Дэниел Сильва - Под конвоем лжи
— Как вы прибыли в страну?
— На парашюте.
— Очень внушительно, — совершенно искренне сказала она. — И Догерти вас встретил? Он вас ожидал?
— Да.
— Фогель связывался с ним по радио?
— Полагаю, что да.
— Это означает, что МИ-5 разыскивает вас.
— Мне кажется, что я заметил парочку их людей на Ливерпуль-стрит.
— Наверно, вы правы. Они наверняка следят за вокзалами. — Она закурила сигарету. — Вы прекрасно говорите по-английски. Где вы его изучали?
Пока он рассказывал о своей жизни, Кэтрин впервые получила возможность внимательно рассмотреть его. Он был невысок ростом и тонок в кости; вероятно, в мирное время он был спортсменом — теннисистом или бегуном. Волосы темные, проницательные синие глаза. Он, конечно же, был интеллектуалом, не то что некоторые из тех дегенератов, которых ей доводилось видеть в школе абвера в Берлине. Она сомневалась, что ему доводилось прежде бывать в тылу врага с агентурными заданиями, но все же он не выказывал никаких признаков нервозности. Она задала еще несколько вопросов и лишь после этого решила, что можно выслушать то, что он должен был ей передать.
— Каким образом вы впутались в это занятие?
Нойманн, не чинясь, рассказал, что был десантником-парашютистом и участвовал в стольких десантах, что не сможет сразу все вспомнить. Он рассказал и о том, что случилось с ним в Париже. О том, как его перевели в Funkabwehr, станцию радиоперехвата в северной Франции. И о том, как его в конце концов завербовал Курт Фогель.
— Наш Курт очень хорошо умеет находить работу для тех, кто не любит сидячей жизни, — сказала Кэтрин, когда он закончил. — Так что же Фогелю нужно от меня?
— Одно задание, а потом нас выдернут. Обратно в Германию.
Чайник забренчал крышкой. Нойманн отправился в кухню и принялся заваривать чай. Одно задание, а потом обратно в Германию. И прислали очень толкового бывшего парашютиста, чтобы помочь ей выполнить задание и смыться отсюда. Это произвело на нее впечатление. Она все время готовила себя к худшему: когда война закончится, ей придется остаться в Великобритании и самой заботиться о себе. Когда британцы и американцы одержат неизбежную победу, они детально изучат захваченные архивы абвера. Они найдут там ее имя, выяснят, что она не была арестована, и кинутся искать ее. Это было еще одной причиной, по которой она скрывала от Фогеля так много информации: не хотела оставлять в Берлине след, на который смогут выйти ее враги. Но Фогель, похоже, хотел вернуть ее в Германию и предпринял шаги, чтобы предоставить ей такую возможность.
Нойманн вернулся в гостиную с чайником и двумя чашками. Он поставил все это на стол и сел на прежнее место.
— Так вы привезли мне задание. А что еще вы должны делать?
— В общем-то, все, что вам потребуется. Я ваш курьер, ваш помощник и ваш радист. Фогель хочет, чтобы вы продолжали радиомолчание. Он уверен, что выход в эфир для вас не будет безопасен. Вам следует воспользоваться рацией лишь в том случае, если вам срочно потребуется моя помощь. Вы вызовете Фогеля заранее предусмотренным сигналом, а уже Фогель свяжется со мной.
Она кивнула и сказала, немного помолчав:
— И что же будет, когда мы выполним задание? Каким образом предполагается осуществить наше отбытие из Великобритании? Только, пожалуйста, не рассказывайте героических сказок о том, что мы с вами украдем лодочку и уплывем на ней во Францию. Потому что это невозможно.
— Конечно, нет. Фогель запланировал для вас первоклассный поход на подводной лодке.
— Какой именно?
— U-509.
— Откуда?
— С побережья Северного моря.
— Северное море большое. Откуда именно?
— Из Сперн-хэд. Это на Линкольнширском побережье.
— Я прожила здесь уже пять лет, лейтенант Нойманн. И знаю, где находится Сперн-хэд. Как мы должны попасть на подводную лодку?
— У Фогеля в устье реки Хамбер есть рыбак с лодкой. Когда придет время уезжать отсюда, я войду с ним в контакт, и он доставит нас на субмарину.
«Так значит, у Фогеля имеется аварийный выход из страны, о котором он мне ни словом не обмолвился», — подумала она.
Кэтрин потягивала чай, рассматривая Нойманна поверх ободка чашки. Могло случится и так, что он окажется сотрудником МИ-5, изображающим из себя немецкого агента. Она могла попробовать сыграть в какую-нибудь дурацкую игру: проверить его знание немецкого языка или расспросить о том или другом малоизвестном берлинском кафе... Но если он на самом деле из МИ-5, то должен быть подготовлен достаточно хорошо для того, чтобы избежать очевидной западни. Он знал пароль, он много знал о Фогеле, и его история казалась очень правдоподобной. Она решила не устраивать никаких проверок.
Когда Нойманн совсем было собрался возобновить разговор, завыли сирены воздушной тревоги.
