Сергей Костин - Смерть белой мыши

5

Я включил свой наладонник — вай-фай был и здесь, и тоже бесплатный. Благословенная Эстония! Составить сообщение в Контору, зашифровать его и отправить на мой немецкий сайт заняло минут двадцать. Я сообщал Бородавочнику о смерти Анны и просил срочно выслать мне подробные сведения о Юкке Порри, обо всем семействе Раатов, если такие сведения существовали, и в первую очередь о моем связном Августе. Теперь он становился моей единственной опорой в Таллине, и я должен был быть уверен, что он меня не подведет. Что-то ведь мешало мне довериться ему полностью.

Теперь позвонить самому Августу. Телефон-автомат, закрытый сверху и с двух боков плексигласом — сон никак не хотел отпускать меня, — висел на стальной колонне справа от входа. Я вышел на улицу и нашел взглядом свой «гольф» — не возится рядом с ним человек в темной куртке? Нет, пока не возился.

Август ответил сразу, но отзвонить не предлагал. Он с ходу сообщил мне, что произошли некие чрезвычайные события, и попросил связаться с ним часа через два-три. Что ж, я надеялся, что через это время он будет знать о покушении больше, чем я.

Звони, ищи, не теряй времени! Вот что говорил мне желтый телефонный справочник и весь мой сон. Минут через пятнадцать я напал, наконец, на два доступных мне местных ресурса, внушающих доверие. Это были агентство «Регнум» и газета «Молодежь Эстонии» на русском языке, наверняка выходившая еще при Советском Союзе. Руку на пульсе ребята держать умели. Основных тем — а я просмотрел день за днем материалы за последние пару недель — было три, и они были те же, что и в нашем разговоре в компании Арне.

Главное событие должно было состояться через неделю — Коллегии выборщиков предстояло избрать президента Эстонии. Я быстро запутался во множестве политических партий, которые раскалывались, объединялись или вступали во временный союз друг с другом. Хотя, наверное, все эти перипетии для специалистов были захватывающими. «Восточный» кандидат, спикер парламента Эне (Анна?) Эргма, ученый-астрофизик, которая четверть века прожила в Москве, вдруг поддерживает «западного» кандидата, американского гражданина Тоомаса Ильвеса против действующего президента Арнольда Рюйтеля, коренного эстонца, бывшего директора совхоза и секретаря ЦК Компартии Эстонии (то есть ближайшего коллеги предпоследнего владельца дачи в Вызу Эльмара Раата). Разобраться в этих сложностях мне было непросто, но хотя бы фамилии запомню на всякий случай. Я отложил в своей голове одно, самое важное: поскольку Эстония должна была решить, смотреть ей на Запад или на Восток, некоторые обозреватели опасались, что в процесс вмешается Россия, разумеется, через свои спецслужбы. Из чего следовало, что и эстонские спецслужбы, прежде всего контрразведка, должны были активизироваться. А может, и не только эстонские…

Это все ладно! Но зачем Эстонии, экономика которой в значительной степени была ориентирована на Россию, делать героев из своих эсэсовцев? Я блуждал по сети добрый час в попытке найти ответ на этот вопрос. Хорошо, были эстонские парни из сотни хуторов, которые в августе 1941-го получили возможность служить немцам, то есть нашли работу, а некоторые могли даже отомстить НКВД за расстрелянных и депортированных родственников. Однако они приносили присягу не Эстонии, а нацистской Германии, то есть на тот момент завоевателям. Они могли не знать, что целью Германии было вовсе не воссоздание после войны суверенных прибалтийских государств, а образование новой земли Третьего рейха, где эстонцам была уготована роль рабочей силы. Но как бы то ни было, они присягали на верность оккупантам. Это раз.

Чем занимались эти люди? Сначала были созданы карательные отряды, тот же «корпус самообороны», Омакайтсе. Их вывозили в Белоруссию, на Украину, на Псковщину, даже в Польшу и Чехословакию, чтобы руками эстонцев уничтожать евреев. Двенадцать тысяч человек были расстреляны и на территории Эстонии, в Тартуском рве, но это были в основном евреи из Латвии. Хотя, возможно, и родители Анны лежали там же. Потом, в связи с потерями Вермахта на Восточном фронте, из карателей сформировали бригаду, а позднее и 20-ю дивизию Ваффен-СС. Конечно, это было не Гестапо, а войсковые части, только отборные, типа гвардейских в Красной Армии. Тем не менее в любой цивилизованной стране, например в Бельгии, солдаты и офицеры местных батальонов Ваффен-СС считаются предателями и преступниками.

