Ян Флеминг - Бриллианты вечны
— О нет! Она должна обладать всеми хорошими качествами, которые имеются у женщин. — Бонд внимательно оглядел ее. — Золотые волосы, серые глаза. Чувственный рот. Идеальная фигура. И, конечно, она должна хорошо говорить, уметь одеваться, играть в карты и тому подобное. Обычные вещи.
— И вы бы женились на такой, если бы нашли ее?
— Не обязательно, — ответил Бонд. — В действительности же, я почти состою в брачном союзе. С мужчиной, его имя начинается с буквы М. Мне придется расторгнуть с ним брак, прежде чем я смогу жениться на женщине. А я не уверен, что хочу этого. Она будет пичкать меня бутербродами в гостиной, имеющей форму «Г», и тому подобное. Это долго не продлится. Я сбегу от этого. Я сделаю так, чтобы меня послали в Японию или еще куда-нибудь.
— А как насчет детей?
— Я хотел бы иметь детей, — кратко ответил Бонд, — но только тогда, когда я уйду со службы. В противном случае, меня это не устраивает. Моя работа не так уж безопасна. — Он взглянул на свою рюмку и опорожнил ее. — А как вы, Тиффани? — спросил он, чтобы переменить тему разговора.
— Я думаю, что каждой девушке хочется, придя домой, видеть шляпу на столе в прихожей. Только все дело в том, что я никогда не находила под шляпой что-либо стоящее. Может быть, я не очень усердно искала или не там, где надо. Вы знаете, как это бывает, когда попадаешь в канаву. Ты остаешься там и доволен, что можешь не заглядывать за ее края. Именно так и было, когда я работала у Спенгов. Всегда знала, откуда подадут еду в следующий раз. Отложила немного денег. У девушки не могут быть друзья в такой обстановке и такой компании. Она даже может повесить объявление: «Не входить». Но мне кажется, что с меня вполне достаточно одиночества. Вы знаете, что говорят хористки на Бродвее? Стирка вызывает тоску, если в ней нет мужской рубашки.
Бонд засмеялся. Он лукаво взглянул на нее.
— А как насчет мистера Серафима? Те две спальни в пульмановском вагоне и ужин с шампанским, накрытый на двоих?
Не успел он закончить, как ее глаза вспыхнули, она встала из-за стола и направилась к выходу из бара.
Бонд проклинал самого себя. Он положил деньги на счет и поспешил за ней, нагнав ее на половине пути в каюту, на прогулочной палубе.
— Послушайте, Тиффани… — начал он.
Она резко обернулась и взглянула на него.
— Каким низким вы можете быть! — воскликнула она, и сердитые слезы блеснули на ее ресницах. — Зачем вам надо было все испортить таким жестоким замечанием? Зачем, Джеймс? — Она повернулась лицом к иллюминатору, ища платочек в своей сумочке, который поднесла к глазам. — Вы просто ничего не понимаете.
Бонд обнял ее и прижал к себе.
— Моя дорогая. — Он знал, что только прилив любовной страсти развеет все эти недоразумения, но все же стоило потратить слова и время: — Я не хотел причинить вам боль. Я просто хотел все точно знать. Для меня это была плохая ночь в поезде, и тот столик с ужином причинил мне большую боль, чем та, которая последовала позже. Я должен был спросить вас.
Она недоверчиво взглянула на него.
— Вы действительно имели в виду это? — спросила она, следя за его лицом. — Вы хотите сказать, что уже тогда любили меня?
Она отвернулась от него и взглянула через иллюминатор на бесконечный синий океан и на множество ныряющих чаек, которые путешествовали вместе с чрезвычайно щедрым кораблем. Немного погодя она спросила:
— Вы когда-нибудь читали «Алису в стране чудес»?
— Много лет назад, — с удивлением ответил Бонд. — А что?
— Там есть строчка, о которой я часто думаю, — сказала она. — В ней говорится: «О мышка, ты знаешь выход из этого моря, моря слез? Я очень устала здесь плавать, о мышка!» Помните? И вот я подумала, что вы собираетесь показать мне выход. Вместо этого, вы толкаете меня в это море. Вот почему я расстроилась. — Она посмотрела на него. — Но я понимаю, что вы не хотели сделать мне больно.
Бонд молча посмотрел на ее рот, потом крепко поцеловал ее в губы.
Она ответила, не вырвалась, и глаза ее снова смеялись. Потом она взяла его под руку и подвела к открытой двери лифта.
— Отведите меня вниз, — сказала она, — Я должна пойти и привести в порядок лицо, и мне потребуется немало времени, чтобы переодеться. — Она немного помолчала, потом приблизила губы к его уху:
— Если вас интересует, Джеймс Бонд, — мягко проговорила она, — то я никогда в жизни, как это говорится, не спала с мужчиной. — Она потянула его за руку. — А теперь пошли, — решительно проговорила она. — И вам тоже пора пойти принять теплую ванну. Я думала, что вам хотелось это знать про меня.
