Андрей Гуляшки - Драгоценный камень

— Я геолог, товарищ Власев, но я не знаю теории, которая безусловно, именно безусловно, исключала бы наличие этого чудесного минерала в нашей земле. Пусть вероятность составляет два или три процента. Почему же не проверить эту гипотезу? Я спрашиваю вас: почему?

— Если гипотеза исходит из серьезного источника, пожалуйста, проверяйте. В нашем бюджете есть параграф, который разрешает производить вложения в поиски полезных ископаемых. Раз есть параграф, стало быть, расходование средств, то есть проведение исследования, является законным. Но этот параграф, как бы он ни поощрял поиски, отнюдь не обязывает нас верить разным фантазерам. Извините меня, но этот Андрей Андреев, хоть он и не лишен известных способностей, — фантазер первой категории. К тому же имейте в виду, что это человек молодой. Вот что значится в моей записной книжке: «Коммунист. В свободное время любит читать, главным образом книги по истории. Бывший футболист». Вы слышите, товарищ Спиридонов, бывший футболист! Затем: «Хорошо лазает, вынослив. Техника сбора материалов отличная. Есть глаз и нюх. Но увлекается и тем, что не относится к его прямым обязанностям исследователя». Заметьте, товарищ Спиридонов: увлекается поисками — просто так, по собственному желанию и где вздумается. Ведь это же нигилизм! Затем: «В работе очень горячится, верит своему воображению, а оно у него слишком развито». Видите? Поэтому я отметил для себя: «Подвергать его пробы специальному химическому анализу, а до результатов анализа верить ему не больше, чем на тридцать-сорок процентов». Вот так. Как же вы хотите, чтобы я серьезно отнесся к этому его берилловому бреду? Если бы он заговорил о железе, даже о свинце, об олове, наконец, — еще туда-сюда. Но берилл! Это фантастика, бред, плод расстроенного книгами воображения!

— Геологу без воображения — грош цена, — начал сердиться Спиридонов.

— Геолог, который не считается с фактами и выводами, вытекающими из фактов, — вообще не геолог. — Вылю Власев расстегнул вторую пуговицу на своем жилете — действие, которое он производил обычно, только отходя ко сну. — А где у него факты, товарищ Спиридонов? Почему он не дал вам ни кусочка материальной истины? Хотя бы одного кристалла?

Спиридонов хотел ответить ему резкостью, сказать что-нибудь такое, что сразило бы его, но раздумал и замолчал.

Действительно, молодой геолог не представил ни одной пробы, ни одного кристалла. Он просто утверждал, что напал на «обнадеживающие» следы, которые, по его мнению, говорят о возможном присутствии берилла в районе, в котором бригада будет производить разведку. Он только высказывал свою гипотезу, и ничего больше.

Но это была гипотеза, заключающая в себе нечто величественное, нечто бесконечно важное для науки, для обороны страны, для народа. Такая гипотеза могла появиться только у человека с отважным сердцем и дерзким воображением. А если смелое воображение сочетается у него со способностью к трезвому научному мышлению, почему же не помочь такому человеку? Вылю Власев — крупный химик, дарования его известны, но он скептик по натуре, ему кажется фантастическим все, что не подтверждено наглядно, не проверено в лаборатории. Но что будет с исследовательской работой, если всегда и во всех случаях требовать «наглядных» материальных доказательств? В истории великих открытий сколько угодно примеров, когда простая догадка, первоначальное смутное предположение играли решающую роль в дальнейших успехах.

Весь вопрос в том, кто такой Андрей Андреев — серьезный ученый или честолюбец, который стремится во что бы то ни стало поднять шум вокруг своего имени. Но, если бы он был тщеславным хвастунишкой, он непременно раззвонил бы направо и налево о своей гипотезе, и теперь вся София говорила бы о берилле и о том, какие реактивные самолеты и стратосферные летательные аппараты будут делать из металла бериллия. Однако же молодой геолог не казался кичливым болтуном... Краткой запиской в двадцать строк он скромно сообщал о своих догадках, приводил некоторые соображения и просил оказать ему содействие.

И сейчас, обдумывая, что сказать Вылю Власеву, как взволновать его сухую эмпирическую душу, инженер Спиридонов снова вспомнил первую встречу с юношей. Встрече предшествовала короткая, но бурная перепалка за дверьми его кабинета. Он приказал рассыльному никого не пускать — у него была в это время срочная работа, — а нетерпеливый посетитель упорно рвался к нему. Затем послышалась какая-то возня, и через несколько секунд в кабинет влетел огромный детина — головой он касался притолоки. На нем была спортивная рубашка; засученные рукава открывали крепкие, мускулистые руки, густо обросшие волосами до самых кистей. Это был курносый молодой человек со скуластым смуглым лицом и сияющими, как электрические лампочки, светлыми серо-голубыми глазами.

