Георгий Брянцев - Следы на снегу (Художник М. Рудаков)
По пути к Якутску к отряду генерала Пепеляева примыкали кулаки, остатки разгромленных банд, уголовники, и отряд все рос и рос. К зиме он дошел до районного центра — поселка Амга, от которого оставалось два-три перехода до Якутска.
Над Якутском нависла большая угроза. В Якутске не ждали врага. Якутск не располагал воинскими частями. Но надо было спасать положение.
— Я был тогда в Якутске, — продолжал Быканыров. — Коммунисты собрали отряд сотни в три человек и послали навстречу генералу. И я попал в тот отряд. Добровольно пошел. Отряд наш из Якутска добрался до деревни Петропавловской на лошадях, а оттуда пешком пошли на Амгу. Холодно, с едой совсем плохо, оружие больше охотничье. Пять дней мы шагали, но до Амги не дошли. Послал нам навстречу Пепеляев своего помощника генерала Вишневского. И начали мы с ним драться. Трудно было. В землю не спрячешься, земля как железо. Убьют товарища, мы за него прячемся и стреляем. Бился генерал, бился, а не одолел, однако, нас. Осталась нас сотня, а все бьемся. И не пустили белых в Якутск. Потом пришла подмога, и разбили мы пепеляевцев. А на другой год и самого генерала Пепеляева изловили.
Быканыров умолк и посасывал уже потухшую трубку. Немного погодя он грустно добавил:
— Однако, плохо я рассказал. Много можно говорить, а не умею.
— И так все ясно, отец, — приободрил его Шелестов. — Важно, что ты сам все пережил, испытал все тяготы тех лет и вот сидишь с нами и рассказываешь.
— Да, правильно, — согласился старик. — Я и Пепеляева самого видел.
— А нас тогда еще и на свете не было, — сказала Эверстова.
Пока шла беседа, Надя осторожно запускала в котелок пельмени, они быстро закипели, дошел и глухарь.
— Ну, давайте кушать да отдыхать, — объявил, вставая, Шелестов. Есть будем в палатке. Заносите все туда.
В палатке было просторно, тепло и светло от раскалившейся печи. Все сняли шапки и кухлянки.
Расселись по правую сторону от входа. Эверстова поставила посередине котел с пельменями и раздала ложки.
Шелестов, прежде чем приступить к еде, подмигнул Эверстовой, и та без пояснений поняла команду. Она достала из мешка алюминиевый бидон с узким горлышком и начала разливать по эмалированным кружкам спирт.
— Сегодня можно двойную порцию. Условия, приближенные к фронтовым, сказал Шелестов.
Быканыров крякнул, потирая руки.
Эверстова наделила мужчин двойной порцией, а себе налила два-три глотка, да и те разбавила водой.
Все подняли кружки, и Петренко пошутил:
— Сто грамм за дам.
— За одну даму, — поправил Шелестов.
Шелестов сразу глотнул все, одним глотком. Петренко хотел последовать его примеру, но поперхнулся, закашлялся. Быканыров отпивал свою долю маленькими глотками, будто пил горячий чай, и после каждого глотка причмокивал. Эверстова еле одолела свою порцию и даже прослезилась.
— Спирт надо умеючи пить, — сказал Шелестов, принимаясь за пельмени. — И надо знать, когда пить.
— Как это понимать? — спросил Петренко.
— А так, — продолжал Шелестов. — Вот сейчас, после дороги, перед едой, перед отдыхом это даже полезно, а вот в дорогу — нельзя. Ведь ясно, что спирт не только возбуждает, придает аппетит, но еще и притупляет чувствительность. Хватишь на дорогу, и, кажется, мороз тебе нипочем, и в сон клонит, смотришь, и заснул, когда не надо, а то и отморозил что-нибудь. Недаром же есть поговорка: пьяному и море по колено…
— Правду говоришь, — сказал Быканыров. — В дорогу идешь — нельзя пить. Спирт уйдет — совсем холодно станет.
После пельменей дошла очередь до глухаря, Эверстова еле-еле разломала его на куски.
— Ну и птичка, — усмехнулась она.
— Что птичка? Хорошая птичка, — заметил Петренко, взяв себе кусок.
Шелестов тоже выбрал кусок, попробовал его зубами и положил на место, мотнув головой.
— Совсем старая птица. Сто лет ей. Не по моим зубам, — разглядывая глухаря, проговорил Быканыров.
— Выражаясь словами одного из героев Дюма, можно сказать: я уважаю старость, очень уважаю, но только не в жареном виде, — сказала Эверстова.
Раздался дружный смех.
— Придется твоего «сохатого», Грицько, отдать на съедение Таас Басу, — предложил Шелестов.
Из-под полога высунулась голова Таас Баса. Он посмотрел своими преданными глазами на людей и тут же лег. Его глаза как бы говорили: правильно, зачем вам мучиться? Давайте старого глухаря мне. Мои зубы с ним справятся.
