Александр Тараданкин - Второй раунд

Голос его упал почти до шепота.

— Вы знаете кого-либо из лиц, связанных с Фердманом? — спросил Енок.

— Из числа бывших военнопленных — да. Но это бесполезно, их здесь давно нет. Разъехались в разные стороны, и среди жителей города их нет. Хотя… Если судить по осведомленности Фердмана в ряде вопросов, то у него здесь есть помощники. Только я, увы, их не знаю.

Бломберг умолк.

— Хотите еще что-либо добавить, — спросил Фомин после долгой паузы.

— Я все рассказал. Если интересуют детали, могу дополнить.

— Детали интересуют, но лучше напишите все это. Сейчас вам дадут письменные принадлежности, и, поскольку вы хорошо знаете русский язык, напишите по-русски, — добавил Фомин.

— Вы не оставите мне небольшой надежды? — обратился к нему Бломберг. — Я постараюсь…

— Пишите, а там посмотрим.

Бломберга увели.

— Ваше мнение? — спросил Фомин Енока.

— Старик препаршивый. По шпорит, мне кажется, правду. Да и чего ему теперь скрывать. Он не глуп, совсем не глуп и понимает, чем может себя хоть как-то реабилитировать. Глядишь, и пожалеют…

— Но пока подождем выдавать ему такой вексель. Тем сильнее окажет на него воздействие наше последующее предложение. Другого пути заполучить «Лоцмана» у нас нет. Конечно, очень жаль, что мы не знаем о времени его следующего появления здесь, но ждать его можно в любой день. Хорошо бы подобрать три-четыре бригады на тот случай, если получим сигнал о его приезде.

— Такие парни у меня найдутся. Несколько человек недавно вернулись со специальных курсов. Есть и «старички», имеющие опыт конспирации и борьбы с гестапо, за которых я ручаюсь и уверен, что они справятся.

Полковник Герхард Бэтхер вернулся в Пуллах, довольный результатами поездки. Гелен несомненно отметит такой успех. С генералом Рейнгардом Геленом Бэтхера связывала не только многолетняя совместная работа. Полковник был одним из тех, кто еще в 1944 году помогал генералу осуществлять его далеко идущие замыслы. Теперь Бэтхер имел право в любое время, без предварительного доклада, заходить к своему шефу. Более того, наедине он называл своего всесильного начальника просто Рейнгардом, а тот, в свою очередь, звал его Герхардом.

В приемной вышколенный адъютант стремительно поднялся и застыл в немом приветствии. Молча кивнув ему, Бэтхер отворил тяжелую дверь кабинета-сейфа.

Единственным украшением кабинета была маска кайзера Фридриха. За огромным письменным столом, углубившись в чтение бумаг, сидел ничем не примечательный человек, если не считать черных усов — примета, от которой всегда легко избавиться. Рядом на столе лежали большие, в дорогой черепаховой оправе, темные очки. Гелен надевал их каждый раз, когда выходил на улицу, независимо от времени — днем или вечером. Он всячески старался окружить себя ореолом таинственности. Туманны для непосвященных его дела, во всем пасмурная непроницаемость. Это как-то оправдывало уже приставшую к нему кличку «Серый генерал».

— Добрый день, Рейнгард, — Бэтхер устало опустился в кресло.

— Вы только вернулись?

— Да, решил сразу же доложить о результатах поездки, а уж потом пойду отдохнуть и… Признаюсь, меня беспокоит Леди. Я уже говорил о ней — это моя королевская борзая. Позавчера псина перестала есть, нос горячий. Я разговаривал с Гретой по телефону, она вызывала врача…

Бэтхер прекрасно понимал, что Гелена крайне интересуют результаты его рейда в Ганновер, однако выдержка шефа была железной, и он не изменял своему правилу не торопиться. Тогда Бэтхер сам начал задавать вопросы.

— Надеюсь, наш Бобби не догадался о том, что мы, не испросив у него на то разрешения, задумали пощупать лордов?

— Бобби?.. — так они называли между собой прикомандированного к ним представителя американской разведки. — Он даже не звонил эти дни. Торжествует победу, которую я ему организовал. И вообще после «Богемии»[35] я предложил ему без особой необходимости меня не беспокоить. Он, как видите, придерживается этого условия. А вы мне хотите что-то рассказать, Герхард?

— Мы в значительной мере были в курсе материалов, которые получали англичане от своей агентуры, я их систематизировал. Явился с ними к Старку. Я вам уже говорил, что его брат, член парламента, имеет широкие связи в правительственных кругах. Моих козырей оказалось более чем достаточно. Так или иначе, он наш. Я, правда, окончательно еще не решил, как лучше его использовать. Пожалуй, целесообразней подождать, чтобы он оказывал нам услуги, когда вернется домой. Там, на острове, от него будет значительно больше пользы. А пока англичане и он верны себе и пытаются загребать жар нашими руками.