Бонд проводил ее до ее каюты, затем отправился в свою, где принял теплую ванну, а затем прохладный душ. Он лег на кровать и улыбался про себя некоторым ее словам, пытался представить ее лежащей в ванне и думающей о том, насколько сумасшедшими могут быть англичане.
Послышался стук в дверь: вошел стюард с маленьким подносом, который он поставил на стол.
— Что это, черт возьми? — спросил Бонд.
— Это только что принесли от шеф-повара, — ответил стюард, после чего вышел из каюты.
Бонд встал с кровати и изучил содержимое подноса. Он улыбнулся про себя. На подносе была небольшая бутылка «Боллингера», жаровня с четырьмя небольшими бифштексами на поджаренных кусочках хлеба и маленький соусник. Рядом лежала написанная карандашом записка: «Этот соус «Вернез» был приготовлен мисс Т. Кейс без моей помощи». И подписано: «Шеф-повар».
Бонд наполнил стакан вином, густо намазал бифштекс соусом «Вернез» и тщательно прожевал. Затем он подошел к телефону.
— Тиффани?
Он услышал низкий восторженный смех на другом конце провода.
— Да, вы определенно можете делать прекрасный соус «Вернез»… — Он повесил трубку.
Глава 23
Работа отходит на второй план
Всегда самый опьяняющий момент в любовном взаимоотношении людей, когда впервые, в публичном месте, ресторане или театре, мужчина опускает руку и кладет ее на бедро девушки и когда ее рука тоже опускается вниз и прижимает руку мужчины своей рукой. Эти два жеста говорят обо всем. Все оговорено. Все соглашения подписаны. Затем наступает длительное молчание, во время которого играет кровь.
Было 11 часов вечера, и только немногие пассажиры остались в ресторане на веранде. Слышались мерные вздохи освещенного луной океана, большой лайнер разрезал черные воды Атлантики. И за кормой лишь легкие волны как бы напоминали о мерном дыхании спящего океана двум людям, близко сидящим друг к другу за столиком ресторана.
Подошел официант со счетом, и их руки приняли нормальное положение. Но теперь все время принадлежало им. И не было необходимости в словесных заверениях, и девушка улыбалась Бонду, когда официант убрал со стола и они пошли к выходу. Они поднялись на прогулочную палубу.
— А что теперь, Джеймс? — спросила Тиффани, — Мне бы хотелось еще кофе и виски с содовой и с белым «Мятным кремом», пока мы будем на аукционе. Я столько слышала о нем, и, может быть, нам повезет!
— Хорошо, — сказал Бонд. — Все, что ты скажешь, — Он прижал ее к себе, и они пошли через большой холл, где все еще играл оркестр, в танцевальный зал, в котором музыканты настраивали инструменты. — Но не заставляй меня покупать номер, это чисто азартная игра, из которой пять процентов идет на благотворительные нужды. Шансы выиграть здесь так же минимальны, как и в Вегасе. Но будет весело, если аукционист окажется хорошим. Говорят, что на борту много людей с деньгами.
Зал был еще почти пустым, и они выбрали себе столик подальше от сцены, на которой главный стюард раскладывал принадлежности аукционера: коробку с пронумерованными билетами, молоток и графин с водой.
— В театре это называется подготовкой мизансцены, — заметила Тиффани, когда они сели за столик в пустом зале. Но только Бонд успел сделать официанту заказ, как дверь, ведущая в кинотеатр, распахнулась и в зале оказалось около сотни людей.
Аукционер, веселый полный мидлендский бизнесмен с красной гвоздикой в петлице пиджака, слегка ударил по своему столику, призывая к тишине. Он объявил, что капитан считает, что за следующий день они пройдут расстояние в 720–739 миль, и это является нижним полем, а любое расстояние больше 739 миль — верхним полем.
— А теперь, леди и джентльмены, — закончил он свое выступление, — посмотрим, сможет ли кто побить рекорд в этом путешествии, рекорд, который равен весьма впечатляющей цифре. 2400 — в банке!
Раздались аплодисменты.
Стюард предложил коробку с пронумерованными и свернутыми трубочками билетами самой богатой на вид даме в зале, затем поднял кверху бумажку, которую она передала аукционисту.
— Итак, леди и джентльмены, для начала мы имеем чрезвычайно хорошую цифру 738. Точно в самом верхнем пределе, и так как я здесь вижу множество новых лиц (смех), то, я полагаю, мы все согласимся с тем, что море совершенно спокойно! Леди и джентльмены! Какую цену я могу предложить за 738? Могу я сказать 50? Кто-нибудь предложит мне 50 долларов за этот счастливый номер? Вы сказали 20, сэр? Кто больше?.. 25. Благодарю вас, леди. А вот там 30. Еще 40 и 45 дает мой друг мистер Отблат. Спасибо Чарли. Кто-нибудь дает больше 45-ти за 738? 50. Благодарю вас, мадам, вот мы и опять там, откуда начали! (Смех.) Кто же даст больше? Никто не решается? Высокая цифра, спокойное море. 50 долларов. Кто-нибудь скажет 55? Идет за 50. Продается, раз. Продается, два! — Он поднял молоток и громко ударил в третий раз.
