Стивен Хантер - Испанский гамбит
– Я – Карлос Бреа, член исполнительного комитета партии марксистского объединения, и я не понимаю…
– Комрад Бреа, ваша репутация говорит за вас. Конечно, вы поймете необходимость некоторых чрезвычайно мягких мер безопасности. Мы не намерены никому причинять вред, мы хотели бы только проверить документы. Потом мы сразу уйдем.
Болодин медленно отделился от группы и направился к выходу. Левицкий проследил, как он прошел сквозь толпу и вышел на улицу.
– Я мог бы пройти с вами в ваш штаб, – продолжал Бреа. – Пусть другие останутся здесь, они заслужили право на отдых.
– Вот это здоровый дух товарищества. Вас, комрад, можно поздравить. Кто сказал, что представители разных партий не могут функционировать как одно целое?
– Карлос, не ходите, – вполголоса обратилась к нему Сильвия.
– Я вернусь через несколько минут. Уверен, что СВР может гарантировать мою безопасность на глазах стольких свидетелей.
– Ну конечно же, товарищ Бреа.
– Карлос, давайте мы пойдем с вами.
– Чепуха. Оставайтесь здесь. Я схожу с ними, в конце концов, правила для всех одинаковы.
Он поднялся на ноги, улыбнулся молодым людям за столиком и вслед за полицейскими направился к выходу.
– Не нравится мне это, – произнес один из ребят. – Они с каждым днем становятся все наглее и наглее. Очень мерзкая тенденция.
– Нам следовало бы приструнить некоторых из них.
Сильвия наклонилась к Левицкому и продолжила прерванную беседу:
– Давайте встретимся завтра вечером, герр Грюнвальд. А я за это время предприму кое-какие шаги.
С улицы раздались выстрелы, и секундой позже в помещение вбежала какая-то женщина, крича:
– Господи, кто-то выстрелил Карлосу Бреа прямо в голову. О ужас, он истекает кровью на тротуаре!
Среди охватившей всех собравшихся паники, объятый страхом и гневом Левицкий выскользнул прочь. Теперь он знал: для того чтобы встретиться с Джулианом, он должен отправиться на фронт. И еще он должен узнать, кто убил Карлоса Бреа.
16
Атака
С противоположной стороны Уэски загремели оглушительные разрывы бомб и менее внушительное тарахтение пулеметов – анархисты двинулись в атаку на город. Согласно плану, им надлежало начать наступление с запада, в ответ на что фашисты должны были бросить все резервы на отражение атаки, после чего, атакуя с востока, вступали в бой поумовцы и немецкая бригада Тельмана.
Шел дождь, земля в траншеях превратилась в жидкую грязь, стенки окопа стали скользкими, как каша, и выбраться из него теперь было нелегкой задачей. Флорри, которого бил озноб, привстал на цыпочках, вытянул шею и бросил взгляд поверх бруствера. Скрытые туманом и темнотой наступившей ночи, позиции фашистов оставались невидимыми.
– Как вы думаете, им известно о нашем наступлении? – послышался чей-то вопрос.
– Еще бы не известно, – жестко ответил Джулиан. – Об этом большом секрете болтала вся Рамблас. Ничего, тем потешнее будет сейчас.
– Джулиан, потише, – сурово сказал Билли Моури. – До начала атаки остается всего несколько минут.
– Да, комиссар, хорошо, комиссар. Знаешь, – обратился он к Флорри, ничуть не понизив голос, – во время Первой мировой наши играли в футбол прямо на глазах У фрицев. Может, нам стоит тоже попинать ногами том Маркса?
– Джулиан, черт тебя побери, я же сказал, тише.
– Какой обидчивый, однако. Ладно, я тоже буду галантен. Вообще, по-моему, лучше всего идти в бой с каким-нибудь тонким софизмом на устах, а, Вонючка?
– Что-то уж очень мокро для софизмов, – усмехнулся Флорри.
– Понимаю, хоть лично я слишком напуган, чтобы эти софизмы не отпускать. Стукни меня, если тебе наскучит. А то я со страху никак не могу замолчать. Милый старина Джулиан, все-то он не жалеет добрых слов для друзей.
Это было действительно странно. Ужас, который испытывал Флорри, нагонял на него сонливость, он даже не мог заставить себя думать о том, что произойдет через несколько минут. А Джулиан, наоборот, не мог говорить ни о чем другом.
– Боже праведный, интересно, на какой войне страшнее? Я хочу сказать, интересно, что хуже: колючая проволока или пулеметы? Во Франции наши парни ненавидели проволоку. Идя в атаку, они натыкались на ряды колючки, и она цеплялась за них и не отпускала, так что они висели, словно манекены в каком-нибудь универмаге. Чем больше барахтался, пытаясь высвободиться, тем сильнее запутывался. Мой бедный отец там, на Сомме, погиб именно в такой переделке. Отвратительно.
