Данил Корецкий - Спасти шпиона
– Заткнись, – сказал негромко Катранов и что было силы врезал кулаком в дверцу шкафа.
Зазвенело стекло, посыпались книги, посуда. Ира закрыла рот, съежилась. Замолчала. Смотрит куда-то вбок, под глазом дергается жилка. Катранов проследил за ее взглядом. Кулак в крови, разбитое стекло рассыпано по полу, рядом осколки чайника из ее любимого китайского сервиза. Он достал носовой платок, обмотал руку.
– Хватит молоть языком. Никакого Гуанчжоу не будет. Меня отстранили от проекта, в командировку я не лечу. И ты не летишь. И вообще мы никуда больше не полетим. Все. Скорей всего, меня уже списали и вот-вот выпрут на пенсию…
Краткий монолог, подведший черту под многолетней карьерой, Катранов произнес чужим сиплым голосом. Он отступил в сторону, под ногой хрустнуло.
– И убери наконец этот чертов хлам!!
Он раздраженно пнул ногой осколки посуды.
Ирочка, Иришечка, Ирка-Икорка – о, она не из тех, кто после таких слов пойдет с расползшимися губами на лоджию, принесет оттуда веник и совок и все молча подметет. Дождетесь… Ира тоже сделала шаг назад, подобралась, выпрямилась. Игры закончились. Катранов привычно отметил, как вздыбилась шерсть на ее загривке, мигом отросли когти и клыки и блеснул отраженным светом зеленый нечеловечий глаз.
– Что случилось? – произнесла она ледяным тоном откуда-то очень издалека. – Почему ты не летишь?
– Ты что, оглохла? – бросил Катранов. – Меня отстранили от проекта.
– Почему отстранили?!
– Потому что – отстранили! Я тебе говорил, что это козни особистов! Не знаю, на чем я засветился, но похоже, что меня выпрут на пенсию! Почему, почему… Какая разница?! Главное, что моя карьера окончена, пойми это, дура!
Его заглушил поток брани. Не какой-нибудь гадящий в душу заурядный выплеск бытовых помоев, а – безжалостный, уничтожающий, стирающий в пыль, как профессиональный артиллерийский огонь по площадям. Он узнал о себе то, о чем не подозревал тридцать лет. Узнал, наконец, кто же такой есть на самом деле полковник Катранов.
Оказывается – это присосавшийся к жене-москвичке упырь, даже не упырь, а обычный клещ, паук, ничтожество, всю жизнь питающийся чужими соками. И вот настало время, когда он мог бы как-то возместить то, что высосал за годы совместной жизни, отблагодарить ее пусть не роскошной виллой на Лазурном Берегу, не генеральскими звездами, так хоть этими жалкими южнокитайскими каникулами… Но нет! У него опять не получается! Бла-бла-бла-бла…
Катранову даже нечего было возразить, он мог только купаться в этих мутных, склизких, отвратительных потоках, плыть по волнам рвущегося из метровой трубы дерьма, захлебываясь и задыхаясь от непередаваемой вони… Или встать и сделать то же, что он сделал с дверцей шкафа. Ну что? Да он просто убьет ее. Навес с левой, хруст позвонков, дергающиеся в конвульсиях ноги в красно-желтых носках… В той самой гостиной, где тридцать с лишним лет назад молокосос Катранов лишил девственности свою будущую жену, пока ее родители – будущие тесть с тещей, благодетели, – отдыхали в номенклатурном санатории. Вот бы ему, тому молокососу, дать тогда послушать, что творится в гостиной сейчас, дать бы посмотреть, в кого превратилась симпатичная стройная девчонка, которая комплексовала в тот июльский день из-за своей маленькой груди!… Хо-хо. Бежал бы без оглядки, никакая эрекция бы его не удержала.
Катранов поднялся с дивана. Сейчас его тем более ничего не держит. Бежать. Свалить отсюда. Но в прихожей уже возится Ирка, обувается, нервно впихивает руки в рукава лисьей шубы.
– Куда собралась?
– Ты еще пожалеешь! – Глаза зло сверкнули.
Хищница! Матерая хищница!
– А-а. Давай-давай.
Хлопнула дверь, едва не защемив Борьке любопытную морду. Ясно. Сегодня до полночи будет плакаться родственникам, завтра начнутся звонки со всех сторон…
– Сука, а? – Он присел перед Борькой, потрепал за ухом. – Все они суки. Ну и ладно.
Он вернулся в кухню, выбросил в ведро Иркины резиновые перчатки. Выпил еще водки. Посмотрел на часы. Удивился: с момента его возвращения прошло всего пятнадцать минут. А столько всего успело измениться!
* * *Леший смотрел, как в открытую форточку неспешными кудрями вьется подсвеченный дым сигареты, и ни о чем не думал. Горячий душ и полтора стакана водки избавили тело от болезненного озноба и расслабили душу. Он был почти умиротворен. Дождь ушел в сторону Шереметьево. В доме напротив погасло последнее окно. Докурив, он воткнул обгоревший фильтр в наполненную окурками чашку, выключил свет, разделся и лег.
