Дональд Гамильтон - Мстители

— Да, сэр. Я ее приведу, — сказал я и положил трубку.

— Возникли неприятности, — сказал я.

— Рассказывай.

— Тебя хочет допросить мистер Беннетт из ОФБ. По-видимому, это предполагает заполучить тебя в свои руки и вывести нас из игры. ОФБ, что тебе с твоим вашингтонским опытом несомненно известно лучше, чем мне, расшифровывается как Отдел Федеральной Безопасности, ранее Бюро Федеральной Безопасности, ранее...

— Да, я знаю.

— Как только появляются жалобы на их не слишком чистоплотные методы, тотчас проводят реорганизацию и меняют вывеску. Меняют названия так же часто, как рубашки, а уж за рубашками своими они следят, можешь не сомневаться. Это агенты с голубой кровью, не то, что мы, грязные крестьяне. Вкалывать в поте, а зачастую и крови лица, обрабатывая подпольные виноградники — наше дело. Они снимают сливки. Лишь только доходит до рекламы, они тут как тут, а уж кто начинал работу не имеет значения. Естественно, все исключительно на благо общества. Судя по всему, в настоящее время они столкнулись с морским терроризмом и считают, что ты сможешь им помочь. Следовательно, все твои затонувшие суда каким-то образом затрагивают политику... Что?

Элеонора покачала головой.

— Это не связано ни с политикой, ни с терроризмом. Что угодно, только не это.

— Почему ты уверена?

— Почему прошлой ночью ты был уверен, что в комнате поджидают? Я профессионал, Мэтт, и должна разбираться в подобных вещах. Поверь, дело обстоит именно так. — Она поморщилась. — Ваши недалекие выскочки из ОФБ всего лишь ухватились за самый простой ответ. У них заготовлен штамп на все случаи жизни: если не наркотики, следовательно, терроризм. Но это дерьмовая логика — прошу прощения за терминологию.

Я кивнул.

— Похоже, ты успела неплохо поработать над материалом.

— Достаточно, чтобы понять, чем он пахнет. Это сумасшедший, непредсказуемый запах любительской работы, Мэтт. У тебя бывали случаи, когда точно знаешь, что противник — не выполняющий задание обученный агент и даже не революционер, самоотверженно сражающийся за свои политические доктрины? Случаи, когда просто чувствуешь, что имеешь дело с каким-то полоумным бедолагой, который схватился за оружие и начал стрелять направо и налево только потому, что кто-то поцарапал его машину или обидел подружку.

— Понимаю, — сказал я.

— Видишь ли, на дно в основном отправляются достаточно потрепанные суда, посудины, отслужившие свой век, никчемные дешевки. Ни один уважающий себя террорист и пальцем не прикоснется к такой развалине; политические заявления гораздо убедительнее звучат на фоне затонувшего нового сухогруза или гигантского супертанкера. Это реклама, так реклама! Убытки должны заставить мир содрогнуться, задуматься и без колебаний заплатить назначенную цену. История с затонувшими судами тянется уже несколько лет, но я до сих пор не слыхивала ни о каких требованиях. А слушала очень внимательно, можешь не сомневаться.

— Есть какие-либо другие следы? — поинтересовался я.

Элеонора заколебалась.

— Да, и это касается экипажей. Я разговаривала со всеми уцелевшими, кого удалось отыскать; именно этим я и занимаюсь тут, в Нассау. Некоторые из моряков с последнего затонувшего корабля лежат в местной больнице, и я встречалась с ними. Вчера я расспрашивала молодого офицера, третьего помощника капитана. Во время аварии он находился на мостике. — Элли нахмурилась. — Мэтт, я уверена, этот человек что-то скрывает.

— Как ты относишься к тому, чтобы поделиться своими соображениями с ОФБ? — спросил я.

— Глупый вопрос. Как, по-твоему, я должна к этому относиться? Ведь это мой материал. Что нужно от меня стражам закона? Информация находится здесь. Источники здесь. Если им понадобилось что-то узнать, почему бы не провести небольшое расследование вместо того, чтобы пытаться прокатиться за чужой счет? Они могут пойти дальше и рискнуть раскрыть своих собственных информаторов, вместо того, чтобы пытаться заставить нас раскрыть наших. Посмотрим, что им удастся узнать в следующий раз, когда пройдет слух, что этим парням нельзя доверять! — Она мрачно покачала головой. — Возьмем этого мальчика из больницы. То, что ему известно, его явно дискредитирует, иначе зачем запираться? И совершенно очевидно, что он ни о чем мне не расскажет, пока я не поклянусь, что его имя никогда не будет фигурировать в этой истории, что я воспользуюсь информацией исключительно, чтобы понять происходящее и наказать виновных, и не стану его распинать. Что я с начала и до конца прикрываю его, даже если придется угодить за решетку. — Она поморщилась. — Что это за закон, если он заставляет нарушать клятвы, данные поверившим тебе людям?

