Николай Еремеев-Высочин - Афганская бессонница
Я был уверен, что со своей стороны командир Гада не сделал ничего. Что он сейчас заверит меня, что он непременно принесет мне камень, но фарда, завтра. И у меня даже не будет возможности уточнить, что фарда его сын, вместо того, чтобы получить сто пятьдесят тысяч, может запросто вернуться в тюрьму. Однако, дойдя до места, где дорога шла краем поля, Гада остановился.
Он посмотрел назад, и я автоматически тоже оглянулся. Улица была пуста. Собака, по-прежнему бежавшая за нами трусцой, остановилась и приветливо махнула хвостом из стороны в сторону. Гада двинулся дальше. Он залез в карман и на ходу вложил мне в руку какой-то предмет в кожаном мешочке. И по размеру, и по весу это должна была быть «Слеза дракона».
Я молча посмотрел на него. Лицо командира Гада приняло гордое, даже вызывающее выражение, и он с достоинством кивнул, отвечая на мой немой вопрос: «Уговор есть уговор! И честь превыше всего!»
Дальше мы шли молча. У казармы командир Гада кивнул часовому, и тот открыл калитку во двор.
— Фарда! — сказал я.
— Фарда! — И еще какие-то слова, из которых я понял только «Аллах».
Гада вошел в калитку, и собака проскользнула за ним вслед.
Через минуту и я подошел к гостевому дому. Похоже, охранники уже знали об исчезновении моих друзей. Несколько человек высыпало из караульного помещения, чтобы подбадривающе похлопать меня по спине и сказать пару слов. «Мы их найдем!» Так, по крайней мере, я понял.
Я вошел, в нашу комнату. Хан-ага меня явно ждал: в печке уже горел огонь. Вот он и появился сам, с блюдом плова в талуканском меню большого разнообразия не было. Я перекусил на базе и голоден не был. Я отправил обратно и плов, и лепешку, приняв только чай и поднос со сладостями.
— Подожди, Хан-ага! — остановил я мальчика, когда он приготовился идти.
В моей сумке оставалось два сникерса — я отдал ему оба. И, знаете, что? Он кивнул в знак благодарности. Оставаться одному мне не хотелось.
— Сядь сюда, Хан-ага! Выпей со мной чаю!
Мальчик все понял, но оставался стоять.
— Ну, сядь, сядь! Пять минут — никто не умрет за это время.
Хан-ага сел. У него было еще детское, даже без пушка, но темное и какое-то немытое грубое лицо, руки почти взрослые, в цыпках, с выпуклыми матовыми ногтями. Я показал ему на вторую пиалу. Мальчик категорически покачал головой. Я пододвинул к нему поднос.
— Возьми хотя бы сладкого.
Хан-ага снова замотал головой. Чем больше я настаивал, тем яростнее он отказывался. Совершенно очевидно, служебными инструкциями этой гостиницы категорически запрещалось брать что-то из еды, предназначенной гостям.
— Возьми, я сказал! — потеряв терпение, рявкнул я.
Хан-ага робко сел и деликатно взял одну миндалину в сахарной глазури. Я, не спрашивая, налил ему чаю. Теперь, когда его сопротивление было сломлено, мальчик не возражал.
— Ну, расскажи мне что-нибудь, — попросил я, не надеясь, что он поймет. — И ешь, ешь! Бери еще!
Хан-ага отхлебнул чаю и взял кусочек рахат-лукума. Он вовсе не был волчонком, каким казался. Другой бы набрал полный карман сладостей и убежал, пока не передумали. Хабиб сказал нам, что мальчик — сирота. Хусаин — тот хмурый черный мужик, комендант гостевого дома — был его дядей и взял его к себе.
Хан-ага встал, буркнул что-то и сделал жест, показывающий, что ему надо работать.
— Ну, иди!
Мальчик взял лишние пиалы и вышел. Что хорошего ждало здесь этого ребенка, жизнь которого только начиналась?
Я выпил еще пиалу чаю и вспомнил про изумруд. В дверь здесь входили без стука. Поэтому я выключил свет, перебрался на свою лежанку, сел спиной к двери и включил фонарик. Карман куртки оказался пуст. Я помял в руках пустую полу и запаниковал. Точно нет! Потерял, что ли? Или Гада как-то дал мне его так, что тут же незаметно забрал назад? Нет, не может быть, он вложил мне камень в руку! Мне пришло в голову приподнять куртку — она была тяжелее, чем обычно. Я похлопал по ней ладонью и наткнулся на твердый предмет. Действительно, командир Гада шел от меня слева, так что я сунул камень, или что там было, в левый карман. А думал, что в правый!
Я достал мешочек. Он был из очень толстой, но мягкой кожи, затянутой витой шелковой бечевкой. Я растянул горлышко. Внутри был еще один слой — целлофан с воздушными пузырями, в какой упаковывают посуду. Знаете, многие не могут удержаться, чтобы не пощелкать ими? Я развернул целлофан — под ним был огромный, даже при свете фонарика засверкавший бесчисленными гранями изумруд.
