Андрей Ильин - Боец невидимого фронта

Шипов сел в машину, как сел до него капитан Егорушкин. Сам сел.

— Поехали…

Следователь Шипов и капитан Егорушкин отправились в последний свой путь. Отправились не по своей воле. По воле случая, приведшего их в этот город и по решению Девятого.

— Стой?

В небольшом леске за городом капитана и следователя перегрузили в багажник угнанной «Волги». Милицейский «уазик» загнали поглубже в лес и забросали со всех сторон ветками.

До места добирались проселками, чтобы не напороться на гаишников. Последние три километра тащили тела на себе. На поляне, метрах в ста от могил, встали.

— Посадите их вон туда, к дереву.

Следователя и капитана уронили на землю, подтащили, привалили спинами к стволу сосны. С ними особо не церемонились, потому что все равно…

Вправо, влево, вперед и назад разбежались дозорные, которые должны были отслеживать местность и заворачивать случайных грибников-

— Приведите их в чувство.

Капитану и следователю вкололи стимуляторы и отвесили несколько пощечин. Они зашевелились, открыли глаза, очумело огляделись вокруг. Последнее, что они помнили, была машина и был город. А здесь…

— Первым давайте того.

Потому что первым должен был быть более сильный. Таково правило любого скоротечного допроса — вначале обрабатывают того, кто сильнее, чтобы не дать ему возможности привыкнуть к ситуации и утвердиться в своей линии поведения.

Здесь более сильным был капитан. По крайней мере, на вид. Чистильщики подхватили Егорушкина, подняли на ноги, встряхнули так, что у него зубы клацнули, сдавили с боков. Они были демонстративно грубы, что тоже входило в сценарий допроса. Дотолкали пленника до командира, поставили по стойке «смирно», обступив с боков.

— Кто ты?

— А вы?

Действительно крепок, не орет, не матерится, не пытается драться. говорит спокойно, уверенно, в атакующем стиле. непросто с ним будет…

— Здесь вопросы задаю я.

— Почему?

— По праву более сильного. кто ты?

Капитан смотрел прямо в глаза, смотрел с ненавистью и чуть-чуть с презрением.

— Кто ты?

— Кто ты такой?!.

Командир быстро, без замаха, ударил его в солнечное сплетение. Чтобы перекрыть дыхание, чтобы предупредить.

Капитан захватал ртом воздух.

— Будешь говорить?

Капитан перестал смотреть чуть-чуть с презрением, стал смотреть только с ненавистью.

— Я ничего не скажу. А вы, вы все, будете иметь неприятности. Большие неприятности.

Он пытался договориться, он не знал о двух выкопанных в чащобе ямах.

— Меня будут искать, меня уже ищут, и если вы…

Командир ударил еще раз, ударил не рассчитывая силы, не пытаясь избежать травм.

Он не боялся травм!

Что автоматически отметил капитан. А калечить пленников не боятся только в одном случае — если уверены, что те не пойдут в травмпункт освидетельствовать травмы.

Капитан понял все. Понял, что ему безнадежно торговаться и безнадежно молить о пощаде, он останется здесь. И что его цели изменились. Теперь ему важно не избежать смерти, а избежать смертных мук. А это возможно только, если атаковать…

Капитан сник, повис на руках удерживающих его чистильщиков, Он играл отчаяние и неспособность к сопротивлению.

— Эй, ты чего? — спросил кто-то из чистильщиков.

И, пытаясь заглянуть в лицо скисшего «объекта», на мгновенье ослабил хватку. На что капитан и рассчитывал.

Он резко поджал ноги, обрушиваясь вниз всей тяжестью тела, потянул за собой чужие руки и вдруг, уперевшись ногами в грунт, резко выпрямился. Он успел высвободить правую руку и ударить в корпус командира чистильщиков. И попытался пнуть его между ног, потому что это был бы очень обидный удар, но не достал, не дотянулся, лишь задев вкользь живот.

Ему заломили руки, повалили, прижали к земле, он кого-то лягнул, кого-то изо всей силы, так что брызнула кровь, укусил, но не для того, чтобы вырваться, вырваться было невозможно, чтобы разозлить, обидеть и получить свою пулю и нож под ребра.

Он последними словами поносил своих мучителей, поминал недобрым словом их матерей, их жен и детей.

Он делал все, чтобы его убили, он дрался не за жизнь — за смерть. Но его не убили. Ему не позволили выиграть даже такой малости. Его технично уложили на грунт и стянули руки и ноги ремнями. И даже не избили за попытку сопротивления. И даже тот, которого он укусил, чистильщик! Единственно, что он позволил себе, это действовать чуть грубее, чем остальные. И все!

