Эрик Амблер - Путешествие внутрь страха
В первую очередь, конечно, надо обдумать, как вести себя с Мёллером. Возможно, тот, как и предполагал мистер Куветли, дождется вечера, прежде чем проверить, клюнул ли Грэхем на брошенную вчера приманку. Значит, придется, не выдавая себя, сидеть рядом с Мёллером и Банатом за обедом и за ужином. Испытание, разумеется, не из приятных. Может, лучше поговорить с Мёллером сразу? В конце концов, выйдет куда убедительнее, если жертва станет действовать первой. Или наоборот — неубедительно? Может, рыбе надо еще подергаться на крючке, когда Мёллер будет тянуть леску? Мистер Куветли полагал, что так. Хорошо, Грэхем выполнит его указания в точности. Как держаться за столом, можно обдумать позже, когда наступит время еды. Что же касается самой беседы с Мёллером, у Грэхема были мысли, как сыграть убедительнее. Нельзя во всем соглашаться с немцем. Грэхем с удивлением понял, что сильнее всего его заботит Жозетта.
Грэхем решил, что поступал с ней бесчестно — ведь она была по-своему добра к нему и вряд ли могла быть еще добрее. А если и не достала для него револьвер Хозе — это не оправдание: не стоило требовать, чтобы она шла ради Грэхема на кражу. Хозе, в конце концов, ее партнер. Теперь не удастся даже подарить ей сумочку с банкнотой в тысячу франков, если только не оставить для нее подарок в Париже — да и то неизвестно, остановится ли она в «Отель де Бельж». Пусть Жозетта и надеялась поживиться за его счет — она по крайней мере ясно дала это понять, и он молчаливо с ней согласился. Пытаясь разобраться в своих чувствах к Жозетте, Грэхем снова повторил себе, что поступал с ней бесчестно. Разобраться не удавалось; он сбился с толку.
До обеда Грэхем с Жозеттой не виделся, а когда встретил ее — она была вместе с Хозе.
Погода стояла скверная. Небо затянули тучи, дул ледяной северо-восточный ветер с крупинками снега. Почти все утро Грэхем провел в углу салона, читая старые выпуски «Иллюстрасьон», которые заметил вчера. Мистер Куветли глядел сквозь него. Грэхем ни с кем не разговаривал, кроме матери и сына Беронелли, которые отделались сдержанным «buon giorno»,[45] и Матисов, холодно поклонившихся в ответ на его приветствие. Грэхем решил, что нужно извиниться, и постарался объяснить французам, что прошлым вечером держался грубо не нарочно — просто ему нездоровилось. Матисы приняли извинения несколько озадаченно; похоже, они предпочли бы молчаливую ссору. Особенно был смущен муж — казалось, он подозревал, что угодил в смешное положение. Вскоре супруги вышли пройтись по палубе. Через несколько минут Грэхем разглядел сквозь иллюминатор, как они гуляют снаружи с мистером Куветли. Кроме них, виднелась только армянка Мёллера, имевшая весьма жалкий вид; пароход сильно качало, и было ясно, что ее морская болезнь не просто выдумка «мужа». После двенадцати Грэхем взял в каюте пальто со шляпой и отправился подышать свежим воздухом, а затем выпить большой стакан виски с содовой.
По пути в салон Грэхем встретил Хозе и Жозетту. Хозе, выругавшись, остановился и схватился за свою мягкую шляпу, которую ветер попытался сорвать у него с головы.
Жозетта встретила взгляд Грэхема и многозначительно улыбнулась.
— Хозе опять зол. Вчера вечером играл в карты и проиграл тому маленькому греку, Мавродопулосу. Розовое масло одолело калифорнийский мак.
— Никакой он не грек, — кисло отозвался Хозе. — Акцент как у козла. И пахнет не лучше. Если он грек, я… — Он добавил, что тогда сделает.
— Зато хорошо играет в карты, mon cher caîd.[46]
— Больно рано он вышел из игры. Не волнуйся, я с ним еще не закончил.
— Зато, может, он закончил с тобой?
— Должно быть, он очень умелый игрок, — вежливо вставил Грэхем.
Хозе неприязненно глянул на него:
— А вы-то что в этом соображаете?
— Ничего, — невозмутимо признал Грэхем. — Вполне допускаю, что на самом деле просто вы неумелый игрок.
— А сыграть не желаете ли?
— Пожалуй, нет. Карты на меня наводят скуку.
Хозе усмехнулся:
— Ну да! Есть занятия поинтересней, так? — Он громко причмокнул.
— Когда Хозе сердится, он не может вести себя прилично, — объяснила Жозетта. — Тут уж ничего не поделаешь. Совсем не заботится, что о нем подумают люди.
Хозе сложил губы в приторную улыбку и пропел высоким фальцетом:
— «Совсем не заботится, что о нем подумают люди». — Его лицо снова расслабилось. — А какого черта мне заботиться?
