Эрик Амблер - Путешествие внутрь страха
— А я удивлялась, где вы все пропадаете.
— Собирал вещи.
— Так долго! Но теперь вы здесь. Может, возьмем вдвоем машину напрокат, а багаж оставим на вокзале? Сэкономим на такси.
— Боюсь, вам придется долго ждать, пока я буду заполнять таможенную декларацию. К тому же мне надо сперва заехать в консульство. Думаю, лучше, как и договаривались, встретиться в поезде.
Она вздохнула:
— С вами так трудно. Что ж, увидимся в поезде. Не опаздывайте.
— Постараюсь.
— И остерегайтесь вашего надушенного мерзавца.
— О нем позаботится полиция.
Они дошли до паспортного контроля при входе в таможенную постройку; Хозе, выбившийся вперед, ждал так, словно каждая секунда промедления стоила ему денег. Жозетта быстро пожала руку Грэхема:
— Alors chéri, à tout à l’heure![47]
Грэхем достал паспорт и не спеша вошел следом за всеми. Таможенный офицер был всего один; он как раз отпустил Хозе и Жозетту и повернулся к высившимся горой тюкам Беронелли. Грэхему, к его облегчению, пришлось повременить. Ожидая, он раскрыл чемодан и переложил необходимые документы в карман; через несколько минут офицер проверил его визу и пометил чемодан мелом. Носильщик взял чемодан; когда Грэхем пробрался через окружившую Беронелли группу родственников в траурной одежде, Хозе и Жозетта уже исчезли.
Тут он увидел Мёллера и Баната.
Они стояли возле припаркованного за рядами такси большого американского седана. Позади машины были еще двое: один — худой, высокий, в кепке и макинтоше, другой — очень смуглый мужчина с тяжелой челюстью, одетый в длинное серое пальто и мягкую шляпу. Пятый, помоложе, сидел за рулем.
Сердце часто заколотилось. Грэхем сделал знак носильщику, направившемуся было к такси, и подошел.
— Отлично! — сказал Мёллер. — Ваши вещи? Ах да. — Он кивнул высокому, тот забрал у носильщика чемодан и положил в багажник.
Грэхем дал носильщику чаевые и влез в машину. Мёллер разместился рядом с ним, высокий сел рядом с водителем, Банат и смуглокожий — на откидные сиденья, лицом к Грэхему с Мёллером. Лицо Баната не выражало ничего; смуглокожий, повернувшись к окну, избегал взгляда Грэхема.
Как только машина завелась, Банат достал пистолет и щелкнул предохранителем.
Грэхем повернулся к Мёллеру.
— Это обязательно? Я не собираюсь бежать.
Мёллер пожал плечами:
— Как пожелаете. — Он что-то сказал Банату. Тот, ухмыльнувшись, снова поставил пистолет на предохранитель и убрал в карман.
Автомобиль выехал на мощеную дорогу к воротам дока.
— В какую мы едем гостиницу? — осведомился Грэхем.
Мёллер чуть повернул голову:
— Я еще не выбрал. Этот вопрос мы можем решить позже. Сперва мы отправимся в Санта-Маргериту.
— Но…
— Никаких «но». Я все устрою. — Теперь он даже не потрудился повернуться к Грэхему.
— А что с Куветли?
— Отплыл рано утром на лоцманском катере.
— Тогда где он сейчас?
— Должно быть, пишет рапорт полковнику Хаки. Забудьте о нем.
Грэхем молчал. Про мистера Куветли он спросил только для того, чтобы скрыть, как сильно испугался. Он провел в машине всего две минуты, но шансы на спасение стремительно таяли.
Седан выехал к воротам дока; Грэхем приготовился к резкому повороту направо, в город и на дорогу к Санта-Маргерите. В следующую секунду он потерял равновесие и повалился на бок: машина свернула влево. Банат извлек пистолет.
Грэхем медленно сел в прежнее положение и сказал:
— Извините. Я думал, мы повернем вправо.
Никто не ответил. Грэхем сидел в своем углу, стараясь выглядеть спокойным. Он неоправданно полагал, что его повезут через Геную и по дороге на Санта-Маргериту. На этом держались все его надежды. Он слишком многое принял на веру.
Грэхем взглянул на Мёллера. Немецкий агент откинулся на сиденье и прикрыл веки — пожилой человек, окончивший дневную работу. Все, что еще оставалось, доделает Банат. Грэхем знал, что маленькие, глубоко посаженные глаза смотрят на него, ищут его взгляд; что многострадальные губы сложились в улыбку. Банат предвкушал удовольствие. Его сосед сидел, все так же безмолвно уставясь в окно.
Доехав до развилки, они свернули вправо, на узкую дорогу, ведущую, как гласил знак, к Нови и Турину. Теперь они двигались прямо на север. Слева и справа мелькали пыльные платаны; за ними виднелись шеренги опрятных домов, одна или две фабрики. Вскоре дорога пошла вверх и сделала поворот; дома и фабрики остались позади. Автомобиль въехал в сельскую местность.
