Павел Астахов - Шпион
Предчувствие
Артем подъехал к своему дому, заглушил двигатель, но выходить из машины не спешил. Картинки перед его мысленным взором прихотливо перекладывались из одной стопочки в другую, но цельной панорамы Артем так и не видел.
«Черкасов — зам по режиму Института киберфизики. Так? Так. И Боря уже в числе пострадавших, причем серьезно…
Сонин шеф — Алек Кантарович — там же, в институте, мелким прихлебателем. Шестерка. Это сразу ясно.
Соломин — в контрразведке. Ну, а куда еще такому орлу податься?
И Соню при этом ломают по нормальной чекистской схеме — через ментов.
И что происходит на самом деле?»
— М-да…
Разумного ответа не было.
Нет, неразумных версий было полно. Можно было предположить, что Соня Ковалевская — курьер, а то бери выше — резидент вражеской разведки, и Алек Кантарович по ее приказу отравил Черкасова, дабы подобраться к секретам оборонного института.
— Бред.
Соня всем строением своей русской женской души не годилась в картонные злодеи шпионских боевиков образца 1954 года.
Куда как ближе к истине было предположение, что Соню взяли только для того, чтобы заставить нервничать Кантаровича, а некто более крупный отказался от еще дальше идущих планов. То есть исключительно как акт устрашения.
— Недоказуемо. А главное, зачем устрашать?
Такие игрища были бы возможны лишь в одном случае — если бы и контрразведка уже вовсю подвергалась переделу и приватизации, и правящие кланы просто решали между собой, кто именно из них будет резать и перепродавать по частям сказочно жирный кусок — оборонный комплекс России.
Ну, и оставалась еще одна версия — самая правдоподобная: Соломин облажался и взял в разработку — через олигарха Проторова и ментов — не того, кого следует. Посему ни за что пострадавшая девочка Сонечка проливает слезы, а реальный зверь нагуливает жирок на свободе.
— Что ж, вот это вполне по-нашему…
Артем вышел из машины, включил сигнализацию и вдруг подумал, что они с Соломиным еще пересекутся. Как именно, неясно, но он бы руку дал на отсечение, что так оно и будет. Вот всей шкурой чуял!
Жена
Когда мужа — в наручниках, красного от ужаса и стыда, на глазах у выглядывающих на шум соседей — потащили вниз по лестнице, Людмила Константиновна Смирнова тихо осела на ту же тумбочку, на которой только что сидел муж. Ноги не держали ее.
— Люда, — склонилась над ней соседка, — тебе чем помочь?
Но ни ответить, ни даже сообразить, что следует сделать, Людмила Константиновна не могла. И только когда соседка помогла стащить обутые для гостей тесные туфли на высоком каблуке и сменить облегающее вечернее платье на халат, жена декана словно проснулась.
— Сейчас, подожди, — отвела она руку помогающей влезть в рукава халата соседки, — я вспомнила.
Соседка удивленно подняла брови, а Людмила Константиновна поискала взглядом и тут же увидела ее — незаметно сунутую ей одним из британцев визитку. Этот кусочек желтого картона — имя, должность и два телефона — и сейчас лежал на серванте.
Людмила Константиновна подняла телефонную трубку, поднесла визитку к глазам, набрала номер и, когда гудки прекратились, произнесла:
— Я — Людмила Смирнова, жена Николая Ивановича Смирнова, декана…
— What? What did you say?
Людмила Константиновна всхлипнула.
— Их всех увезли… и Колю, и профессора Кудрофф арестовали, и других тоже…
— Кудрофф арестован?! — на приличном русском языке воскликнули в трубке. — Госпожа… э-э-э, Смирнова, давайте по порядку…
Концерт
Полковник Соломин спешил, а потому безо всяких сожалений разделил вызревающее уголовное дело на две части.
— Короче, Смирнов наш, расейский, с ним геморроя не будет, — сразу оценил он ситуацию, — посадим как миленького.
— По какой статье будем пускать? — поинтересовался получивший Смирнова в работу опер.
Соломин на мгновение задумался.
— Пойдет пока за разглашение сведений, составляющих государственную тайну. А там видно будет.
— Может, сразу измену Родине? — засомневался опер.
— Не-не, — рассмеялся Соломин, — тяжелая артиллерия у нас припасена для внешнего врага, для Кудрофф.
— Шпионаж?
Соломин уверенно кивнул.
— Точно. Отправится наш британский друг в далекий абаканский край — личным участием в лесоповале помогать становлению новой российской экономики…
Но все оказалось несколько сложнее: Кудрофф, даже оказавшись в Лефортове, помогать следствию отказался наотрез.