— Ты смешон, — сказала Жозетта.
— Если кому не нравится мое общество — пусть себе сидит в сортире и не высовывается, — сердито заявил Хозе.
— И то приятнее, — пробормотал Грэхем.
Жозетта захихикала. Хозе нахмурился:
— Не понял?
Грэхем не видел смысла разъяснять. Не ответив Хозе, он произнес по-английски:
— Я собирался выпить. Пойдете со мной?
Жозетта засомневалась.
— Хозе тоже угостите?
— А нужно?
— Отделаться от него не получится.
Хозе сверлил их подозрительным взглядом:
— Опасно меня оскорблять.
— Никто тебя не оскорбляет, глупый. Месье предлагает взять нам выпивку. Хочешь выпить?
Хозе рыгнул.
— Мне все равно, с кем пить, лишь бы убраться с этой вшивой палубы.
— Он такой воспитанный, — заметила Жозетта.
Когда они выпили, раздался гонг к обеду. Грэхем вскоре обнаружил, что правильно поступил, отложив вопрос о поведении с Мёллером: на звук гонга явился «профессор Халлер»; «Халлер» как ни в чем не бывало приветствовал Грэхема и почти тут же приступил к длинному докладу о проявлениях Ану, шумерского бога неба. Только один раз он показал, что в их отношениях с Грэхемом что-то изменилось. Вскоре после начала обеда вошел Банат и сел за стол. Мёллер прервался и посмотрел на него; Банат угрюмо поглядел в ответ. Мёллер нарочито повернулся к Грэхему и заметил:
— Месье Мавродопулос, кажется, чем-то расстроен. Словно узнал, что ему, возможно, не удастся сделать нечто очень для него желанное. Интересно, вправду ли он будет разочарован? Как вы думаете, мистер Грэхем?
Грэхем поднял глаза от тарелки и встретился с твердым взглядом бледно-голубых глаз; в них светился вопрос. Грэхем знал, что Банат тоже следит.
— Было бы приятно разочаровать месье Мавродопулоса, — медленно ответил Грэхем.
Мёллер улыбнулся, его взгляд потеплел.
— Согласен с вами. Погодите-ка, о чем я говорил? Ах да…
Вот и все; но Грэхем продолжил есть, зная, что по крайней мере одна из сегодняшних трудностей решена. Ему не придется обращаться к Мёллеру; тот сам начнет переговоры.
Мёллер, однако, не спешил. Полдень тянулся невыносимо медленно. Мистер Куветли предупреждал, что им не следует общаться; поэтому, когда Матис предложил партию в бридж, Грэхем отказался, сославшись на головную боль. Матис принял отказ несколько странно и неохотно; он словно хотел сказать что-то важное, но потом передумал. В его глазах читалась та же унылая озадаченность, что и утром. Но Грэхема это занимало всего несколько секунд; Матисы его не особенно интересовали.
Сразу после обеда Мёллер, Банат, Хозе и Жозетта ушли в свои каюты. Матисы и Куветли пригласили четвертым игроком синьору Беронелли; играть ей, похоже, нравилось. Сын, сидя рядом, ревниво следил за ней. Грэхем от безысходности снова занялся журналами. Ближе к пяти часам появились признаки, что игра подходит к концу; чтобы избежать разговора с мистером Куветли, Грэхем вышел на палубу.
Солнце, прятавшееся со вчерашнего дня, лило мягкий алый свет сквозь редкие облака над горизонтом. На востоке длинная низкая полоса побережья скрылась в синевато-серой дымке; замерцали огни города. Тучи быстро плыли по небу, как перед бурей. Пошел косой дождь. Грэхем отступил в глубь корабля и обнаружил рядом Матиса. Француз кивнул.
— Хорошая была игра? — спросил Грэхем.
— Неплохая. Мы с мадам Беронелли потерпели поражение. Играет она увлеченно, но не блестяще.
— Значит, не считая ее увлеченности, мое отсутствие за столом ничего не изменило.
Матис улыбнулся — немного нервно.
— Надеюсь, головная боль у вас прошла.
— Спасибо, мне гораздо лучше.
Дождь полил в полную силу; Матис, угрюмо глядя в сгущающиеся сумерки, сказал:
— Дрянная погода.
— Да.
Они помолчали, потом Матис внезапно произнес:
— Я боялся, что вы просто не хотите с нами играть. Если так — я не мог бы вас винить. Утром вы очень любезно извинились перед нами, но по-настоящему извиняться следовало мне.
Он не смотрел на Грэхема.
— Ну что вы… — начал было Грэхем, но Матис горько продолжал, обращаясь к летевшим за кораблем чайкам:
— Я порой забываю: что для одних — хорошо или плохо, для других — просто скучно. Из-за своей жены я слишком поверил в силу слов.
— Боюсь, я вас не понимаю.
Матис повернул голову и криво улыбнулся:
— Вам знакомо слово «encotillonná»?
