Арсений Замостьянов - Майор Пронин против врагов народа
– Доброе утро, Васенька, – услышал бурят ласковое приветствие, – Иван Николаевич ждет вас в гостиной.
Войдя в холл, Василий осмотрелся.
– Одежду вешайте, милый, сюда, – направила его действия Агаша, – обувку ставьте вот сюда. У вас-то, в Чукотии, небось и не знают, что такое гардероб, – прямо в одеже и лезут в юрту?
– Он из Бурятии, товарищ старший сержант, а не с Чукотки, я же тебе говорил, – послышался в глубине квартиры голос Пронина, – не мучай шофера, веди в ванную, и тотчас же в гостиную! И обращайся к нему уважительно. Он старше тебя по званию… Нашла тоже мне юрту!
– Будет в точности исполнено, товарищ главный командир!
Василий был препровожден в сверкающую начищенной медью ванную комнату и тут же получил полотенце. Вымыв руки, он оказался в гостиной, где его ждал хозяин. Пронин был одет в китель и галифе, но из-под брюк виднелись домашние тапочки, похожие на музейные бахилы.
На белоснежной скатерти, покрывавшей стол, дымился самовар, стояли чашки и блюдца. В вазочках, расставленных по столу в художественном беспорядке, приметливый бурят увидел сахар и варенье из слив, вишен и, кажется, крыжовника.
– Проходите, – Пронин сделал приглашающий жест рукой, – чаек сами себе наливайте, хотите покрепче, как я, хотите – не очень.
Пронин заметил, как молодой шофер быстро сложил перед собой руки и резко вывернул их ладонями вперед, затем, соединив несколько пальцев обеих рук, сложил их около пупа.
– Благодарю хосяина этого дома, пусь покой и ссястье никогда не покидают его зилиссе. – Бурят почтительно поклонился.
Агаша, стоящая у двери, ведущей в столовую, ахнула и взмахнула руками.
– Эвона, какие вы церемонные!
Пронин тоже смутился и, пожимая плечами, проговорил:
– Да, будем попроще, Василий Могулович. Адам Константинович Васильев, которого вы заменили, был, конечно, тоже человек с великолепными манерами. У великого князя учился. Уж сколько раз он Агашу останавливал, когда она ему по простецки что-то говорила…
Василий Могулов аккуратно сел на гнутый венский стул.
– Не надо, Иван Николаевич, при новом-то человеке! – взмолилась Агаша.
– Ну ладно, ладно! Так, молодой человек, расскажите мне о себе подробнее. Кстати, вы ведь сюда на лифте ехали, не правда ли? – Пронин удобно расположился в кресле. – Наливайте чай-то, Василий.
Могулов налил в чашку крепкую заварку и посмотрел на самовар. Неуверенно подставил чашку под краник и повернул ручку. Потекла вода, и шофер облегченно вздохнул.
– Что, у вас в Бурятии чай иначе разливают? – спросил Пронин.
– Да, его греют прямо в тяйниках, у каздого гостя свой тяйник, а тяй растирают в поросок.
– Вот, Агаша, пример пережитка махрового индивидуализма. У каждого свой чайник! А если гостей – сотня?
– Тогда идут в гости со своими тяйниками, – серьезно ответил Василий.
– Знали бы об этом в Туле! – рассмеялся Пронин. – А ваша родина как зовется?
– Могойтуй.
Василий Могулов краем глаза рассматривал обстановку пронинской гостиной. Ковер, явно восточный, ручной работы. На ковре – восточные же сабли, два старинных пистолета. Рядом висит диковинная семиструнная гитара – память о давнишнем приключении. На другой стене – карта СССР. У стены, сбоку от окна, – письменный стол. На нем немного бумаг, книги, бюст Пушкина и лампа с абажуром. Бюст Сталина. Еще довоенный – без маршальских погон. Стеллажи с книгами, застекленный шкаф, тоже с книгами. На одной из полок, перед книгами, – портрет Виктора Железнова. Сделан в двадцатые годы. На шкафу – патефон. Остальное место занято диваном с роскошным покрывалом, креслом и обеденным столом.
Василий пил чай с вареньем, слушая рассуждения Ивана Николаевича о правилах русского чаепития.
– Чай в Россию ведь из Китая завезли. А нынче он у нас все больше индийский. Агаша вот, когда идет в магазин на Мясницкую, всегда спрашивает индийский чай. Бывает, конечно, и цейлонский, но я привык к индийскому горному чаю. Вы, Василий, обязательно обратите внимание на этот магазин. Улица Кирова, дом девятнадцать. Его называют «дом-пагода», и архитектура его, видимо, вам известна. Буддийские храмы так обычно выглядят.
Неожиданно Пронин перешел к теме японской чайной церемонии.
– А ведь что странно – заклятые враги могли принимать участие в этом сложном ритуале, и никто со стороны не догадался бы об их истинных отношениях. Вы, Василий, знакомы с правилами Пути Чая?
– Нет.
