Колин Форбс - Вождь и призрак
В тот же понедельник в Мюнхене шел снег; он покрыл два огромных, одинаковых купола собора Божьей Матери пушистым белым одеялом. Ровно в одиннадцать часов утра к церкви приковылял, приволакивая ногу, дворник; он толкал перед собой тележку, на которой стоял мусорный бак.
Бак качался, потому что резиновые шины давно сносились, а теперь в Третьем рейхе было не достать даже искусственного каучука. Поэтому тележка кое-как ездила по неровной булыжной мостовой на изношенных металлических ободьях колес.
Часы пробили одиннадцать, старый дворник остановился передохнуть, а снег все падал и падал, мягкие хлопья сыпались на землю… Притаившись на чердаке, агент по имени Пако просматривал в бинокль площадь перед собором Божьей Матери.
На несколько секунд его взор остановился на дворнике, и тайный соглядатай с удовольствием отметил, что дворник — с виду явно калека — стоит там, где надо. Затем агент пошарил биноклем по площади, методично разглядывая прохожих, которые торопливо прошмыгивали мимо церкви, опустив головы.
Пако настороженно всматривался, нет ли чего-нибудь подозрительного… может, среди прохожих затесались гестаповцы? Но все мужчины и женщины, шагавшие по площади, были пожилыми. В Германии теперь остались одни юнцы да старики. Цвет нации либо сражался на Восточном фронте и в Африке, либо был сосредоточен на Западе, куда Гитлер стянул часть войск.
Пако ждал человека, который поднесет спичку к сигарете левой рукой, сделает несколько затяжек и растопчет окурок левой ногой. В десять минут двенадцатого ему стало ясно, что сегодня ничего не случится. Пако вышел с чердака и оглядел площадь. Дворник поковылял, приволакивая ногу, в переулок.
Бак, который он толкал перед собой, был до половины наполнен мусором. А под ветошью и хламом лежали дымовые шашки и гранаты.
В тот же понедельник в Лондоне Тим Уэлби сидел за столом в вестибюле отеля «Риджент Палас» рядом с Пикадилли. Он сидел, загородившись раскрытой посередине газетой «Дейли Мейл».
Со своего места он видел вертящуюся входную дверь; это был идеальный наблюдательный пункт, позволявший не пропустить ни одного посетителя. В девять часов вечера у стойки администратора толпилось довольно много людей. Мужчины в основном носили военную форму: это были солдаты союзных войск, в том числе вездесущие американцы. Многие приходили в отель со своими английскими подружками.
Уэлби, одетый в старую спортивную куртку, сидел, развалясь, но внутренне был очень напряжен. Его связной Савицкий опаздывал. Тим посмотрел на часы. Через три минуты нужно будет встать и уйти. По телефону русский говорил взволнованно, словно стряслась какая-то беда… Это было совсем не в его стиле.
Уэлби нарочно положил на свободное кресло у соседнего журнального столика свой мятый плащ, чтобы туда никто не сел. Как обычно, рандеву должно было состояться в новом месте. Они никогда не встречались в одном и том же месте дважды. И время встреч тоже всегда менялось.
«Риджент Палас» идеально подходил для свиданий, потому что в этот час там было полно посетителей. А если вдруг появится какой-нибудь знакомый и заметит Тима, у него найдется прекрасное объяснение: дескать, высвободилось лишних полчаса, и он решил провести их в тепле. Тим, не отрываясь, глядел на входную дверь; внезапно чья-то рука дотронулась до его плаща и послышался извиняющийся голос.
— Этот столик занят? — спросил Савицкий.
— Нет. Прошу…
Уэлби раздосадованно нахмурился, перевешивая плащ на спинку своего кресла. И снова углубился в чтение. Савицкий примостился рядом и развернул «Ивнинг Стэндарт». По примеру англичанина он раскрыл газету посередине.
«Откуда, черт подери, материализовался русский?» — изумлялся Уэлби.
Хотелось надеяться, что Савицкий не прятался в туалете. Полиция и гостиничный персонал приглядывали за такими местами, чтобы избежать неприятностей… Савицкий, похоже, угадал его мысли.
— Извините за опоздание. Я был в ресторане. Мне никак не приносили счет…
Уэлби что-то пробормотал, не поворачивая головы. Савицкий был далеко не глуп. Он говорил по-английски с акцентом, но в отеле жило много поляков, французов и даже несколько голландцев. Так что неправильная речь русского не должна была привлечь к себе внимание.
— Мои люди обеспокоены из-за вашего англичанина, подполковника авиации. У вас есть какие-нибудь новости?
— Пока нет, — прошептал, почти не разжимая губ, Уэлби.