Инженер Спиридонов нахмурился — он любил смелых людей, но терпеть не мог нахалов, особенно если кто являлся к нему без пиджака и с засученными рукавами. Он приготовился выставить этого человека и подбирал в уме подходящие к случаю сильные выражения, но, приподняв очки, вдруг вспомнил, что знает этого юношу, и не просто знает, а что это его подчиненный, геолог. Полтора года назад его перевели из горноизыскательского отдела в геологоразведочный.

Поскольку досада его еще не улеглась, а в полуоткрытую дверь заглядывал помятый в схватке, но все еще не смирившийся с происшествием рассыльный, он спросил строго и довольно недружелюбно:

— Что вам, товарищ, и почему вы входите ко мне в таком виде?

— Простите, — сказал двухметровый детина и покраснел, как будто его обдали кипятком. — Простите, что я вас беспокою, но этот человек, — он показал головой на рассыльного и дружески ему улыбнулся, — этот человек уже третий раз меня отсылает, не пропускает к вам. Разумеется, он не виноват, это вы ему приказали, и я на него не сержусь. А в среду вечером мы уезжаем — я в третьей бригаде, — в среду вечером мы уезжаем, и, вы понимаете, времени терять нельзя. Вот, — он вытащил свой бумажник и достал оттуда сложенный листок. — Я тут кое-что объяснил. Прочтите. Если вы найдете это интересным, позвоните мне. Я написал внизу свой телефон — карандашом.

Он положил листок, пробормотал еле слышно «извините» и, пятясь, выбрался из комнаты.

После обеда инженер Спиридонов шесть раз звонил ему по телефону, но каждый раз один и тот же мелодичный голосок отвечал: «Нет его, товарищ, еще не вернулся». Он позвонил ему около десяти вечера, и, когда в трубке раздался его твердый баритон, в сердце у Спиридонова, неизвестно почему, затрепетала настоящая радость.

— Кому вы еще рассказывали о ваших предположениях? — спросил он.

— Я намекал товарищам по бригаде. Но они отнеслись к моим словам очень недоверчиво, даже... Они смеялись: разве у одного, говорят, у одного только минерала зеленый блеск? Таких минералов, говорят, не меньше сотни... А товарищу Власеву я, разумеется, ничего не говорил. И... как вам сказать? Я было тоже заколебался. Стал уж подумывать, не напал ли я на какой-нибудь незначительный минерал зеленого цвета... Поэтому я и молчал. Но недавно я прочел одну интересную историческую книгу: о горных работах на территории нашей страны в античные времена. И эта книга заставила меня поверить, что я действительно открыл следы берилла.

— Принесите мне точную схему местности, где, по вашим предположениям, есть эта штука, — распорядился Спиридонов. — И никому ни слова, понятно? Не следует прежде времени поднимать шум.

— Мне и в голову не приходило шум поднимать! — засмеялся молодой человек.

На другой день рано утром Спиридонов вызвал к себе помощников Вылю Власева: парторга бригады Павла Папазова и минералога Арсова — специалиста по цветным металлам.

Парторг Павел Папазов был, как и Вылю Власев, опытным химиком, но ни внешностью, ни характером — ничем не походил на него. Он был высок и строен, одевался скромно, но со вкусом, каждый день брился, не брал в рот спиртного и время от времени протирал тряпочкой ботинки, чтобы они блестели. Открытое красивое лицо, приветливый блеск спокойных голубых глаз, ласковый голос и постоянная непринужденная готовность выслушать то, что тревожит и волнует людей, — все это располагало к откровенности, вызывало симпатию даже у тех, кто знал его всего несколько дней. Он был старым членом партии, до Девятого сентября[1] сидел в тюрьме — после провала по военной линии. Когда бригада отправлялась в экспедицию, он добровольно брал на себя обязанности санитара, делал перевязки, давал заболевшим аспирин и хинин, строго следил за тем, чтобы никто, вспотев, не пил холодной воды. Павел Папазов был любимцем бригады, только Вылю Власев держался с ним холодно, почти официально и всегда обращался к нему на «вы». Но замкнутый и необщительный характер Вылю Власева был хорошо известен, и это никого не удивляло — он был неисправимый педант.