Они не дали обвести себя вокруг пальца. Потому что они не были просто бандитами. Просто бандиты прокушенной руки не простили бы, и если бы не убили, то все передние зубы выбили точно.

Эти не убили и не выбили. Эти были профессионалами.

А раз так, то надо готовиться к мучительной смерти. Или… Или развязывать язык.

Над капитаном склонился командир чистильщиков.

— Ты все понял, — сказал он. — Ты должен был все понять. Мы не хотим тебя мучить, меньше всего мы хотим тебя мучить. Но мы должны узнать то, что знаешь ты. Любой ценой.

Командир вытащил нож и, нажав ладонью сверху на лицо капитана, провел остро заточенным лезвием поперек лба. Потом отступил и провел еще раз. Поддел разрез и, сильно дернув, оторвал большой лоскут кожи.

Капитан громко замычал.

Следователь Шипов взрогнул и испуганно затрясся. Он не слышал угроз и стонов, потому что не должен был ничего слышать, ему заткнули уши ватой и залепили пластырем, но видел, ясно видел черно-красный лоскут кожи и набухающую кровью на лбу капитана рану.

— Ну что, может, ты скажешь? Ведь ты все равно скажешь. Потом, когда на тебе не останется живого места.

— А если я скажу?..

— То мы тебя убьём. Все равно убьем. Но быстро, без мучений. Это хорошая цена. Подумай.

Капитан подумал. Подумал, что действительно скажет. Рано или поздно. Ведь у всякого человека есть свой болевой порог, после которого он начинает говорить. Или умирает от болевого шока. Но умереть ему они не дадут. И, значит, ему предлагают действительно выгодную сделку. Предлагают просто смерть, без мучений.

Конечно, есть такое понятие — честь. В том числе профессиональная честь. Которая в их среде почитается выше жизни. Но ведь он не выторговывает себе жизнь, он заслуживает себе смерть.

Наверное, надо соглашаться. Пока они не передумали, пока они согласны на обмен.

Он рассказал все, все что интересовало чистильщиков, рассказал про полковника, про сходку воров в законе, про взорвавшийся в руках Хрипатого мобильный телефон. Рассказал почти все, что знал.

— Кто еще обладает равным твоему уровнем информации?

— Больше никто.

— А полковник?

— Я не успел передать ему последнюю информацию. Я должен был сделать это лично.

— Местные следователи?

— Они ничего не знают. Они помогали втемную.

— Где хранятся твои записи по делу?

— В номере.

— Эти? — Командир чистильщиков показал изъятые из номера листы.

— Эти.

— А материалы дела по убийству и по взрыву Хрипатого?

— У следователей в сейфе.

— Где конкретно? В каком кабинете, на каком этаже?..

Капитан умер, как только ответил на последний заданный ему вопрос. Вернее, он не знал, что тот вопрос последний. Он думал, что будут другие, что он проживет еще пять или пятнадцать минут, и лишь потом… Поэтому все произошло неожиданно. Он еще не договорил последней фразы, когда ему в спину, под лопатку, легко, как в масло, вошел нож. И перерезал сердце. Перечеркнув его жизнь.

Командир чистильщиков сдержал свое слово: капитан умер мгновенно и почти без боли. Умер легко.

Следующим был следователь Шипов. И потому что был следующим, был готов на все. Капитуляция и последующая смерть сильных людей производят парализующее действие на слабых.

Следователь Шипов говорил обстоятельно и долго. Он говорил долго, потому что пока говорил — жил. Он бы говорил еще дольше, может быть, сутки, может быть, двое и даже больше. Но ему не о чем было рассказывать так долго.

Он рассказал о воре в законе Мише Фартовом, о том, что ему сказал Миша Фартовый, о том, что знал Миша Фартовый, и о том, что удалось разузнать у местных следователей.

Его показания совпали с показаниями капитана, хотя он их не слышал. Он не слышал капитана, но сказал практически то же самое, что и капитан.

А раз так, то капитану и ему можно было доверять.

— Я могу вас попросить? — спросил следователь, когда говорить было уже не о чем. — У меня деньги в ячейке в банке. Можно сообщить о них жене?

Командир чистильщиков кивнул.

Кивнул своим, стоящим позади Шилова бойцам. И отступил на шаг, чтобы не забрызгаться кровью…

Тела капитана Егорушкина и следователя Шилова оттащили к могилам, завернули в полиэтилен и бросили на дно ям. На лица поставили трехлитровые банки с серной кислотой и разбили их ударами лопат сверху. Чтобы лица покойников, если их вдруг кто-нибудь найдет, невозможно было опознать.