— Я требую встречи с британским консулом, — словно заведенный повторял профессор, — и я не скажу вам ни слова без переводчика и адвоката.
Так продолжалось примерно с четырех до пяти часов утра, и Соломин признал, что без радикальных мер не обойтись, — просто потому, что в девять утра объявится консул, затем адвокат и все многократно усложнится.
— Ну что ж, мистер Кудрофф, — на превосходном английском языке произнес он, — к огромному сожалению, вы так и не поняли, во что ввязались… а между тем ваши шансы выйти отсюда — хоть когда-нибудь — тают на глазах…
Кудрофф насторожился, но в полемику ввязываться не стал, и Соломин вызвал конвой.
— Доставьте профессора в комнату для применения спецсредств.
Конвойный бросил в сторону британца исполненный сомнения взгляд и почесал затылок.
— Врача вызывать?
Соломин оценивающе оглядел профессора с головы до ног.
— Пожалуй, да.
Прекрасно понимающий русский язык, но решительно не понимающий, что, собственно, происходит, профессор облизал губы.
— Мне не нужен ваш врач. У меня есть свой. Я не доверяю русской медицине.
Соломин, соглашаясь, кивнул и, пропуская конвойных, отошел к столу.
— Честно говоря, русская медицина к нашей, лефортовской, имеет лишь очень косвенное отношение. У вас там, в академиях, свои требования к врачам, а у нас, в контрразведке, — свои.
Кудрофф заметно заволновался, но его уже взяли под руки и поволокли к выходу.
— Вперед. Вперед, тебе сказали!
С жутким, леденящим кровь лязгом открылась металлическая дверь, и профессор охнул и подался назад. По коридору мимо дверей кабинета за ноги волокли окровавленное безжизненное тело.
— Вашу мать! — заорал на конвойных Соломин. — Вы что, полминуты подождать не могли?! Сколько вас учить?!
— Что, все за гуманизм борешься, Юра? — заглянул в кабинет врач в забрызганном кровью, когда-то, видимо, белом халате и с щипцами в руках. — Без году неделя здесь работаешь, а уже учишь?
Соломин покачал головой и глянул на истерично бьющегося в руках конвоя и все прекрасно понимающего британского профессора.
— Знаешь, я тоже не слишком люблю эту братию, — покачал он головой, — но меру знать все-таки надо.
— Вот поработаешь здесь с наше, Юрик, и ты будешь ее знать, — проронил идущий мимо офицер без кителя и с закатанными по локоть рукавами и заорал на замешкавшихся, склонившихся над окровавленным телом конвойных: — Что вы телитесь! Быстрее дохлятину надо убирать!
— Я скажу! — прохрипел обвисший на руках своих конвойных Кудрофф. — Что вы хотите знать?
Схема
Конечно же, профессор не видел, как отмывается в туалетной комнате испачканная в «крови» с головы до ног «дохлятина», как не видел и ржущего над удачным розыгрышем «врача» в погонах прапорщика и смеющегося рядом офицера с закатанными рукавами. Спектакль удался, и можно было сказать, что полковник Соломин успешно сдал экзамен по Станиславскому, ибо единственный зритель — профессор Кудрофф — поверил и теперь торопливо отвечал на вопросы.
— Вам знакома эта девица? — совал ему под нос фотографию Сони Ковалевской и сыпал вопросами полковник Соломин. — Это она должна была выйти с вами на связь?
— Я не знаю этой девушки, — с готовностью, но некоторым недоумением отвечал британский профессор.
И полковник видел: прокол, гражданку США Ковалевскую этот профессор определенно не знает, иначе веки дрогнули б. И тут же, пока профессор не очухался от «спектакля», задавался следующий вопрос.
— А какая задача у Кантаровича? — совал ему в лицо очередную фотографию Соломин. — Какие именно сведения вы у него получали?
— Алек не есть важная фигура, — с честными глазами отвечал Кудрофф. — Я вообще не понимаю, почему вас интересует этот мелкий торгаш.
И Соломин опять видел: Кудрофф искренен, а вот у него очередной прокол. И вопрос за вопросом — проколов становилось все больше, а профессор тем временем все более и более убеждался, что ничего серьезного у русских на него нет. И лишь одна улика дала ясный, прекрасно читаемый результат.
Схема была найдена в записной книжке профессора: коротко, одними начальными буквами обозначенные московские улицы, развилки, перекрестки, крупные строения и жирные точки в четырех местах с цифрами рядом.