Я улыбнулся.

— Отличная речь. Возможно, потребуется в суде, но пожалуй попрактиковаться лучше как-нибудь в другой раз.

Элеонора глубоко вздохнула.

— Извини. Стоит нажать кнопку «свобода прессы», и меня не удержать. Итак с моими неприятностями мы разобрались. Что же мучает тебя?

—Вопрос: отдавать им тебя или нет. Я покачал головой.

— Решать тебе, Элли. Защитить тебя мне удастся только в том случае, если я смогу рассчитывать на помощь и сотрудничество с твоей стороны. Разумеется, об этом не может быть и речи, если я в присущей мне грубой манере воспрепятствую твоей встрече с очаровательным мистером Беннеттом и его несравненными сотрудниками.

На губах у нее промелькнула улыбка.

— Думаешь, тебе и правда удастся с ними совладать?

— Милая, человек, вооруженный пистолетом, способен совладать с кем угодно. Во всяком случае, пока он жив.

— Каким образом?

— Не спрашивай, если ты и правда не хочешь знать. — Она облизала губы.

— Хочу.

— Что ж, это будет самый потрясающий цирк из всех, какие тебе когда-либо приходилось видеть. Настоящий спектакль из жизни Дикого Запада. Все герои в одном лице. Шеф, разумеется, как всегда, попытается меня утихомирить, а я, как всегда, подскажу ему, куда он может пойти. В этом трюке с сумасшедшим отработаны все ходы. Беннетту мы не подчиняемся, но если не продемонстрировать, что шеф здесь ни при чем, этот человек способен осложнить нам жизнь. Так что в результате все упирается в нас с тобой. От тебя требуется не вмешиваться и не прерывать спектакль на самом интересном месте. Решайся. Либо мы вместе проделаем весь путь с начала и до конца, либо не будем даже начинать. Что скажешь?

Элеонора подняла свою тяжелую сумочку и взяла меня под руку.

— Звучит многообещающе. Мне нравится цирк. Пойдем?

Первое, что я увидел, когда мы вошли в номер на седьмом этаже, был человек, адамово яблоко которого пострадало у меня в комнате накануне вечером.

Глава 17

Судя по всему мы попали в гостиную большого номера, спальня которого располагалась за дверью. Вся компания в сборе, хмуро подумал я. Тут присутствовал не только парень, с которым я познакомился прошлой ночью — участие в случившемся ОФБ заставляло заново все обдумать, — но и парочка, слонявшаяся по коридору этим утром. Все дружно сидели на софе, как голуби на телеграфном проводе. Кроме того, в силу пока неизвестных мне причин, они пригласили и Уоррена Питерсона. Вид у последнего был мрачный и не менее глупый, чем во время последней нашей встречи. Если я и наградил его шишкой, то она скрывалась под светлыми волосами. Он расположился в большом кресле, слева от единственного в комнате мужчины, лицо которого было мне незнакомо. Мужчина этот мог бы сойти за еще одного мужественного симпатичного агента, если бы не полное отсутствие волос. Природа выкосила растительность на макушке, об остальном же позаботился он сам. Мне это не понравилось. Я уже встречался с людьми, которых не устраивают собственные волосы — своего рода синдром голого черепа. И почти всегда нарывался на неприятности.

Некогда признаком свободного и независимого характера почитались длинные волосы. Нынче к ним привыкли. Волосы превратились в нечто традиционное, и свидетельством характера стала самодельная лысина. Обычно она призвана подчеркивать мужество и непреклонность своего обладателя в противоположность мягкотелым сосункам с длинными кудрями. На длинном лице Беннетта выделялся крупный нос, прямой и костистый, начинающийся прямо между бровями. Глаза у него были карие, а я, как истинный голубоглазый швед, не слишком доверяю людям с карими глазами. Хотя этому человеку я не стал бы доверять и в том случае, если бы глаза у него были цвета ясного летнего неба. На нем был легкий костюм из числа тех, что некогда именовались «палм-бич», пока их не начали делать из нефти. Наряд, помимо ничем не примечательных туфель и рубашки, дополнял галстук-бабочка — еще одно яркое свидетельство характера в наши времена дешевых галстуков или полного отсутствия таковых.

Приятного мало. И дело вовсе не в том, что он крутой парень; дело в том, что он считает себя крутым и мысль об этом постоянно преследует его. Настоящие крутые парни умеют проявлять рассудительность: им нечего доказывать. Они знают себя и плевать хотели на то, что о них подумают. Этот же мужчина со своим показным свидетельством характера явно не уверен в себе. Но скорее умрет или убьет кого-нибудь другого, чем признается в своей слабости.