— Мы получили сигнал из верхов… нас проинформировали, что Линдсей провел последние две недели с фюрером. Он только что прибыл в Берхтесгаден.
Уэлби пролистал газету, взял свой стакан пива и осушил его. Известие Савицкого его потрясло. Откуда, черти полосатые, они знают, что Линдсей в Бергхофе? Уэлби утер губы платком и сказал, не отнимая платок ото рта:
— А какое отношение это имеет ко мне?
— Нас очень интересует его маршрут. Ближайшая дружественно настроенная к Англии страна — это Швейцария. Мы считаем, что он попытается бежать в Швейцарию, а оттуда — в Испанию. Вы отвечаете за Иберийский полуостров.
— И что, по-вашему, я должен сделать?
— Нельзя, чтобы он добрался до Англии живым…
Савицкий взглянул на часы, торопливо вскочил, словно спохватившись, что опаздывает, надел пальто и быстро удалился. Уэлби посмотрел ему вслед и перевел взгляд на циферблат своих наручных часов. Надо выждать три минуты, пусть русский скроется из виду… тогда можно выйти на улицу…
По гладкому лицу и ленивым глазам Уэлби никто бы не догадался, что слова Савицкого оглушили его, будто удар молота. Он так с ними не договаривался!..
«НЕЛЬЗЯ, ЧТОБЫ ОН ДОБРАЛСЯ ДО АНГЛИИ ЖИВЫМ…»
Современные средства связи — и возможность перехватывать сообщения — изменили течение больших войн. И даже определяли их исход. Успех дешифровальщиков в центре «Ультра», находившемся в английском загородном поместье в Блетчли, позволял союзникам узнавать содержание важнейших сообщений, передаваемых нацистами.
В первую мировую войну именно дешифровальщики, сумевшие разгадать закодированную телеграмму Циммермана, побудили президента Уилсона объявить о вступлении Америки в войну против Германии. Эта телеграмма, посланная с Вильгельмштрассе, из министерства иностранных дел, немецкому послу в Мехико, подтверждала, что Германия намерена использовать Мехико как свою базу в борьбе против великого северного соседа.
Самым неожиданным фактором, позволившим союзникам одержать победу во второй мировой войне, была сеть Люси. Ночью, накануне выезда «Америки» — так назывался поезд фюрера — из Волчьего Логова в Баварию, Дятел вновь пробрался к спрятанному радиопередатчику и послал в Люцерн донесение.
Шифр, как и в прошлый раз, был незнакомый, и это встревожило Ресслера. Снова перед ним был какой-то непонятный набор точек и тире.
— Еще один сигнал для Казака — и снова этот странный код! — сказал он Анне. — Но теперь мы непременно передадим его швейцарской разведке. Я не ошибся? Пахнет тушеным мясом? Вообще-то я не очень проголодался.
— Пожалуйста, сядь и поешь. Я готовила, возилась… Дай тебе волю — ты будешь сидеть на одном кофе, чтобы никогда не спать!
— Я передал сигнал Казаку…
— Ну и что? Кому говорю, садись! Ешь!
Неприятности начались на следующий же день: начальник швейцарской разведки лично явился к Ресслерам. Даже Анна слегка растерялась, услышав, как кто-то настойчиво трезвонит в дверь. Наконец она открыла и увидела на пороге Массона.
— Пожалуйста, входите, господин Массон, — произнесла Анна, словно Массон был обычным гостем в их доме. — Вам передали последнее донесение?
— Да, мадам. И дела обстоят очень плохо.
— Что там у нас, Анна? Кто пришел?
Ресслер, ссутулившийся от бесконечного сидения за радиопередатчиком, вошел в гостиную, нацепил на нос очки и удивленно заморгал.
— Господин Массон?..
Начальник швейцарской разведки был высокий мужчина лет сорока. Вместо обычной военной формы и фуражки он был одет в штатское. Гладко выбритый, с серьезным, даже суровым лицом, он пристально поглядел на Ресслера и сел в потертое кресло, на которое ему указала Анна.
— Вы получили последний сигнал? Мы отдали его вашему курьеру, — поспешил заверить его Ресслер.
— Ваш немецкий друг снова изменил шифр, — сообщил Массон. — Наши ребята не могут расшифровать его послание…
— Вы мне уже говорили, — беспомощно развел руками Ресслер. — Но я тоже не имею понятия, о чем эти послания…
— Я должен знать, кто ваш связной в высших эшелонах нацистского руководства. Ну, признавайтесь!
Массон, всегда такой учтивый, теперь разговаривал и держался холодно и отстраненно. У Анны, которая внимательно следила за ним, сложилось впечатление, что он страшно напряжен. Она вмешалась в разговор и резко сказала:
