Чингиз Абдуллаев - Путешествие по Апеннинам
— Какая гипотеза? — заинтересовался Даббс. — Вы еще что-то знаете?
— Пока рано об этом. Дождемся ареста Хопкинса, тогда и расставим все точки над «i». И еще один факт. Вы рассказывали мне о заключении психиатров. Анализируя действия маньяка, они говорили о возможном «раздвоении личности». Но теперь мы знаем, что никакого раздвоения личности нет. Есть убийца и его помощник — этот самый фотограф, за которым сейчас охотится наш друг Террачини.
Пока они вели этот разговор, Террачини летел на вертолете в Венецию. И в этот момент его охватила лихорадка, какая обычно бывает у гончих псов, загоняющих лису, и у охотников, уже отчетливо видящих свою жертву. От нетерпения, когда он наконец увидит перед собой Тимоти Хопкинса, комиссар кусал губы.
По рации все время передавали сообщения с трассы Болонья—Верона. «Фиат» темно-синего цвета ехал в сторону Вероны, откуда должен свернуть к Венеции. Часы показывали половину третьего, и в эту темную ночь только фары автомобиля выдавали его движение по шоссе.
— Негодяй торопится, — удовлетворенно прошептал Террачини. — Хочет попасть в Венецию раньше нас.
На одном из постов удалось заметить, что в темно-синем «Фиате» только один человек — водитель. Больше сомнений не осталось. Автомобиль было необходимо перехватить. В семидесяти километрах от Вероны все уже было готово для встречи Хопкинса. Террачини прилетел на здешний пост полиции, чтобы лично руководить задержанием известного преступника. Ему не хотелось об этом думать, но он знал, что, несмотря на помощь аналитиков из Интерпола, все лавры все равно достанутся ему — комиссару Террачини, сумевшему наконец остановить убийцу, наводящего ужас на всю Европу.
«Италия — последняя страна, где он отличился», — с удовольствием думал он.
Машина приближалась. На некотором расстоянии за ней следовали два автомобиля с сотрудниками полиции. Сверху движение машин контролировал вертолет. Все соседние дороги были перекрыты. Преступнику не удалось бы уйти ни при каких обстоятельствах. Расстояние между постом дорожной полиции и машиной Хопкинса неуклонно сокращалось. За двадцать минут, до того как автомобиль англичанина должен был появиться у поста, Террачини получил сообщение, что все эти дни Хопкинс находился в пансионате под Римом. Стало ясно, почему его не нашли в римских отелях. Все совпадало. К тому же выяснилось, что машину Хопкинса видели рядом со зданием суда, где работала убитая синьорита Батталья. Террачини подумал, что у подозреваемого не остается ни одного шанса на оправдание.
Машина неслась навстречу своей судьбе. Сидевший за рулем Тимоти Хопкинс часто доставал платок, чтобы вытереть лицо. У него теперь не дрожали руки, как это случилось тогда, когда он выполнял первые поручения своего Главного Друга. Сначала тот заказывал ему фотографии из амстердамских клубов, затем предложил вместе посещать садомазохистские заведения. Хопкинс признался ему, что испытывает удовольствие от наблюдения за истязаниями, которые там практиковались.
Но он точно знал, что это всего лишь спектакль. В Азии за такие «забавы» платят огромные деньги, потому что там по-настоящему мучают людей. А здесь, в спокойной Европе, это всего лишь игра. Жертвам нравится все, что с ними делают, еще больше, чем садистам, которые их истязают. В этом заключается парадокс мышления таких людей. Но Хопкинс не любил имитаций и подделок. В детстве он подглядывал, сделав дырку в стене, за девочками в туалете, чтобы определить, чем они отличаются от мальчиков, потом за родителями, занимающимися сексом. Правда, когда в шесть лет впервые услышал стоны матери от резких рывков отца, очень испугался. Но потом неожиданно понял, что ей это доставляет удовольствие. И старался не пропустить такого момента, уже зная по воркованию матери и грубым шуткам отца, что скоро он наступит. Родители занимались сексом, полагая, что их маленький сын, чья кровать стояла рядом, еще ничего не понимает. Две старшие сестры Тимоти спали в другой комнате.
Постепенно у него сложилось убеждение, что боль доставляет радость и наслаждение. Он видел, как замирали от счастья жертвы в амстердамских ночных клубах, когда садисты в роли «палачей» причиняли им боль. Поэтому так легко и согласился на предложение Главного Друга посмотреть, как он будет «по-настоящему» мучить женщину, и отправился с ним в Ангулем. Правда, тогда ему стало очень плохо, и его Главный Друг был вынужден быстро закончить свое дело. Хопкинс решил, что он еще не готов к созерцанию такого зрелища, но воспоминание о трясущейся от страха голой женщине были ему приятны. Все происходило всерьез, без подделки. Он там сделал такие снимки, за которые мог бы получить первую премию на самом престижном фотоконкурсе. Но, увы, их предстояло надежно спрятать и никому не показывать. У Главного Друга было единственное условие — чтобы его самого не было ни на одной фотографии, не было даже малейшей его частицы, например руки или пальца. Хопкинс выполнил это требование. И, несмотря на досадное недоразумение, почувствовал, что ему понравилось. Поэтому согласился на следующую «съемку».