— Вы хотели сказать руками некоторых немцев.

— Все равно меня это раздражает.

— Успокойтесь, Герхард, — заметил Гелен, — неужели я испытываю удовольствие, доставая из огня каштаны американцам? — Он поднялся. — Но главное ведь не в этом. Мы выжили и сумели, мой друг, распространить свое влияние за пределы существующих ныне границ. Я имею в виду не только Восточную Германию. И тогда американцы, которым уже сейчас мы даем далеко не все, перестанут быть хозяевами положения. Теперь мы научены многому и будем осмотрительны. Мы проиграли войну, но в политическом аспекте… У нас сейчас опять появились определенные шансы. Состояние напряженности между Востоком и Западом уже изменило отношение к нам западных держав. И мы отвоевываем политическую самостоятельность в действиях. Разных мастей Старки, английские, американские, французские и прочие, нам в этом даже помогут. А возможно, мы поработаем с ними в одной упряжке. Побольше выдержки, Герхард.

Когда отдохнете, я вас познакомлю с докладом Скорцени[36] по Испании. Он пишет, что там, на улице Гойи[37] нашли прибежище немало наших коллег. Там, кстати, объявился Ахим Остер-младший. Помните, его отец служил у нашего адмирала и был крупнейшим специалистом по испанским делам. В общем-то есть не только Остер-младший. Так что нам, дорогой, будет на кого опереться. Но я, кажется, заговорил вас. Идите отдыхайте.

Бэтхер ушел несколько сконфуженный и огорченный тем, что своим рассказом шеф в значительной степени принизил его заслуги. «Что ж, такому умению поставить на место своих подчиненных, даже друзей, надо поучиться», — отметил он.

«Ну вот и опять завертелось колесо, — думал Фокин, возвращаясь от Енока. — Не успели закончить дела с «Аяксами», как на арену выплыл такой солидный противник, как «Лоцман», да еще с сетью агентуры (если подтвердится предположение Бломберга). А эти куда хотят? Тоже пролезть в конструкторское бюро? Может быть, этот Фердман — «Лоцман» и есть главная фигура в большой игре, которую ведет Старк?» И один ли Старк? Согласно сводкам, которые поступали от советских органов контрразведки, все большую активность проявляло ведомство Гелена. Да и американцы не чурались бывших гитлеровцев, норовили заполучить себе в агенты маститых военных преступников.

Свои резидентуры создавали и те, кто даже не имел отношения к разведывательным органам — дельцы, бежавшие на запад, те, у которых были в Восточной Германии экспроприированы предприятия. Эти старались организовать саботажи, будоражить умы людей всевозможной клеветой на народную власть. И во всех этих хитросплетениях совсем не легко было разобраться и определить: кто есть кто?

Фомин вспомнил, как еще осенью 1946 года был фальсифицирован и распространен некий приказ СВАГ[38] № 139, согласно которому акционерные общества конфискации якобы не подлежали. «Приказ», как потом выяснилось, был сфабрикован в Западном Берлине концернами «АЭГ», «Телефункен» и «Сименс». Какую же бучу подняла тогда вся буржуазная пресса. А в это время под шумок эти и другие концерны стремились пристроить в административные органы Восточной Германии своих представителей и с их помощью саботировать передачу монополистических предприятий в руки народа.

С тех пор обстановка значительно разрядилась, и правительства земель набрали силу, а немецкая экономическая комиссия стала подлинным центром руководства страны. Однако политическая борьба не прекращалась ни на минуту.

Запад пропагандировал так называемый «план Маршалла». Под предлогом помощи народам Европы кредитами и поставками товаров, американские монополии хотели завоевать себе экономическое господство в этой части света, а заодно подавить революционное движение. В июле 1947 года Центральный секретариат СЕПГ разоблачил истинные цели «плана Маршалла». В заявлении вспоминался горький опыт, который уже имел рабочий класс Германии в двадцатые годы. Американские займы привели тогда к кризису, фашизму и войне.

«Последствия новой американской политики займов будут такими же роковым, если не хуже, — говорилось в заявлении СЕПГ. — Промышленный запад Германии включается в за йодный блок, угрожающий миру. Власть германских монополий остается неприкосновенной. Вместо немецкой мирной экономики возникает новый центр господства реакционных и жаждущих войны элементов. Вместо права рабочих на участие в руководстве экономическим строительством появится наемное рабство в интересах иностранных и немецких монополистов».