Сергей Костин - Смерть белой мыши

— Они все ущербные, — резюмировал Арне. — Ей-богу, не стоят внимания.

Это он сказал еще вчера. Может быть, большого внимания неонацисты и не заслуживали, тем не менее теперь я попросил перевести эту страничку в интернете. О себе ущербный Хейно Раат удосужился рассказать немного. Родился в 1988 году. Учится в Политехническом институте и работает в фирме отца по поставке импортной сантехники. Увлекается девушками, бейсболом и альтернативной рок-музыкой, особенно группами «Нирвана» и «Лайерс». Ни слова о своих взглядах, ни единой маленькой свастики, вплетенной где-нибудь в оформлении странички.

— Мы понимаем, по какому из шестнадцати адресов живет этот нацист-подпольщик? — спросил я.

Арне снова защелкал клавишами, видимо, нашел нужную фирму, уточнил имя ее владельца, потом его сверил со списком домашних адресов и не без гордости повернул ко мне свой ноутбук:

— Вот его адрес и телефон.

— Это точно?

— Сто процентов! Думаете, украинский папа будет рад своему эстонскому сыну?

— Не знаю. А вот сказать такому парню, что его отец русский, было бы занятно, — сказал я, забыв на секунду, что вся эта история — моя выдумка.

— Да, кризис сознания обеспечен, — с улыбкой согласился мой гид. Он хорошо улыбался — такой умненький, искренний, славный мальчик. — Хотите навестить его?

— Нет, — сказал я, забивая координаты бейсболиста-погромщика в свой наладонник. — Расскажу все папочке, пусть сам решает.

Я посмотрел на Арне. Вообще-то я никогда не завидую тем, кто меня намного моложе. Молодость ведь и преимущество, и недостаток. Да, у этого парня, который меня в два с лишним раза моложе, впереди еще лет сорок полноценной жизни. Но я-то уже их прожил, а удастся ли это ему, неизвестно. И какими будут для него эти годы? Может, его ждут трагедии, потрясения и унижения, которых мне удалось избежать. Но, глядя на Арне, думалось как-то, что такого человечка ждет скорее хорошее.

До того момента, как я мог отзвонить нашему человеку в Таллине, Августу, была еще, как минимум, пара часов. Я позволил моему юному другу-альбиносу продолжить экскурсию, чтобы потом с чистой совестью принять заработанный гонорар. Осмотр Старого города я совершил еще неделю назад в компании с Джессикой и Бобби. Уже тогда имена и даты оставались где-то на сите, защищающем вход в мое сознание, а сейчас я и вовсе слушал вполуха.

Лишь одна деталь, вряд ли отмеченная Арне, подключила мое сознание, настолько она была сюрреалистична. Мы шли с ним вдоль крепостной стены по узкой улочке. Справа на столах чистенькие аккуратные эстонские старушки продавали связанные собственными руками свитера, женские кофточки, детские колготки, носки и шапочки. А слева располагались сувенирные лавки с эстонской же ремесленной продукцией: янтарь, керамические украшения, деревянные пивные кружки и вышитые передники. Так вот, в одной из таких лавчонок торговали арабы! Два мужика лет тридцати пяти — сорока, веселые и громогласные. Я привычно улавливал в их речи знакомые мне арабские слова: «хласс», «уахед», «ма-алиш».

Арабы в Эстонии! Как они сюда попали? По какой визе? На каком основании живут? На каком языке зазывают покупателей? Это как сомалийцы в никогда не имевшей колоний Финляндии. Все перемешалось в этом мире!

14

Мы расстались с Арне около шести. В восемь я договорился с Анной встретиться в ее гостинице и обменяться новостями. Времени у меня было часа полтора. Мы виделись с Августом утром, вдруг у него уже появилась нужная информация? Он же сказал, чтобы узнать о полицейском расследовании, нужно часа два-три.

Я позвонил ему из автомата напротив оперного театра и хотел было продиктовать написанный на табличке номер, однако он, видимо, определился на его сотовом. Ответный звонок раздался от силы через минуту. Я нервничал, что телефон понадобится кому-либо из прохожих, но, похоже, все эстонцы уже перешли на мобильные.

— Мы могли бы встретиться, — без лишних слов сообщил Август. — Вы где находитесь?

— Напротив оперы.

— Видите справа сквер? Найдите свободную скамейку. Через двадцать минут.

Я использовал это время, чтобы провериться. За последние три дня у меня как-то пропало ощущение спокойного города в тихой стране. Я повернул за театром направо, кстати, на улицу Георга Отса, и вышел на большое серое здание с якорем и звездой. Без всякого сомнения, это была эмблема советского Военно-морского флота, выстоявшая в недавних революционных бурях. Прохожих было немного. Я задержался перед витриной крошечного кафе, как бы размышляя, стоит ли туда зайти. Сзади было чисто. Что же тогда было вчера с самого моего выхода с парома?

