Ушли клоуны, пришли слезы… - Зиммель Йоханнес Марио

— Иногда приходится… очень трудно, — ответил Сондерсен.

Склонив голову, он разглядывал картину Хорста Янсена, на которой Смерть пожирала саму себя.

— Бывает… что смешиваются самые разные вещи.

— И какие же разные вещи смешались в данном случае? — насторожился Вестен.

— Ну, то да это, — сказал Сондерсен. — Хорошо было бы, если бы оно тоже само себя сожрало.

— Кто?.. — переспросил главный редактор.

— Зло. Как Смерть на этой картине, — проговорил криминальоберрат. — Что-то оно не торопится… И вы, господин Барски, наверное, сказали себе: нет, с этим Сондерсеном каши не сваришь. Поговорю-ка я с фрау Десмонд. Она первоклассная, совершенно независимая журналистка с мировым именем. И вдобавок у нее есть мощный личный стимул раскрыть это преступление. Уж она-то разгребет кучу, если Сондерсен никуда не годится.

Что с ним? — подумала Норма. Что у него на уме? Вздор какой-то несет! Взглянула на Вестена. Тот ответил озабоченным взглядом и едва заметно кивнул.

— Вообще-то он не такой уж болван, этот Сондерсен, — сказал он, разглядывая картины на стене. — Маленький барабанщик как будто кисти Крюгера-лошадника? Мне очень нравится. Мне все ваши картины нравятся, фрау Десмонд. Он, если разобраться, кое-что в своем деле смыслит, этот Сондерсен.

Что происходит? — подумала Норма. Так ведут себя люди, которые стараются любой ценой сохранить лицо… Да-а, жара. Скоро все мы сопреем. Рубашка у Сондерсена уже вся влажная от пота. Сейчас у него такой же грустный вид, как и у его отца двенадцать лет назад.

— Убийцы от нас не уйдут, — сказал сотрудник ФКВ. — Придется попотеть. Все осложняется тем, что фрау Десмонд владеет секретной информацией, господин доктор. Нет, я вас не упрекаю… М-да, одиннадцать дней — и даже намека на след нет!.. Беда не в том, что фрау Десмонд эту информацию получила. Нам известно, что она не раз и не два великолепнейшим образом сотрудничала с полицией. С ней нам найти общий язык легче легкого. Но теперь на нас набросятся пресса, радио и телевидение.

— А на что вы рассчитывали? — сказал Ханске, проведя рукой по голове.

Норма зажмурилась. А когда открыла глаза, обнаружила, что шеф не свалил парик окончательно — наоборот, сейчас он располагался ровно.

— Во всех редакциях репортеры круглые сутки сидят на волне полиции. Как только передали ваше сообщение, все наши ребята полетели в управление как на крыльях. Ну и фотографы, конечно. И не только наши.

— Да, — сказал Сондерсен. — Нам пришлось потом стаскивать их с деревьев, а у здания выставить дополнительную охрану, чтобы они не ворвались внутрь. Нащелкать они, конечно, успели достаточно. Как подъезжаю я с моими людьми. Как выносят цинковый гроб. Согласен, эти снимки были бы сделаны в любом случае, тут вы правы. Но, к превеликому сожалению, случилось так, что фрау Десмонд потеряла в цирке единственного сына. То есть объективным и беспристрастным свидетелем быть никак не может! И кое в чем осведомлена. А значит, опасна. Неужели вы не представляете, что именно сейчас произойдет? Прежде чем поставить телефон на блокировку, я созвонился с редактором известного вам бульварного листка. Вы все свидетели, как он разорался! Или распетушился! «Какое вы имеете право! Кто вам позволил! Разве у нас не демократия? Мы, слава Богу, живем в свободной стране!» А раз так, эти субчики заварят завтра такую кашу, такого наврут и насочиняют, что век не расхлебаешь! Какие будут заголовки об этом покушении! А снимки! Вы ведь поступите так же, доктор Ханске?

— Само собой разумеется.

— А я, разумеется, напишу лишь о том, что случилось, и ни слова о том, что мне рассказал доктор Барски, — сказала Норма.

— Признателен вам. Увы, помимо «Гамбургер альгемайне» есть масса других изданий. Каждый волен в них писать, что пожелает. И каждый мечтает загрести кучу денег.