Грэхем понимал, что надежды пережить следующий час у него нет, если только не представится совсем неожиданная возможность спастись. Сперва машина остановится. Потом его выведут и застрелят — аккуратно, со знанием дела, словно по приговору полевого суда. В висках стучала кровь, дыхание участилось, воздуха не хватало. Грэхем попытался вдыхать медленно и глубоко; мышцы отказывались слушаться. Он продолжал прилагать усилия, зная, что если сейчас поддастся страху, если даст волю чувствам — погибнет наверняка. Нельзя бояться. Смерть — это не так ужасно. Одно мгновение, и кончено. Рано или поздно умирать все равно придется, а пуля в затылок лучше, чем месяцы болезни в старости. Дожить до сорока — не так уж плохо. Сейчас многие молодые юноши в Европе о подобном и не мечтают. Вычесть из обычного срока жизни лет тридцать — неужели это катастрофа? Жизнь, в конце концов, не столь уж и приятна. По сути, она — путешествие из колыбели в могилу, которое стараешься совершить с наибольшим удобством: удовлетворяя нужды тела, замедляя по мере сил его распад… Чего так за нее держаться? Чего, в самом деле? И все-таки держишься…
Под пиджаком в грудь упирался револьвер. Что, если его вздумают обыскать? Хотя нет, не станут. Они уже отобрали один пистолет у него, другой — у мистера Куветли и вряд ли заподозрят, что существует третий. В машине — пятеро; по крайней мере у четверых есть оружие. В револьвере — шесть патронов. Вероятно, Грэхему удастся сделать два выстрела, прежде чем его прикончат. Если подождать, пока Банат отвлечется — возможно, три или даже четыре. Раз уж умирать — надо продать свою жизнь подороже.
Грэхем выудил из кармана сигарету, потом сунул руку в пиджак, словно разыскивая спички, и снял скобу предохранителя. На мгновение ему захотелось достать револьвер прямо здесь и сейчас, понадеяться на удачу, на то, что водитель вильнет и Банат с первого выстрела промахнется. Но Банат держал пистолет ровно; кроме того, всегда оставалась надежда, что нечто непредвиденное создаст более удобный случай. Например, водитель не впишется в поворот, и произойдет авария.
Но машина продолжала ровно катить по дороге. Окна были наглухо закрыты, и воздух начал пропитываться ароматом розового масла. Смуглокожего клонило в сон; он раз или два зевнул, потом, чтобы чем-нибудь себя занять, достал увесистый немецкий пистолет, осмотрел и заменил магазин. На секунду тупые заплывшие глаза смуглокожего остановились на Грэхеме; потом он снова отвернулся — равнодушно, как пассажир поезда, напротив которого сидит незнакомец.
Они ехали уже минут двадцать пять. Автомобиль миновал небольшую разбросанную деревню, в центре которой возвышались единственное занюханного вида кафе с заправочной станцией и два-три магазина, и стал подниматься в гору. Грэхем смутно заметил, что поля и фермы по бокам дороги уступили место зарослям деревьев и невозделанным склонам. Очевидно, его везли на холмы к северу от Генуи и к западу от железнодорожного пути над Понтедечимо. Внезапно машина свернула влево, на узкую проселочную дорогу, пробиравшуюся между деревьями, и стала на низкой передаче подниматься по склону поросшего лесом холма.
Мёллер сбоку пошевелился. Грэхем резко повернулся и встретился с немцем глазами; к голове прилила кровь.
Мёллер кивнул:
— Да, мистер Грэхем. Дальше вы не поедете.
— А как же… гостиница? — произнес Грэхем запинаясь.
Бледно-голубые глаза не моргнули.
— Боюсь, мистер Грэхем, вы чересчур наивны. А может, считаете наивным меня? — Мёллер пожал плечами: — Впрочем, не важно. Но у меня есть к вам просьба. Поскольку вы и так уже послужили для меня причиной столь многих трудностей, неудобств и издержек — когда мы остановимся и вам предложат выйти, выйдите, пожалуйста. Не споря и не сопротивляясь. Даже если вы не хотите сохранить в такую минуту достоинство — подумайте, пожалуйста, о сиденьях в машине.
Он резко отвернулся и кивнул смуглокожему. Тот постучал сзади себя по окну. Машина резко остановилась. Смуглокожий привстал и взялся за защелку ближайшей двери. Мёллер в это время что-то сказал Банату; Банат ухмыльнулся.
В ту же секунду Грэхем начал действовать. Время блефовать прошло; его собирались убить и уже не заботились, знает он об этом или нет. Их волновало одно — чтобы его кровь не испачкала обивку сидений. Собранность, которую он изо всех сил поддерживал, пока в теле не начала дрожать каждая жилка, внезапно исчезла; Грэхема охватила слепая ярость. Сам не успев понять, что делает, он вытащил револьвер Матиса и выпалил прямо в лицо Банату.