Однако Эстония этого не стыдится. Год назад в Таллине был торжественно открыт мемориал воинским частям, которые воевали на стороне нацистской Германии. С выносом знамен и благодарственной речью командующего сухопутными силами Эстонии. И Европа, которая до недавних пор не пересматривала ценности Второй мировой войны, смолчала. Смолчала в том числе Германия, где запрещено любое изображение свастики — я помню, как на блошином рынке в Ганновере на нацистских орденах она везде была заклеена бумажкой.

Вот этого я не мог понять. Дома мы фашистов не любим, а в Эстонии готовы терпеть. Объяснение могло быть только одно: потому что это, возможно, досадит России. Я почувствовал, что совсем не жалею, наоборот, что в этой ситуации работаю на свою первую родину. Пусть справедливость и не восторжествует в этом мире, но стремиться к этому мы должны.

Хорошо, так, похоже, рассуждает Европа. Но Эстонии-то зачем портить отношения с Россией? Зачем плевать в руку, которая тебя кормит? Кому в Европе может понадобиться эстонский транзит, эстонское сливочное масло и эстонские сланцы? Никому — от этого не отказывается только Россия. Тогда зачем ее дразнить? Выходило, только в надежде получить за это большие дивиденды на Западе. Виноваты ли в этом простые эстонцы? С одной стороны, нет. Одно дело — политика, а другое — нормальные люди, радующиеся, что к ним приезжают иностранцы, чтобы потратить свои деньги. Но ведь это они голосовали за своих политиков.

Я даже разволновался, но волнение это было позитивным. Несмотря на все плохое, что я видел в России, я был на правильной стороне. Я даже пошел дальше. Веря, что мы живем в мире, который устроен разумно, я подумал, что, может быть, все эти вопиющие вещи с реабилитацией эсэсовцев вписываются в некий промысел. Чтобы множество таких же простых людей, как я, сделали для себя выбор или укрепились в нем. Я-то ведь люблю Россию генетически, ясно осознавая, что это страна прекрасная и ужасная и люди там живут прекрасные и ужасные — и бывает так, что это одни и те же люди. А для кого-то другого такие антиномии полезны: вот вам Эстония и вот Россия. Выбирайте, что вам нравится больше?

Война памятников? У меня на Святой Горе Афон — а меня и туда заносило — есть знакомый монах, отец Ионикий. Он говорил это по другому поводу, но его слова подходят ко всем таким ситуациям: «Война бывает только одна — между Добром и Злом. Добро не всегда предстает как Добро, Зло не всегда выглядит как Зло. И чтобы мы могли отличить одно от другого, Господь попускает вещам, не помещающимся в нашем сознании». Я спросил его тогда, зачем же Господь попустил случиться коммунизму, который погубил столько людей, прежде всего своих служителей и своих верных. «Это была жертва, — не раздумывая, сказал отец Ионикий, семидесятилетний грек с почти седой бородой и почти черной шевелюрой в завитках кудрей. — Все эти ужасы уничтожения невинных людей были нужны, чтобы человечество поняло раз и навсегда, что этот путь гибелен, что он ведет в ад».

Как и тогда, слова монаха меня успокоили. Благословенна Эстония, которая помогает нам отличить одно от другого!

6

Я вспомнил, что мне нужно было поменять мой засвеченный «гольф» на другой автомобиль, и вспомнил почему. Анна! Мне было непросто полюбить ее, но еще труднее будет позабыть. Несмотря на ее последние резкие слова, поправить которые ни она, ни я уже были не в силах.

Я решил остаться в Таллине не для того, чтобы отомстить. Хотя, наверное, в чем-то и это правда. Я хотел найти людей, которые угрожали Анне и в итоге свои угрозы реализовали. Если действительно душа умерших три дня находится в том же месте, быть может, мой норовистый полковник разведки увидит, что я все же довел дело до конца. И что ее слова были несправедливы.

Компании, занимающиеся прокатом автомобилей, наверняка были представлены в здании морского вокзала, но ехать туда мне не стоило. Чтобы отвести от себя подозрения, люди из джипа могли анонимно сообщить в полицию о подозрительном красном «гольфе», не остановившемся после взрыва такси. Преступления на машинах, взятых напрокат, совершаются крайне редко — для этих целей автомобили проще угонять. Так что до моего «гольфа» полиция доберется не сразу, но перемещаться на нем по городу было бы неосторожно. Почему я решил, что кто-то про мою машину настучит? Да, это была предосторожность, но я на месте тех отморозков в джипе поступил бы именно так.