— Как нам следует поступать? — спросил Нойманн. — Отнестись к этому серьезно или не обращать внимания?
— Вы видели здание, что за домом напротив?
Нойманн видел его, когда они шли по улице: груда расколотых кирпичей и переломанных обгоревших бревен.
— В таком случае, где у вас ближайшее бомбоубежище?
— За углом. — Она улыбнулась. — Добро пожаловать обратно в Лондон, лейтенант Нойманн.
* * *На следующий день, в начале вечера, поезд, на котором ехал Нойманн, остановился на станции Ханстантон. Шон Догерти, пытаясь не показывать волнения, курил на платформе.
— Как все прошло? — спросил Догерти, когда они направились к его грузовику.
— Идеальным образом.
Догерти с совершенно излишней лихостью гнал по разбитой извилистой дороге, на которой ему вряд ли удалось бы легко разъехаться со встречной машиной. Его развалина-фургон гремел всеми своими частями, тщетно пытаясь внушить хозяину мысль о том, что ему необходим серьезный ремонт. На фары были надеты колпаки затемнения; слабенькие пучки бледно-желтого света безуспешно пытались осветить дорогу. Нойманну пришла на ум аналогия: примерно так же он мог бы бежать в темноте по совершенно незнакомому дому, имея возможность освещать себе путь только огоньком спички. Они проезжали через мрачные затемненные деревни: Холм, Торнхэм, Тичвелл. Нигде не светилось ни единого огонька, в магазинах и в большинстве домов были закрыты ставни, и не было заметно никаких признаков того, что здесь живут люди. Догерти болтал о том, как провел день, но Нойманн постепенно перестал его слышать. Он думал о событиях минувшей ночи.
Как и все жители района, они побежали на станцию метро и три часа провели на холодной сырой платформе, пока не прозвучал сигнал отбоя тревоги. Она даже заснула ненадолго, позволив голове склониться на его плечо. Он спросил себя: а не первый ли это раз за все шесть лет, когда она почувствовала себя в безопасности? Он смотрел на нее в полумраке. Поразительно красивая женщина, но в ней угадывалась какая-то затаенная боль, наверно, еще с детства и, наверно, причиненная по неосторожности кем-нибудь из взрослых. Она спала беспокойно, часто шевелилась во сне. Он прикоснулся к курчавым густым волосам, рассыпавшимся по его плечу. Когда объявили отбой, она проснулась именно так, как просыпаются опытные солдаты на вражеской территории: глаза сразу широко раскрылись, рука потянулась к оружию. В данном случае это была сумочка, где, по предположению Нойманна, она держала пистолет или нож.
Они проговорили до рассвета. Вернее, это он говорил, а она слушала. Она почти все время молчала, лишь иногда поправляла его, когда он делал ошибку или в чем-то противоречил тому, что сказал несколько часов тому назад. Совершенно явно, она обладала могучим умом, способным воспринимать огромное количество информации. Неудивительно, что Фогель питал такое большое уважение к ее способностям.
Когда Нойманн выскользнул из ее квартиры, над Лондоном уже поднимался серый рассвет. Он держался точно так, как держится едва ли не каждый мужчина, уходя от своей любовницы, когда он то и дело кидает косые взгляды по сторонам и вглядывается в лица прохожих, пытаясь угадать, не подозревает ли кто-нибудь, откуда он идет. В течение трех часов он мотался по Лондону под холодным дождем, внезапно сворачивая в переулки и возвращаясь оттуда, садясь в автобусы и поспешно выходя, как будто случайно заметил, что это не тот маршрут, разглядывая отражения в окнах. В конце концов он решил, что слежки за ним нет, и направился на вокзал Ливерпуль-стрит.
Сев в поезд, он опустил голову на руки, упираясь локтями в колени, и попробовал заснуть. «Смотрите, не поддавайтесь ее чарам, — игривым тоном предупредил его Фогель во время последнего инструктажа на ферме. — Держитесь на безопасном расстоянии от нее. У нее имеются темные пятна, которых вам лучше бы не касаться».
Нойманн живо представил в памяти то мгновение, когда он, сидя в ее комнате при свете одной-единственной слабой лампочки, рассказал ей о Питере Джордане и о том, каких действий требует от нее командование. Его больше всего поразила ее неподвижность, выдававшая колоссальное нервное напряжение, то, как ее руки лежали, словно у каменного изваяния, на коленях, то, как на протяжении долгого времени она не двигала ни головой, ни плечами. Лишь глаза обшаривали комнату, снова и снова скользили по его лицу, по его телу с головы до ног. Словно прожектора. Тогда он на мгновение позволил себе позабавиться фантазией о том, что она желает его. Но теперь, когда Хэмптон-сэндс уже исчез во мраке позади и можно было различить вырисовавшийся во мгле еще более темным пятном дом Догерти, Нойманн пришел к неприятному заключению. Кэтрин разглядывала его вовсе не потому, что сочла его привлекательным. Она думала о том, как наверняка убить его, если появится такая необходимость.