– Я знаю о твоем отце. Прочти лучше какие-нибудь стихи, хорошо? Или что-нибудь такое, – попросил Флорри.
– Ах, тебе стихов подавай. Да, поэзия перед боем – это хорошо. И так по-английски. Все-таки у меня получались неплохие стихи. Как там? «В конечном счете все одно и то же. В конечном счете жизнь – лишь игра». Гм-м. Нет, как-то оно не так. Не чувствую, чтобы было очень похоже на игру. Может, лучше это: «Мы лицемеры, мы…» Нет, тоже не подходит. Э-э… вот оно: «Когда я умру, вспоминай обо мне лишь то, что есть в заморской далекой земле такая страна – ПОУМ». Какой кошмар, боже! Дело, видишь ли, в том, что о войне не написано ни одной стоящей строки. Это не модно. Конечно, пописывали всякий антивоенный хлам, но до него ли человеку в настоящем деле? Мне бы хотелось чего-нибудь успокаивающего и бодрого. Такого, чтоб я согласился отдать жизнь за чью угодно партию, за чью угодно страну.
– Не думаю, что такие стихи были когда-либо написаны.
– Я об этом и говорю. Но ведь ты еще не читал великий «Pons»? Если я сумею когда-нибудь прицепить хвост к этому чудищу, то сразу передвинусь с седьмого места на третье. А если чертов Оден откинет копыта из-за сифилиса, которым его непременно наградят его китайчата, то я уже второй. Черт подери, как волнующе!
– Прочти, Джулиан.
– Гм-м… Ну ладно.
У старых друидов,В сказочном их чертоге,Где дрожат огни и чьи-то склоняются тени,Прошлое, ледяной мой корабль,медленно опускалось на дно,Когда чашу будущего ставили на огонь.Было до смерти три пяди,И свет в глазах моих изнемог.
Флорри минуту подождал.
– Дальше.
– Не могу. Слова кончились.
– Господи, это же грандиозно, Джулиан!
– Джолли, а про что это ты рассказывал? – заинтересованно спросил парень, стоявший справа от Джулиана.
– Брось, Сэмми, не слушай. Просто чепуховые стишки.
– Ребята, приготовиться. Уже время, – донесся из темноты голос Билли Моури.
– Как удачно получилось. Как раз для вдохновения. Прямо как у аристократов, которые, идя в бой, могли услаждать себя настоящей поэзией. «В час, когда падали небеса…»,[53] ну и так далее.
– Это ж про наемников, старина, – проговорил Флорри, стуча зубами от холода, – которые получили свое жалованье и погибли в бою. Мы же не наемники. А если и наемники, то продаем жизнь за ничтожную плату.
– Au contraire,[54] дружище, мы продаемся так дорого, как и не снилось никаким наемникам. На кон поставлена твоя душа. Все ее маленькие тайны. Я говорю о тех маленьких секретиках, которые вечно пытаются выбраться наружу.
– Пора, ребята. – Голос Билли Моури звучал совершенно спокойно. – Время.
– Началось, да? – Джулиан полез за ворот мундира и, вытащив подвешенное на цепочке кольцо, на мгновение прижал его к губам. – Теперь меня ничто не страшит. Это кольцо было у моего старика в тот день на Сомме. Его обручальное кольцо. Для меня это талисман удачи. Никогда еще меня не подводил. Вонючка, поцелуешься с ним?
– Нет, спасибо. Мне что-то не до поцелуев.
– Тогда пошли. Удачной охоты и все такое.
– Пусть тебе повезет, приятель. – Флорри сам не знал, что он имеет в виду. – Когда-нибудь я тебе тоже расскажу все мои секреты.
И тут он изо всех сил начал карабкаться, выбираясь из траншеи. Ничего не получалось, потому что от долгой окопной жизни он потерял ловкость. Наконец отчаянным рывком бывшего атлета он выбросил тело наружу, встал ногами на твердую, хоть и очень мокрую землю, выпрямился во весь рост – красиво, что ни говори – и поглядел сверху на окопы, в которых провел столько недель. Этот бросок подарил ему эйфорию освобождения и странное чувство собственной уязвимости. Вдоль всей линии, еле видимые в плотном тумане, поднимались люди, отряхивались, как мокрые псы, сбрасывали с плеч винтовки и шли навстречу смерти.
«Они подобны тем воинам, что родились из зубов дракона, – мелькнула у Флорри мысль. – Мифические создания, выползающие из давно исчезнувших времен и пространств».
Прихотливая начитанность подсказала ему забавную метафору как раз вовремя: он воспрял духом. Тайная радость пронзила Флорри, когда он скинул тяжеленную винтовку «мосин-наган» с примкнутым штыком и поднял ее над собой. Связка бомб – вернее, гранат – болталась у него на поясе, а на бедре расположился шикарный «уэбли-скотт».
