Роберт Уилсон - Компания чужаков
— Достаточно близко.
— Достаточно близко, чтобы отнести его домой, когда он сам не в силах дойти, или достаточно близко, чтобы не желать более близкого знакомства?
— У нас с ним есть общие дела. В делах он честен. Больше мне о нем ничего знать не требуется.
— Вы когда-нибудь видели его вместе с его… вместе с Джуди Лаверн?
— Несколько раз видел. Они не скрывали своих отношений, когда выезжали в Лиссабон. Вместе ходили в бары, в ночные клубы.
— Как они смотрелись вместе?
Долгое молчание, достаточно долгое, чтобы Анна успела докурить сигарету и затушить ее о каменное сиденье.
— Разве я задала такой уж сложный вопрос? — удивилась она.
— Они были влюблены друг в друга, — сказал он наконец. — Вот они как смотрелись: как влюбленная парочка.
— Но вы что-то долго думали, — настаивала она. — Вы считаете, чувство было взаимным?
— Я так считаю, но смотрел со стороны. Такие вещи нужно видеть не только глазами.
Ответ Анне понравился: этот человек понимает невысказанное, бессловесный язык.
— У меня осталась еще сигарета. Только одна. Если хотите, поделюсь, — предложила она.
У Фосса оставались сигареты в кармане, однако он предпочел подсесть к Анне. Нащупав в темноте его руку, Анна вложила в нее сигарету. Между двумя тесно прижавшимися друг к другу людьми вспыхнула, зашипев, спичка. Карл держал ее запястье — именно так, как должен был кто-то держать ее запястье в мечтах Анны. Подтянув ногу на сиденье, Карл пристроил руку с сигаретой на колене.
— Почему вы расспрашиваете меня об Уилшире?
— Меня поселили в доме человека, который одевает меня в костюмы своей бывшей возлюбленной — своей умершей возлюбленной. Я понятия не имею, зачем он это делает. Разве чтобы позлить жену? Сегодня он признался, что тоскует по ней… по любовнице.
— Наверное, так оно и есть.
— Но на ваш мужской взгляд, не странно ли это?
— Он пытается вообразить ее живой. Обманывает самого себя.
— Зачем он это делает?
— Возможно, между ними осталось что-то недосказанное.
— Или его преследует чувство вины?
— Возможно.
Анна вынула сигарету из его пальцев, затянулась и снова вложила сигарету в руку Карла. С каждой минутой она обретала уверенность. Вот уже как бы и поцеловала его, соприкоснулась губами — через фильтр сигареты.
— И про аварию вы тоже знаете? — продолжала она.
— Да. Я также слышал, что Джуди уже собиралась уезжать.
— Ее депортировали.
— Да, был такой слух.
— Вы хотите сказать, что это неправда? Что она сама хотела уехать?
— Я не был с ней знаком, — пожал плечами Карл. — Я не знаю.
Они передавали друг другу сигарету, соприкасались пальцами.
— Вы могли бы убить женщину за то, что она отказалась любить вас? — спросила Анна.
— Так сразу не ответишь. Это зависит…
— От чего?
— Насколько я сам был бы влюблен. Измучен ревностью.
— Но вы могли бы убить?
Он не спешил с ответом. Сперва затянулся, передал ей сигарету, затянулся снова.
— Нет, не думаю, — сказал он наконец. — Нет.
— Правильный ответ, мистер Фосс, — одобрила Анна, и они засмеялись вместе.
Фосс раздавил окурок ногой. Они еще посидели в молчании, потом, не сговариваясь, повернулись лицом друг к другу — всего несколько сантиметров разделяло их. Фосс наклонился и поцеловал ее. Прикосновение его рта изменило очертания ее лица, его лица, страх уже нельзя было отделить от желания. Анна с усилием заставила себя отклониться, встать на ноги.
— Завтра вечером, — в спину ей сказал Фосс, — я снова буду здесь.
Анна уже мчалась прочь — опрометью. Она пробежала по тропе, ворвалась на заднюю террасу и рухнула на стул, задыхаясь, легкие горели, сердце билось в горле. Осев на стуле, Анна запрокинула голову, разглядывая звезды и умоляя сердце вернуться на место, в клетку ребер. «Глупая девчонка, — твердила она про себя, я — глупая девчонка, и больше ничего». Ей припомнилось, как в зареве пожарища плеснула белая материнская рука, ударила ее по щеке. И как тогда, в Клэпэме, так и сейчас та пощечина заставила ее опомниться.
Дружеские отношения с врагом. Волтерс говорил об этом. Дружеские отношения? Как бы не хуже. Это безумно, это опасно. Где вы, надежные серебристые рельсы? Поезд сходит с пути. Вновь обмякнув на стуле, Анна крепко сжимала пальцами разгоряченный лоб. Почему именно он? Почему не Джим Уоллис, не кто-то другой, кто угодно, только бы не он?
