Роберт Ладлэм - Возвращение Матарезе
– Мои отряды нацелены на основные нефтяные месторождения Саудовской Аравии от ад-Давадими и аш-Шадры до скважин к северу от Унаязы, – заговорил инженер-электротехник. – Затем удар будет нанесен по танкерам в Персидском и Оманском заливах, стоящих на внешних рейдах нефтеналивных причалов от аль-Хирана до Матры и далее до Маската…
– В том числе и по портам Объединенных Арабских Эмиратов?
– Разумеется, и по ним также; султаны пребывают в полном неведении.
– Ну а я прослежу за портами на восточном побережье, – добавил профессор средневековой истории из Германии, и поверх платка ярко сверкнули его глаза. – Начиная с Бендер-э-Дейлама и на юг до самого Бендер-э-Аббаса в Ормузском проливе. Вместе с поджогом нефтяных скважин будут уничтожены многие миллионы тонн нефти в портах.
– На себя я взял, – заговорил шейх бедуинов, сидящий напротив сына Пастушонка, единственного из присутствующих, чье лицо оставалось открытым, – все транспортные суда, которые разгружаются у берегов Израиля. Сотни кораблей у причалов Тюилькарма, Тель-Авива и Рафаи вместе со своим грузом – электроникой, станками, незаконно поставляемым оружием – будут взорваны и отправлены на дно. Богатенькие сионисты готовы нарушить любые соглашения, лишь бы набить свою мошну шекелями. Мы положим этому конец и с наслаждением полюбуемся на то, как все банки Иерусалима и Тель-Авива окажутся ввергнуты в хаос!
– Вы твердо в этом уверены? – спросил Гуидероне.
– Так же твердо, как то, что меня зовут аль-Хабор Хассин, что вам хорошо известно, и, следовательно, вам известно, что я являюсь Хранителем хассинитов, наследников древних ассасинов[30], по названию которых в европейские языки пришло слово assasin – убийца. Ни в коем случае не надо недооценивать наше могущество, несущее смерть.
– Ваше выступление, хотя и несколько мелодраматичное, было весьма познавательным, – тихо произнес Джулиан, незаметно пряча руку под складками халата. – И вы, Хранитель секты ассасинов, уверены, что справитесь со своей исторической ролью?
– Естественно! Это станет моей победой над ненавистным Израилем!
– И осуществить это не сможет никто, кроме вас?
– Мои люди заняли свои места. В течение многих недель, даже месяцев ночная темень не опустится на землю. Пламя будет полыхать повсюду, от Персидского залива до Каира, освещая все вокруг полуденным солнцем. И так будет везде на всем Ближнем Востоке! Это станет нашей победой!
– Чьей победой, аль-Хабор Хассин? – тихо промолвил Гуидероне.
– Нашей. Победа будет принадлежать всем нам. Но в первую очередь она будет моей, это будет моя победа! Ибо я – вождь!
– Так я и думал, – заметил сын Пастушонка, поднимая над столом свой пистолет.
Два выстрела, негромких вследствие маленького калибра оружия, тем не менее оказались точными. Аль-Хабор Хассин, убитый мгновенно, рухнул на пол; из двух ран у него на лбу вытекли тонкие струйки крови. Остальные трое арабов, сидевшие за столом, отпрянули назад, напряженно всматриваясь в лицо Гуидероне.
– Он погубил бы нас всех, – сказал Джулиан, – ибо им двигали личные устремления. Никогда нельзя доверять вождю, который сам провозгласил себя, не дожидаясь, когда это сделают другие. Маниакальное самомнение Хассина рано или поздно привело бы к его разоблачению. Он был не в силах сдерживать себя.
– Как теперь поступить с его трупом? – спросил инженер-электротехник.
– Вывезите его в пустыню, и пусть там этот вопрос решает воронье.
– А что потом? – спросил врач из Калифорнии.
– Свяжитесь с ближайшим помощником Хассина и направьте его ко мне. Я к нему присмотрюсь и, если сочту его приемлемым, объясню ему, что аль-Хабор Хассин не выдержал напряжения и скончался от сердечного приступа. Не думаю, что с этим возникнут какие-либо трудности.
– Надеюсь, все остальное остается в силе, – заметил профессор средневековой истории из Германии.
– Абсолютно все без исключения, – подтвердил Гуидероне. – Аль-Хабор был прав. Целые районы Средиземноморья на протяжении многих недель не будут знать ночи из-за полыхающих повсюду пожаров. Это станет согласованным ужасом; все инструменты слаженного оркестра разом достигнут крещендо страха. То же самое произойдет и в Северном море: наши люди взорвут десятки шотландских, норвежских и датских нефтяных платформ. Когда пламя, наконец, утихнет, весь цивилизованный мир, каким мы его знаем, окажется повергнут в хаос. Настанет наш час взять его в свои руки… И наш подход будет рациональным, можно даже сказать, исцеляющим, ибо мы милосердны.