Только во второй раз получилось еще хуже. Он подошел с камерой слишком близко, и капли крови попали ему на руку. Хопкинс заорал так сильно, что его Главный Друг был вынужден поднять пистолет и пристрелить свою жертву. Как же он ругался, как укорял Хопкинса за его несдержанность! Но уже через несколько дней в Тулузе все прошло спокойно. А вскоре Хопкинс отчетливо понял, что начал наконец чувствовать приятное покалывание в животе от созерцания таких зрелищ. Лишь последний удар всегда вызывает у него отвращение. Уж слишком много крови, и жертва очень неэстетично дергается. Но все, что происходит до этого, доставляет настоящее удовольствие. Главный Друг оказался истинным художником. Он так наслаждается телом женщины, когда разрезает на ней одежду острым скальпелем. Это всегда выглядит красиво, особенно на фоне природы. Вот только рты им приходится плотно затыкать, чтобы не орали, не портили идиллии.
Все шло у них хорошо, но Главный Друг вдруг зачем-то захотел славы. Ему стало мало одного удовольствия, понадобилось, чтобы о нем заговорили по всей Европе. Поэтому стал искать нужных ему женщин в Интернете. К одной такой они поехали в Оденсе, к другой — в Бельгию. А вот в Гавр Хопкинс поехать не смог, хотя Главный Друг, как всегда, звал его с собой. Не удалось вырваться из Малаги, было слишком много работы. Правда, Хопкинс не очень сожалел об этом, узнав из газет шокирующие подробности того убийства. Жертва оказалась в положении, и он с отвращением подумал, что не вынес бы такого зрелища. Одно дело — красивая молодая женщина, которая дрожит от страха с возбужденными сосками и широко раскрытыми глазами. Это всегда эротично. И совсем другое — смотреть на самку, ожидающую ребенка. Хопкинс был девственником до свадьбы. Не позволял себе вступать в отношения с женщинами, считая их порочными и низкими существами. Дважды до своей женитьбы он ходил к падшим женщинам, но оба раза с ним случился конфуз. Поэтому он не очень любил женщин и обзавелся семьей лишь по настоянию старших сестер. В первую брачную ночь у него опять ничего не получилось, и он наорал на жену. Потом целых два года они пытались что-то сотворить, но он только мучил несчастную женщину. Наконец решился отправиться на прием к сексопатологу. Молодой врач, посмеиваясь, объяснил Хопкинсу, что нужно принимать специальные лекарства и больше заботиться о собственном здоровье. Но самое удивительное произошло в тот момент, когда доктор начал осматривать его жену.
Хопкинс находился в кабинете, и ему вдруг стало интересно. Он даже почувствовал прилив желания. Ему было любопытно посмотреть, что именно будет делать этот молодой врач с его женой. Нет, это была не ревность, а какое-то новое, незнакомое ему чувство. Но врач, профессионально осмотрев супругу, сухо посоветовал ей помогать мужу и не высмеивать его физическую немощь, потому что все его проблемы лежат в психологической сфере.
Хопкинсу выписали целую кучу лекарств, которые он добросовестно принимал. От них дико болела голова, однажды даже случился обморок, но лекарства помогали. Спустя два месяца у него даже получилось что-то похожее на оргазм. Правда, сам Хопкинс не был в этом уверен. Однако жена клялась, что именно тогда они зачали девочку, которая как две капли воды похожа на мать и ни одной линией лица или чертой характера на него. Иногда ему даже кажется, что их дочь похожа на того врача, у которого они были. Впрочем, Хопкинс остался доволен и таким результатом, поскольку на работе над ним уже стали посмеиваться, а старшие сестры даже советовали его жене завести любовника, «если у Тимоти ничего не получается».
Самое большое удовольствие он получал от наблюдения за страданиями других. И если бы Главный Друг позвонил на один день раньше, Хопкинс все-таки сумел бы вырваться из Малаги в Гавр. Но не получилось, и он был рад этому обстоятельству. Убийство беременной женщины повергло его в шок. Такое зрелище не для него. Ее он не хотел бы видеть и тем более снимать. Между прочим, у него уже собралась целая коллекция из фотографий убитых женщин. Среди них есть настоящие шедевры, он понимает в этом толк. Однажды в старинной книге Хопкинс вычитал фразу, принадлежащую Ларошфуко, которая показалась ему ясной и верной. Тот писал, что «пороки входят в состав добродетелей, как яды в состав лекарств». Хопкинс целых три дня думал над этой фразой и пришел к выводу, что его порок — составляющая часть его работы. Ведь если бы он не любил так подглядывать, то еще неизвестно, какой фотограф из него получился бы. Хопкинс был не самым глупым человеком и сознавал, что его порок вуайериста противоречит общепринятым моральным нормам. Но всегда успокаивал себя тем, что сам никого не убивает и над жертвами не глумится. А помощь Главному Другу не может считаться большим грехом.