Мои впечатления? Вы никогда не видели таза, в который вывалили ведро черной икры — калужьей, самой крупной? В ресторане ее подают по бешеной цене в количестве чайной ложки, а здесь — целый таз! Вот это было примерно то же самое! Несоразмерность, чрезмерность камня делали его почти уродливым. Это был какой-то мутант.
Но впечатляющий мутант! Изумруд был размером с гусиное яйцо, только вытянутое. Когда ты им играл на свету, его темно-зеленый цвет, как и было сказано в справке Бородавочника, отливал голубым, будто у него внутри была налита ясная вода тропических лагун. Нет, изумительный камень! Только слишком крупный.
Я упаковал его, как он и был. Контейнер для его перевозки был заготовлен. В Москве не знали, как раздобыть «Слезу дракона», а как перевезти, продумали до тонкостей. У меня с собой был такой маленький вертикальный чемоданчик на колесиках, его разрешают брать с собой в салон. Колесики крутились в пластмассовых гнездах, которые в данном случае были великоваты. Дело в том, что в каждом из гнезд была полость, в одну из которых я и засунул изумруд. То ли камень оказался больше, чем ожидали в Конторе, то ли защитные слои были слишком толстыми, но он вошел в гнездо только-только.
Я поставил чемоданчик в угол комнаты, где, учитывая тесноту, наш багаж был навален друг на дружку. Одно дело было сделано, но радости я не испытывал.
Ночь пятая
1. Поиски. Хабиб и вещи
Никак я не думал, что эта ночь будет проходить так. По идее, мы с ребятами должны были бы сидеть сейчас за долгим улучшенным ужином в подвальчике гостиницы «Душанбе». Я посмотрел на часы — была половина второго. Конечно, нас бы оттуда уже давно попросили, так что мы сейчас продолжали бы снимать стресс у кого-нибудь в номере. Но… Как там мне Эсквайр читал про изумруды из своей справки? «На лжецов навлекает несчастья и болезни» — это все точно случилось, слово в слово. «А людей чистых остерегает от заразы и бессонницы» — и это про меня. Но все по порядку.
Я вчера под утро все же, видимо, загнулся. Во всяком случае, электрифицированный муэдзин вырвал меня откуда-то издалека. Вся носоглотка у меня была как будто заткнута губкой, пропитанной кислотой. Все горело, воздух проникал в легкие с сипом и клокотанием, голова раскалывалась. Дома в Нью-Йорке я бы залег в постель с книжками и дисками дня на три интенсивной терапии. Но на войне как на войне! Так я себе сказал утром. Сглазил!
Чай мне принес Хусаин — дядя мальчика. Он в чем-то долго убеждал меня, а уходя, похлопал по плечу.
Я первым делом растворил пару таблеток болеутоляющего. Но голова не прошла, и я закончил завтрак еще двумя таблетками. С текилой. У нас с ребятами было взято с собой две литровых бутылки текилы. Мы перед сном принимали по чуть-чуть, для дезинфекции, и одна бутылка была едва начатой. Сейчас растягивать драгоценную влагу уже было бессмысленно. Я сделал несколько больших глотков — трубы сразу прочистило. Действие было настолько убедительным, что я наполнил текилой фляжку и сунул ее в куртку. Бог с ним, с рамаданом!
Хабиб не появлялся, и я решил идти на базу без него. Проходя мимо старшего караула, я махнул рукой в направлении своего движения и повторил несколько раз:
— Масуд! Масуд!
— Авто?
— Какое там авто? Пешком пойду!
Языки во многом роскошь. При непосредственном контакте они только затеняют главную мысль ненужными подробностями.
На базе ко мне уже привыкли. Часовой побежал открывать шлагбаум, но я просто махнул ему рукой и пролез под ним.
Смотри-ка, Хабиб был там! Может, он и не должен был заезжать за мной? Я в своем сомнамбулическом состоянии уже не помнил, как мы договаривались. Наш переводчик стоял посреди двора в небольшой группе во главе с Фаруком. В другой группе верховодил командир Гада — он инструктировал патрули. Я кивнул ему и направился к Фаруку. Что, они действительно, как и обещали, бросят все силы на поиски ребят?
Пока я шел к нему, я понял одну вещь: Хабиб говорил обо мне. Фарук смотрел на меня не просто потому, что я направлялся к нему, а потому, что он во мне что-то заново оценивал. В какой-то момент он перевел взгляд на командира Гада, и я похолодел. Что, если они уже обнаружили пропажу камня, и Гада попал под подозрение? С кем это их офицер говорил по телефону в Душанбе в моем присутствии? И это я еще не знаю, что именно он сказал!