Эверстова собрала куски и бросила их собаке.
Потом пили густо настоенный, почти черный чай и разговаривали на разные темы. Так Петренко узнал, что Эверстова была на его «ридной» Украине.
— В начале сорок четвертого года я была в Полтаве, училась на курсах радистов, все надеялась попасть на фронт, да так и не успела, — рассказала Эверстова. — А то, может быть, встретилась бы где-нибудь с Романом Лукичом.
Тот улыбнулся одними глазами.
— Вот уж на фронте мы никак бы не встретились.
— Почему? — задал вопрос Петренко.
— Я был по ту сторону фронта.
— В тылу у немцев?
— Да.
Петренко шумно вздохнул и сказал, обращаясь впервые к майору по имени и отчеству:
— Ну, вам, Роман Лукич, есть о чем рассказать. Это ведь не шутка — в тылу врага.
— Да, бывало всякое, — уклончиво ответил майор. Он вообще не любил много говорить, а тем более не любил говорить о себе. — Когда-нибудь, в другое время поговорим. Сейчас же я предлагаю отдыхать.
— А дежурить по очереди не будем? — поинтересовалась Эверстова.
— Не будем, — ответил Шелестов. — Имея такого сторожа, как Таас Бас, можно спать спокойно. Как, отец? — обратился он к Быканырову.
— Точно, Роман Лукич. Он за версту чужого учует…
Вскоре в палатке стояла тишина.
* * *Проснувшись утром и высунув голову из спального мешка, Эверстова увидела майора. Он сидел по-восточному, подобрав под себя ноги, перед маленьким кусочком зеркала, прикрепленным к шесту, и брился.
Печь уже горела, и в палатке было тепло.
Эверстова обвела взглядом палатку и убедилась, что спальные мешки Быканырова и Петренко пусты.
«Здорово! — подумала Эверстова. — Оказывается, одна я всех переспала!»
Но рассвет едва-едва занимался.
Эверстова вылезла из мешка.
— Доброе утро, Надюша! — приветствовал Эверстову Шелестов, не поворачивая головы, и продолжал усердно водить бритвой по щеке.
— Доброе утро, Роман Лукич! Проспала я?
— Пока еще нет. Официально подъема не было.
— А вы знаете, как чудесно спалось. Я уже давно так не спала.
— Вы… — раздался снаружи голос Петренко. — Вы северянка, а что сказать мне, южанину? Я еще никогда не испытывал такого удовольствия. И если бы кто-нибудь сказал мне год, полгода тому назад, что можно так хорошо спать на таком морозе, в тайге, я бы ни за что не поверил.
Эверстова откинула полог палатки, сделала шаг и ахнула.
Лейтенант, оголенный по пояс, набирал пригоршнями снег и натирал им лицо, руки, плечи, грудь.
— Это же безумие! — вскрикнула Эверстова. — Роман Лукич! Посмотрите, что он делает.
— Знаю, видел… Ничего страшного, — отозвался Шелестов.
— Закалка, Надюша. Это большое дело — закалка, — повернувшись к Эверстовой, сказал Петренко. — Вы простите, что я вас называю по имени.
— Это не страшно и не опасно, а вот вы можете легкие простудить.
— Ерунда, — уверенно ответил Петренко, забежав в палатку. — Теперь я разотру тело вот этим мохнатым полотенцем, и все. Я всегда зимой снегом натираюсь, а когда нет снега, обливаюсь холодной водой.
Под смуглой, блестящей кожей лейтенанта перекатывались крепкие мышцы.
— Все это хорошо, — продолжала Эверстова. — Но не надо забывать, что вы не на Украине, а в Якутии.
— Напрасно беспокоитесь, Надюша, — вмешался в разговор Шелестов. Привычка — большое дело.
Эверстова покачала головой, вошла в палатку и посмотрела на свои часы.
— У меня сейчас сеанс с Якутском.
Шелестов окончил бритье.
— Ладно, — сказал он. — Работайте, а мы с лейтенантом приготовим завтрак…
Якутск передал, что Белолюбский на Джугджуре неизвестен, что инженер Кочнев не покончил с собой, а убит, и что убийц надо найти и задержать во что бы то ни стало.
Шелестов прочел радиограмму и покачал головой.
«Значит, экспертиза подтвердила мой вывод, — подумал он. — Конечно, убит, и задержать преступников надо при всех обстоятельствах».
Завтрак, состоявший из нарезанной крупными ломтями колбасы, сливочного масла, пшенной каши из концентрата и чая, был готов, но все ждали возвращения Быканырова, который, встав раньше всех, ушел на лыжах, заявив майору, что хочет «мало-мало погулять».
Вернулся охотник, когда уже рассвело.
— Ну как, следопыт? — встретил его вопросом майор Шелестов.