Мне пришлось посторониться, чтобы пропустить идущих навстречу быстрым шагом мужчин. Они говорили по-русски.

— У нас есть общее понимание того, что между тем, нравится тебе та или иная женщина и трахнул ли бы ты ее или нет, существует большая разница, — предложил тезис тот, что был помоложе, лет тридцати.

— Абсолютно, — согласно кивнул мужчина постарше. Его отец?

Вопрос был задан не мне, продолжения разговора я уже не слышал, однако шагов через двадцать я поймал себя на том, что и сам задумался над этим. Что мне точно нравилось, так это как философские абстракции по любому поводу вплетаются в нашу повседневную жизнь.

Я повернул направо и, обогнув квартал, снова вышел к скверу у театра. На одной из скамеек, замотав шеи одним на двоих шарфом и уткнув руки в подбородок, читали конспекты парень с девушкой. Чуть поодаль старик в длинном пальто крошил хлеб слетающимся отовсюду голубям. На третьей, последней лавочке крупная женщина красила губы яркой морковной помадой, смотрясь в зеркальце пудреницы. Не повезло!

Отойдя к театру, я увидел Августа — он шагал, с аппетитом обгрызая с палочки эскимо. Я отступил за угол, прежде чем он меня заметил. Сделав вид, что читаю афишу, я убедился, что за ним никто не шел. И поспешил в сквер — мой связник уже крутил головой, выискивая меня. Он был готов занять третью скамейку, которая только что освободилась: красившая губы женщина увлекала за собой лысого мужчину в клетчатом пиджаке, который был на голову ниже ее.

Увидев меня, Август положил на скамейку газету и остался стоять. Мы поздоровались за руку и сели. Мой связной действовал грамотно — люди, садящиеся рядом поговорить, даже не поприветствовав друг друга, выглядели бы подозрительно.

— Боюсь, у меня пока не так много новостей, — начал Август. — Но вы ведь торопили по поводу дома?

— В том числе, — осторожно сказал я.

Август наклонился вперед, чтобы не капнуть мороженым себе на брюки.

— Простите, это мой пропущенный обед. Давайте начнем сначала. Кто за вами ходит, установить пока не удалось. Но это точно не полиция.

— Контрразведка?

— Возможно. Через неделю должны избирать нового президента. В Эстонии, в отличие от парламента и премьер-министра, президент не играет большой роли. Но на этот раз один из главных претендентов — американский гражданин. Так что все нужные люди отозваны из отпусков, и часть из них работает на улицах. В правительстве опасаются провокаций российских спецслужб.

Август улыбнулся, и смысл этой улыбки был для меня кристально ясен. «В старые времена я бы над этим посмеялся, а сейчас, бог его знает!» Я иногда тоже так думаю.

— Машину нападавших нашли, — не без гордости продолжил Август. Я не стал уточнять, что я об этом уже знаю. — Ее угнали накануне утром в Таллине у одного старика. Его самого и его родственников сейчас проверяют.

— А что в самой машине?

— Отпечатки остались, но в полицейской базе их нет. Теперь уже есть! Обнаружены следы крови на заднем сиденье, но в больницы никто подозрительный не обращался.

Я и тут ничем не выдал свою осведомленность. Зачем Августу знать, что мы с Анной общаемся.

— А найти всех хозяев дома я сумел. Как ни странно, достать эти сведения оказалось проще всего. Запишете? Я писал по-эстонски.

Мой связной достал четвертушку бумаги, покрытую аккуратным микроскопическим почерком, а я включил диктофон своего наладонника.

— Дача была построена в 1937 году неким Фердинандом Пихелем, крупным торговцем скобяными товарами. Он с семьей был репрессирован НКВД осенью 1940 года, но его сыну Харри удалось бежать. Когда пришли немцы, Харри всплыл и официально вернул свой дом. В 1944-м он отступил вместе с Вермахтом, дача оказалась бесхозной. Она, как и многое другое имущество, поступила в распоряжение Управления делами ЦК Компартии Эстонии. В ней летом отдыхали различные партийные функционеры, но с 1962 года исключительно некий Эльмар Раат, секретарь ЦК по промышленности. Когда он уходил на пенсию, в 1986 году, ему удалось выкупить дачу. Он ее перестроил, но тогда перестройка шла по всей стране. — Август тонко усмехнулся собственной шутке. — Поскольку все работы производились не за государственный счет, а на его собственные деньги, по достижении независимости Раат был признан законным собственником. Однако в 1993 году он покончил с собой, и дом перешел его детям. Старший сын, Лео Раат, выкупил доли у своих двух сестер, но в том же году продал дачу некой Анне Леппик. Это какая-то финская пенсионерка, хотя фамилия у нее эстонская. Так вот, она и является по сей день владелицей дома. Кстати, нападение, как вы, вероятно, знаете, было совершено именно на нее.