарищами, которые погибли страшной, но мгновенной смертью.
Кажется, она плакала, но слезы высыхали раньше, чем успевали скатываться по Аниным щекам. Становилось жарко. Слишком жарко для современной городской девушки, всегда полагавшей, что выражение «адское пекло» – это лишь метафора. Оказалось, что пекло существует на самом деле. Прямо на планете Земля, населенной вроде бы не исчадиями ада, а самыми обыкновенными людьми.
Глава 2
Настоящий полковник
Лето обрушилось на Москву под громогласную шумиху грозы, промчавшейся сначала с севера на юго-запад, а потом обратно. Отблески молний напоминали непрерывное сверкание фотовспышек, как если бы где-то там наверху проходила презентация грандиозного небесного блокбастера о грядущем Всемирном потопе.
Внизу творилось что-то невообразимое. Ледяные плети дождя беспощадно стегали тысячи застигнутых врасплох прохожих. Те испуганно жались к домам, стоя по щиколотку в бурлящих потоках, запрудивших улицы. Шквальный ветер выворачивал зонты наизнанку, неистово раскачивал деревья и норовил выдавить оконные стекла, обрушиваясь на них с яростью дикого зверя. Вода, хлещущая из водосточных труб, пенилась, словно хлопья, упавшие со взмыленных лошадей.
Грохотало, сверкало, лило. Если бы именно в этот день объявили о конце света, москвичи не слишком бы обрадовались, но и не удивились. Очень уж грозным было это светопреставление, случившееся первого июня.
В такую собачью погоду ни один здравомыслящий человек не выбрался бы из дома по собственной воле, но почти у каждого было множество причин, не позволяющих отсиживаться в тепле и уюте. Что касается начальника оперативного отдела Управления контрразведывательных операций ФСБ России, то у него таких причин имелось столько, что без калькулятора не сосчитать. Поэтому ему было достаточно одной. Она была старомодной и называлась чувством долга.
Прежде чем выбраться из черной «Волги», полковник Роднин пригладил белый пух, росший у него на голове вместо волос, и сказал водителю:
