Николай Никуляк - Нить курьера
— Напротив, спал, как убитый. — Показав за окно, добавил с улыбкой: — Видите, тучи сгущаются, а перед дождем спится отлично.
— Да, на дождь мы не в обиде, — пошутил начальник политотдела.
— Ну, что ж, киномеханик, показывайте огнетушитель, ящик с песком, противопожарную ткань и пожарные краны. Затем посмотрим, как эксплуатируется кинотехническое оборудование.
— Все это на улице, — доложил Ползунов и выскочил из кинобудки.
Мы последовали за ним.
Огнетушитель оказался за дверью киноаппаратной. Большой полуразбитый ящик с затвердевшим песком стоял за углом. Пожарный кран был еще дальше, к тому же на нем не было шайбы, что делало его не пригодным для тушения пожара.
— Почему не держите огнетушитель и другие противопожарные средства в аппаратной, — спросил я. — Разве не знаете, что инвентарь должен быть расположен внутри кинобудки?
— Слушаюсь, перенесу, — пробормотал Ползунов.
Возвращаясь в аппаратную, я проверил работу узлов кинопроектора. Протянул кусок ленты, поджег, и сейчас же в кассету пробилось пламя — не срабатывали пламягасящие ролики.
Чувствовалось, что, увлекшись поездками в Вену и связью со Шварцем, Ползунов совсем запустил аппаратную, а задобренное им начальство на все смотрело сквозь пальцы и к нему относилось благосклонно, рассчитывая на новые покупки в Вене.
— Меня одно удивляет, — обратился я к Ползунову, — как вы до сих пор не сожгли клуб, а с ним и штаб. — Переведя взгляд на начальника политотдела, я предложил: — Киноаппаратную опечатайте. Сейчас я выезжаю, в другую часть, а после отбоя встретимся с киномехаником в вашем кабинете для подписания акта. Раньше я не смогу: вернусь лишь ночью.
Задержавшись на ступеньках, я слышал, как начальник политотдела отчитывал своего подопечного за то, что тот опять не навел порядка.
В свою очередь, Ползунов сыпал брань в мой адрес:
— А кто он такой, что повсюду сует свой нос?
Я только усмехнулся: значит, все в порядке.
На улице начал моросить мелкий дождь.
Днем я еще раз позвонил начальнику политотдела, попросив, чтобы Ползунов обязательно был у него после отбоя и ждал моего прибытия, сколько бы не пришлось ждать.
Вечером я отправился в город, а ночью…
В четверть первого донеслись первые сигналы радиостанции из Вены, звавшие Ползунова в эфир. Они посылались через каждые три секунды. И когда подошло время, рука уверенно легла на ключ:
«Слушайте, слушайте, связь прекращаю, связь прекращаю. Послезавтра откомандировывают в Союз для изучения новой техники. Как быть с передатчиком и шифром?
Повторяю, отъезд назначен на послезавтра, связь ликвидирую, кому передать аппаратуру? Прием».
Прошло всего двенадцать минут, когда я отодвинул от себя ключ и снял наушники. Радиостанция замолчала.
Расшифровав текст переданной Ползунову криптограммы, я понял, что все идет хорошо.
Шварц разрешил прекращение связи. По прибытии в СССР предложил действовать по варианту один и ждать курьера. Имеющуюся радиостанцию приказал уничтожить.
Через час в кабинете начальника политотдела в присутствии Ползунова я подписал акт об отстранении его от должности. Хмурый и расстроенный, он ушел спать в казарму.
Чуть позже я снова уехал в город, где меня ожидали товарищи, готовые к последней, решающей схватке.
С ними я провел остаток ночи и весь следующий день.
Снова ярко сияло солнце, шелестели листья на деревьях. Шел третий — последний день операции.
В гарнизон я возвратился только к десяти вечера. Плотно закрыл дверь комнаты, еще раз проверил текст подготовленной криптограммы. Погасив свет, стал медленно расхаживать по комнате.
В ветвях акации под окном шумел ветер. Опять пошел дождь. Минуты текли медленно.
Несколько кусочков шоколада разогнали наступающую дремоту, и я снова принялся ходить между столом и кроватью.
Часы показывали двенадцать. Я раскрыл окно и прислушался. Послышался далекий гул. Он то усиливался, то становился слабее, то снова нарастал. Над гарнизоном кружил самолет.
Я сел к передатчику, одел наушники, нажал на ключ. Через каждые три секунды в эфир летел условный сигнал, он звал ультракоротковолновую радиостанцию Ползунова, искал ее в ночи.
На лбу у меня выступил холодный пот. И когда я ощутил, как от напора крови готово было разорваться сердце, мембран коснулись первые точки и тире ответных сигналов.
Сжав губы и устремив взгляд в текст криптограммы, я начал передавать Ползунову:
«Слушайте внимательно. В СССР действуйте по варианту один. Ждите курьера. Передатчик и шифр сдайте жильцу седьмого номера в гостинице „Балатон“. Он же передаст инструкции центра. Пароль: „Мы, кажется, с вами встречались на Ахен-Зе? Да, я там был вместе с Тони“. Конец, повторяю…»
Дождь усиливался, временами дул ветер.
А в то время Ибрагим сидел в седьмом номере гостиницы «Балатон» в состоянии «трепетного ожидания». Было сыро, и он озяб от вынужденного бездействия.
Во втором часу ночи кто-то тихонько постучал в дверь.
Открыв дверь, он увидел перед собой Ползунова.
— Мы, кажется, с вами встречались на Ахен-Зе? — шепотом спросил он.
— Да, я там был вместе с Тони, — шепнул Ибрагим, пропуская гостя.
Ползунов подошел к столу и положил на него тяжелый предмет в брезентовом чехле.
— Давайте инструкции, я спешу, — переводя дух, сказал он.
— Для вас все приготовлено.
Ползунов повернулся и протянул руку к стулу.
В этот миг и налетел на него Ибрагим. Сбил с ног и придавил к полу.
В комнату ворвались еще двое…Через минуту Ползунов со связанными руками сидел на полу у стола. Склонившись над ним, я извлек из кармана его брюк маленький пистолет. Оружие неприятно блестело…
Сидя на полу, Ползунов глядел на свои колени. Его узкий лоб покрылся испариной. В ту минуту внутри у него все оборвалось, рухнуло. Его сознание раздавила одна тяжелая мысль. Это — конец. Конец всем грязным надеждам и помыслам и всей, в сущности, сволочной его жизни.
Тщательный обыск кинобудки и осмотр личных вещей Ползунова частично уже объяснили, почему все это произошло.
Два больших чемодана были наполнены ценными мужскими и дамскими вещами. Похабные игрушки и порнографические открытки лежали там же. Ощупывая погоны на парадном обмундировании Ползунова, Ибрагим обратил внимание на то, что один из них казался толще другого. Распоров «толстый» погон, наткнулся на зашитые в него бумаги и фотографию. На первом листке значился адрес какого-то Ползунова, проживающего в США, в штате Флорида. На втором было письмо следующего содержания:
«Дорогой мой сын Гриша!
Мне сообщили, что ты живой и здоровый. Верные люди дали мне твое фото, и я смотрю на него и плачу. Посылаю тебе свое. Гриша, ты сделай все для этих людей. А если не сделаешь, то наверное, плохо поступят со мной. Мне дали понять об этом вчера, вызвав меня в департамент штата. Но они пообещали, что если все будет хорошо, ты будешь со мной. Молю господа бога дать мне дожить до этого счастливого дня.
Любящий тебя отец».
С фотографии, размером в четверть открытки, прищуренным взглядом смотрел на нас пожилой человек в приличном костюме и в шляпе. Снят он был на фоне красивой виллы, рядом с роскошным автомобилем.
Под ступеньками крыльца кинобудки валялись в большом количестве пустые бутылки разной формы и с разными наклейками.
— Пил, по-видимому, по ночам, заглушал страх, — резюмировал Ибрагим.
— Видно сразу — жадюга, — в тон Ибрагиму сказал я, указывая на чемоданы.
Обнаруженные в процессе обыска документы проливали свет на давно мучивший меня вопрос: каким же образом Ползунов — молодой советский паренек — стал шпионом, как он угодил в лапы Шварца?
Подробнее об этом Ползунов рассказал сам на первых же допросах, осознав бессмысленность попыток вводить следствие в заблуждение. Все, оказывается, началось с контрабанды.
Обратив внимание на то, что Ползунов часто один приезжает в Вену, Шварц заговорил с ним на вокзале на безукоризненном русском языке, выдав себя за международного коммерсанта. Встретив во второй раз, уговорил продать в Венгрии дюжину золотых дамских часов, пообещав за это крупное вознаграждение. На квартире Шварца, расположенной в американском секторе Вены, Ползунова ждали обильное угощение и миловидная австрийка.
Несколько раз возобновлялись контрабандные операции с часами, сопровождавшиеся пьяными оргиями в квартире Шварца, которая, по сути дела, была конспиративной квартирой западно-германской и американской разведок. Здесь же, параллельно с выпивками, велась и антисоветская обработка Ползунова.
Все его документы и он сам были неоднократно сфотографированы, а антисоветские высказывания записаны на магнитофонную ленту. Когда же Шварц, обшаривая вещи Ползунова, обнаружил спрятанный в фуражке адрес его отца, проживающего, как оказалось, в США, то сразу же решил вести дело солидное Теперь он знал, что драки между ними не будет, и не ошибся.