– Когда вы намереваетесь осуществить все это? – спросил профессор-террорист.
– Первого числа наступающего года, – ответил Гуидероне. – Обратный отсчет начинается с сегодняшнего дня.
Камерон Прайс постучал в дверь двухкомнатных апартаментов четы Скофилдов в главном особняке. Времени было половина шестого утра; впустившая его Антония с трудом подавила зевок. Она извинилась за свой вид: фланелевую пижаму.
– Сейчас накину халат и скажу своему брюзге, что ты пришел. И надо будет сварить кофе; без него Брэй – сущее чудовище.
– Тони, не сто́ит беспокоиться…
– Стоит, – прервала его Антония, – если и не ради тебя, то ради него. Ты бы не нагрянул к нам в такой час без крайней необходимости.
– Тут ты права.
– В таком случае, заходи, но заткни уши, пока я буду готовить кофе и будить Брэя.
Прайс проследовал за ней на крохотную кухоньку, отгороженную в углу одной из комнат.
– Брэндон настолько суров?
– Представь себе ревущего льва, Кам. Брэй привык к тропическому времени. А там день начинается часов в десять – в половине одиннадцатого.
– Знаешь, по-английски ты говоришь чертовски хорошо.
– Виноват в этом исключительно Брэй. Когда мы решили остаться вместе, он притащил мне десятки пластинок, кассет с курсами «Говорите по-английски правильно» и так далее, и так далее. Сам Брэй учился в Гарварде, но сейчас он утверждает, что у меня английская грамматика еще лучше, чем у него. И, если честно, в этом он прав. Брэй не может отличить неопределенное причастие от наречия.
– И я тоже, – усмехнулся Камерон, усаживаясь за столик. Антония тем временем занялась кофеваркой. – Но если ты позволишь мне немного любопытства – а ты имеешь полное право отказать, – как получилось, что вы решили, как ты только что выразилась, «остаться вместе»?
– Наверное, самым очевидным было бы ответить, что это любовь, – сказала Антония, отрываясь от белой пластмассовой кофеварки и поворачиваясь лицом к Прайсу. – И, определенно, физическое и эмоциональное влечение сыграло свою роль, но было и нечто другое, нечто большее. Брэндон Скофилд попал в страшный переплет, за ним охотились и его враги, и собственное начальство, причем и те и другие желали его смерти. Он мог бы – они с Талейниковым могли бы – пойти на многочисленные компромиссы, тем самым отменив вынесенный им смертный приговор. Но они этого не сделали, так как им стала известна правда о Матарезе. Вся правда, Камерон. Многие, слишком многие из числа сильных мира сего испугались пойти следом за ними, потому что среди них расползлась ржавчина измены… Брэй и Василий послали этих людей ко всем чертям и пошли до самого конца. Талейников умер, чтобы дать нам с Брэем возможность ускользнуть из кровавой мясорубки, и я осталась с гигантом, с человеком думающим и непритязательным, во многих отношениях мягким, до тех пор пока не возникает необходимость стать жестоким. И этот человек был готов без колебаний отдать за меня свою жизнь. Ну как я могла не полюбить такого человека, как могла не проникнуться к нему бесконечным восхищением?
– Брэндон не производит на меня впечатление человека, которому нужно, чтобы им восхищались. По-моему, он, наоборот, чурается этого.
– Ну разумеется. Потому что это напоминает ему о «плохих днях», как он называет то время. То время, когда последнюю черту подводило оружие: или убивал ты, или убивали одного из твоих друзей.
– Но все это осталось в прошлом, Тони. «Холодная война» закончилась. Сейчас такого больше нет.
– Прошлое является Брэю в кошмарных снах. Своей пулей он обрывал жизнь молодых и стариков. Память об этом навсегда останется с ним.
– Но если бы он не нажимал на спусковой крючок первым, убивали бы кого-нибудь из его друзей. Брэндон же должен это понимать.
– Наверное, он все понимает. По-моему, его всегда больше беспокоили юные фанатики. Слишком юные, слишком уязвимые, чтобы отвечать за то безумство, которое творилось их руками.
– Антония, это были убийцы.
– Это были дети, Камерон.
– Не в моих силах решить проблемы Брэндона, да и, по большому счету, я пришел к вам не для этого.
– Разумеется. Кстати, а зачем ты пожаловал к нам в столь ранний час?
– Почему бы тебе не разбудить своего льва? Это поможет сберечь время, потому что я не хочу повторять свой рассказ дважды. Если честно, у меня нет никакого желания задерживаться здесь надолго – на тот случай, если за мной сейчас пристально наблюдают.