— Однако, господин Сондерсен. — Главный редактор начал понемногу выходить из себя. — Мы сами ничего не пишем! Мы только продаем чужие мнения! Продаем — и ничего больше!

— А я о чем говорю? Загребаете кучу денег!

— Предложите что-нибудь взамен, господин криминальоберрат! Что бы вы предпочли?

С грустью, снова заставившей Норму вспомнить об его отце, Сондерсен ответил:

— Я предпочел бы вести расследование в одиночку. И чтобы больше не было убитых. И никакой паники. И никакого хаоса. Чтобы мне не осложняли работу еще больше.

— Еще больше? — тихо спросил Вестен.

— Не понял?

— Вы сказали: «Чтобы мне не осложняли работу еще больше».

— Вы, очевидно, ослышались, господин министр. Ничего подобного я не говорил, — Сондерсен безучастно посмотрел на него.

— Конечно, сказали, — вмешался Барски. — Вы сказали…

Его в свою очередь перебил главный редактор.

— Вы, наверное, собираетесь поместить в газетах маленькое сообщение вашего представителя по печати, да? «Пока следы не обнаружены, просим население оказать нам содействие». Примерно так?

— Примерно так… — Сондерсен снова принялся разглядывать картины.

— Ничего не выйдет, — с огорчением проговорил Ханске. — Это сообщение сегодня же передадут все агентства печати, телевидения и все частные радиостанции и телеканалы. Как ни крути, у нас свобода печати.

Сондерсен криво усмехнулся. Ханске этого не заметил, зато заметили остальные.

— Мы — все газеты — появимся на рынке только завтра утром. А кому нужны вчерашние новости?.. Кстати, вы сказали, что отлично понимаете, почему доктор Барски обратился к фрау Десмонд: потому что увидел, как вы топчетесь на месте. Сказали вы это или нет?

— Да. Сказал. — Сондерсен продолжал разглядывать картины.

— Вот видите! Демократия во всей ее красе! Не то чтобы без недостатков?.. На Востоке вы в подобной ситуации…

— Помолчите немного, господин Ханске, — оборвал его Вестен. — Господин Сондерсен, минутку внимания!

— Слушаю, господин министр! — Сотрудник ФКВ медленно повернулся и перевел взгляд на Вестена. Было заметно, что мысли его витали далеко.

— Я не министр, причем уже давно. Я хотел бы задать вам один вопрос!

— Спрашивайте!

Вестен наклонился вперед. Он говорил медленно и так же тихо, как перед этим Сондерсен:

— Обладает ли Федеративная республика частями специального назначения?

Все с удивлением поглядели на него.

— Что вы имеете в виду, господин Вестен?

— В некоторых странах, — терпеливо пояснил тот, — есть специальные формирования, которые наделены особыми правами на тот случай, если какие-то события будут угрожать безопасности государства. Итак, есть ли такие части у нас?

— Мне об этом ничего не известно.

Сондерсен ещё немного ослабил воротник рубахи. Норма заметила, что влажные разводы у него под мышками сделались еще больше.

— А если бы знали, сказали бы? — спросил Вестен.

— Нет, — ответил Карл Сондерсен.

23

Долгое время все молчали. Потом Норма обратилась к Вестену:

— Почему ты спросил, Алвин?

— Пари, — ответил ей пожилой господин.

— Пари — с кем? — полюбопытствовала Норма.

— С самим собой. Насчет того, как ответит господин Сондерсен.

— Ну и как, выиграл?

— Да, Норма, — кивнул Вестен.

— Послушайте, господин Вестен, если вы подозреваете, что я, или ФКВ, или полиция испытываем чье-то давление…

— Я далек от подобных мыслей, — сказал Вестен. — Вы стараетесь. Делаете все, что в ваших силах. Я в этом убежден, правда. Я только спросил, как бы вы отреагировали, если бы фрау Десмонд предложила вам свое сотрудничество? Вы ведь сами как будто сказали, что она первоклассная, независимая журналистка с мировым именем. Говорили?

— Говорил, да. — Сондерсен как-то странно взглянул на Норму.

Почти с завистью, подумала она. Но почему? Что эту зависть вызывает? «Независимость» — вот, скорее всего, ключевое слово! Независимость.

— Это было бы замечательно, — проговорил высокий худощавый криминалист, принявший бой с абсолютным злом. — Ничего лучше и представить невозможно.