– Ну ладно, а вот скажите тогда, ведь ваш отец был буддийским священником? И каковы его социальные, так сказать, обязанности?
– Он очиссял людей и землю от злых духов.
– А с преступниками тоже имел дело?
– Конесно, имел.
– И как же он поступал с преступниками?
– По-расному. Чассе всего он читал им сутры.
– То есть?
– Если селовек был злодей, он читал особые молитвы и сутры, стобы тот ососнал, сто Будда знает все его дела и мосет накасать или простить.
– А само наказание каким было?
– Отец не накасывал. Он просто читал сутры. Будда долсен был накасывать.
Пронин был очень удивлен. Он перегнулся через стол и спросил:
– А много он читал сутр?
– Осень много. Иногда несколько дней подряд читал. Иногда один день и одну нось.
– Вася, а вы при этом присутствовали?
– Несколько рас.
– И как все происходило?
– Ну, я видел, сто люди менялись сильно. Сначала селовек слушает невнимательно, нисего не понимает на санскрите, думает о своем. А потом насинает слушать хоросо. Он понимает. А потом он меняется сам. Когда отец видел, сто селовек усел от зла, он отпускал его.
– Как, неужели просто читал ему книжку, а потом отпускал с миром?
– Так.
– Интер-ресное дело, Василий. Очень, я вам скажу, забавное. А если человек снова возьмется за старое?
– Таких мало было.
– Но ведь были?
– Были. Но это усе не отец с ними говорил. Если такого ловили, его увосили в монастырь. А у нас такой селовек больше никогда не появлялся.
– Понятно.
Пронин удовлетворенно откинулся в кресле:
– Агаша, как тебе такие методы ведения процессов?
Домработница покачала головой. Она была поражена услышанным и возмущена.
– Как-то это совсем не строго… Этак книжки читать, так совсем безнаказанность процветать будет в стране! Преступника надо так наказать, чтоб неповадно было и ему впредь, и другим зло совершать. А тут церемонии какие-то разводят. Книги по три дня читают.
Пронин улыбнулся.
– Ладно. Пора нам нашу чайную церемонию завершать. Василий Могулович, едем-ка и мы изгонять зло из здешних заблудших душ. А ты, Агаша, заметь, книжка, которую читают преступникам, написана на непонятном для них языке!
Та изобразила нечто вроде жеста судьи в немой сцене из «Ревизора»: «Вот тебе, бабушка, и юркий в дверь!»
– И еще, Агаша, насыпь-ка мне в кулечек этого чаю, дипломатического, вьетнамского. Василий, вы ведь знаете, что до Лубянки отсюда ровным счетом пятьсот метров. Поэтому, чтобы замести следы, я еду к месту своей работы разными путями. Их около десятка, и каждый рассчитан ровно на пятнадцатиминутную проездку. За месяц, думаю, покажу вам все мои московские маршруты. Главные ориентиры на пути следования – драматические, а также оперные театры и церкви.
Первый маршрут пролегал мимо трех театров, трех монастырей и одной церкви – Николы в Звонарях. Всю недолгую дорогу к зданию на площади имени Дзержинского Пронин рассказывал шоферу о поездке писателя Льва Сергеевича Овалова в Ойратию в 1933 году, изредка спрашивая бурята, не напутал ли чего молодой тогда литератор. Судя по отзывам Могулова, писатель в Ойратии проявил и любознательность, и точное понимание местной культуры.
Пронин в который раз убедился, что не ошибся в Овалове.
– Надо будет вас познакомить. Лев Сергеевич очень обрадуется. Оч-чень.
Прибыли к месту назначения, и машина встала точно там, где ей положено было встать. Сантиметр в сантиметр.
– Спасибо, Василий. Прекрасное выдалось утро. Плодотворное, я бы сказал. Информационно насыщенное.
Василий Могулов кивнул Пронину и сказал тонким голосом:
– Иван Николаевись, расрешите садать один вопрос?
– Задавай.
– Как вы уснали, сто я ехал на лифте, а не шел по лестнице? Вы ведь сивете на втором этасе. Сасем селовеку ехать на лифте так мало?
– Вася, я не знаю, как вы поднимались, но я знаю нашего старого консьержа Федю. Любого незнакомого человека он провожает к лифту и сам закрывает за ним дверь. Всегда.
Пронин вышел из машины и исчез в дверях готического здания ЧК.
Два эстонца
Сам Иван Николаевич в свой кабинет добирался лестничной трусцой. Лифтов он не любил: замкнутое пространство, в котором всякое может случиться и ты сам себе не хозяин. Да и на физзарядку по утрам не было ни времени, ни желания. А лестница – это отличная разминка.
Дело в том, что ребята Кирия успешно захватили Таама. И привезли его в Москву не поездом, а с оказией на военном самолете. Поэтому он уже был на Лубянке, во внутренней тюрьме. Но сначала Пронин решил допросить одного из ближайших соратников Таама – Тыниса Элоранту. Выходить сразу на Таама было бы опрометчивостью…