Она подобрала с пола туфли, почувствовав наконец-то усталость. Ни дать ни взять героиня грошового романа. Прошла в дом по длинному коридору и все твердила про себя: а как можно заранее подготовиться к встрече? Матери этому не учат. Взгляд упал на глиняные фигурки, одна в особенности заинтересовала Анну. Она включила верхний свет, отперла дверцу серванта. Несколько похожих друг на друга фигурок, одна и та же тема, раскрытая на разные лады: женщина с завязанными глазами. Анна взяла в руки фигурку, повертела, пытаясь угадать ее значение. На подставке с обратной стороны нацарапано имя мастера и больше ничего. Расплывчатое пятно проступило за стеклянной дверью, сделалось человеческим лицом. Анна почувствовала, как натягивается, покрываясь мурашками, кожа на голове.
Мафалда распахнула дверь, вошла и вырвала фигурку из рук Анны.
— Я просто пыталась понять, что это значит, — пробормотала девушка.
— Amor é cego, — торжествующе ответила Мафалда, убирая фигурку на место и запирая сервант. — Любовь слепа.
Глава 14
Понедельник, 17 июля 1944 года, офис «Шелл», Лиссабон
Мередит Кардью писал карандашом на отдельных листах бумаги, ничего не подкладывая под них, не пытаясь уберечь полированный стол. Анна, как завороженная, следила за его движениями, это мало походило на английскую скоропись, скорее на китайскую каллиграфию: ничто не соприкасалось со страницей, кроме обмотанного платком запястья и кончика карандаша — его Мередит не забывал заботливо очинять в перерывах. Почерк его трудно было бы разобрать, даже глядя ему через плечо: то ли кириллица, то ли китайские иероглифы, отнюдь не латинский шрифт английского языка. Обратную сторону листа Мередит оставлял в неприкосновенности, чистые страницы вытаскивал из особой стопки, что лежала в третьем ящике стола по правую руку. Время от времени он приподнимал страницу и протирал платком полированную гладь стола. Невроз или меры безопасности?
Отчет Анны длился свыше трех часов, потому что Кардью заставил ее как минимум дважды повторить разговоры на вечеринке, а подслушанную беседу между Уилширом, Лазардом и Волтерсом они прогоняли и пять, и шесть раз. Больше всего в этом разговоре Мередита беспокоило слово «русские», и он хотел увериться в том, что произнес это слово именно Уилшир, что произнес его с вопросительной интонацией и что ответа не было.
— Все так, дорогая моя? — подытожил Кардью, когда стрелки часов приблизились к полудню и нахлынувшая жара заставила-таки его снять пиджак.
— О да. Достаточно, сэр? — спросила Анна, горячо молясь про себя: только бы не провалиться на первом же отчете!
— Да, да, прекрасно. Очень хорошо. Неплохо потрудились в выходные. Вас еще вызовут к боссам. Замечательно, правда. Значит, мы ничего не упустили?
«Мы»? — откликнулась мысленно Анна и так же мысленно произнесла имя Карла Фосса. Она упомянула о том, как германский атташе повстречался ей на пляже, и о том, как тот кратко беседовал с Волтерсом за коктейлем, но конечно же в ее рассказе Карл Фосс больше не появлялся, не поджидал ее среди ночи. Ни одно слово из того разговора в беседке не проникло в отчет.
— Мы ничего не упустили, сэр.
— Прекрасно, — повторил Кардью, откладывая карандаш и пересчитывая страницы. Удовлетворенный, он набил трубку табаком. — Нам с вами предстоит полюбоваться редким зрелищем.
Развернувшись в кресле, Кардью прищурился на повисшую за окном, обволакивавшую красные крыши Лиссабона жару.
— Нам предстоит увидеть взволнованного Сазерленда, — посулил он.
Встреча была назначена на 16.00 на тайной квартире по улице де-Мадреш в районе Мадрагоа. После ланча Анне следовало сходить отметиться в Службе государственной безопасности (PVDE), сообщить свой адрес и получить разрешение на работу. Затем она пройдет на Руа-Гаррет и купит пирожные в кондитерской Жерониму Мартинша, пройдет по улице де-Мадреш и трижды позвонит в звонок дома номер одиннадцать. Тому, кто откроет дверь, она должна сказать:
— Я пришла повидать сеньору Марию Сантуш Рибейра.
Если служанка ответит, что госпожи Рибейра нет дома, Анне следует процитировать Шекспира: «Положусь на счастье:/ Часы бегут сквозь злейшее ненастье».[13] Тогда служанка разрешит ей пройти в гостиную и подождать. Нелепость в добром старом английском вкусе.