Через минуту из соседней комнаты послышался голос Миши:
– Дочитал?
Тонкая фанерная перегородка и открытая дверь позволяли говорить, не повышая голоса.
– Нет еще, – сказал Леший.
Миша помолчал. Город после дождя притих, словно вымер, даже машины успокоились. Слышно было, как Миша чиркнул спичкой по коробку – закурил. Потом спичка дзынькнула по дну пепельницы.
– И что думаешь по поводу?
– По какому? – спросил Леший.
– Ну, библиотека… Все такое.
Леший посмотрел в потолок.
– Да все то же, – сказал он.
– А по-моему, ерунда все это, – сказал Миша. – Не найти нам ее. Не нашего это ума дело.
Леший ничего не сказал. На потолке постепенно проступили окованные медным листом распахнутые лари и почему-то строгое женское лицо в белом платке с жемчужною каймой. Наверное, он уснул.
– …если не инфразвук? – разбудил его Мишин голос. – Слышишь?… Ты спишь, что ли?
– Нет, – сказал Леший.
– Ты же сам говорил, про генераторы какие-то слышал, от которых люди ссутся со страху… Так с моряками этими то же самое происходило, они ровненько всей командой за борт прыгали. Ну а потом, как и полагается, находили среди моря этот пустой корабль, где и стол накрыт, и трубка капитанская на мостике дымится… Ну а еще Одиссей и эти… сирены. «Голос океана» – называлось раньше. А сейчас, как видишь, сами научились инфразвук генерировать. И успешно использовать в защитных системах.
Кровать под Мишей скрипнула.
– Как ты думаешь, у него это потом… ну, не проявится как-нибудь? – спросил Леший.
– Да он уже через полчаса в норму пришел, ты же сам видел, – ответил Миша. – Только говорить не мог. Пык-мык, да я Бруно, да я такой-сякой…
– Жалко Короткого. Представляешь, всю жизнь недомерком…
Миша рассмеялся.
– А как он бутылку в один вдох засосал? У него масса в два раза меньше, чем у нас, а тут еще эта беда… И рожу всю разбил. Вот в цирке будут со смеху кататься, представляю. – Из-за стенки послышался длинный зевок. – И мне его жалко, если честно. Урод… ни кола ни двора, ни работы нормальной, всего-то и умеет, что народ веселить.
Он опять замолк, словно ожидал услышать от Лешего какие-то мысли по поводу, но не дождался и спросил:
– А что вы говорили тогда насчет каких-то гномов – там, у завала?
– Ерунда это все, – ответил неохотно Леший. – Продолжение знаменитой легенды про подземных крыс.
– Легенды? – переспросил Миша. Он вдруг оживился: – А ты в курсе, что в примечаниях к бояриновским «Описям» упоминается семейство «карлов африканских»? Которых привез государю офицер дворцовой стражи Козырев? А? Ты примечания вообще читаешь, там, где мелким шрифтом?
– Читал. И на картинках видел каких-то малорослых… – Леший в темноте поднял бровь. – Карлы… Надо же!
– Угадай, чем они занимались.
– Танцевали с Белоснежкой.
– Охраняли цареву библиотеку, – сказал Миша.
Леший медленно приподнялся в кровати, протянул руку и достал из кармана джинсов сигареты.
– Ну и?…
– И все, – сообщил Миша. – Исчезла библиотека, исчезли козыревские карлы. Пошли слухи. Легенды. Якобы охраняют царевы карлики сокровища его под землей. Ясное дело, вспомнили об ирландских сидах, германских кобольдах, скандинавских троллях, лапландских чаклях, о чуди белоглазой… Бояринов очень едко херит эти байки. Академик как-никак, положение обязывает. На купчую какую-то ссылается с гербовой печатью – мол, проданы были диковинные карлы в Вятскую губернию помещику Тартакову за огроменные деньги – сто пятьдесят золотых рублей, и дело с концом… Да я и сам не верю в это. Ну на кой хрен царю понадобились именно карлики? Что они, охранники крутые, что ли? Карате, дзюдо?… Да ни фига. Сказки.
– Ну а раз сказки, то и говорить не о чем, – буркнул Леший.
Он даже не знал, как к этому относиться. Курьез? Возможно. Откуда есть пошли карлы африканские, они же карлы козыревские, и почто их царь русский восхоте… А какая, собственно, разница – откуда и почто? Каши из этой байки не сваришь, на хлеб не намажешь. Есть пока что вопросы куда более насущные.
– А ты помнишь ту корягу? – спросил он. – Ну, что Бруно заснял? Что это было, по-твоему?
– Самострел, что еще, – отозвался Миша. Голос у него стал сонный, глухой. – Или камера наблюдения… Но это вряд ли. Самострел скорее всего…
