Андрей Ильин - Мы из Конторы
Так что лучшего желать было нельзя.
Да и Анна Михайловна Николая Петровича вполне устраивала, так как была домовитая и в душу к нему без спроса не лезла. И хоть многие удивлялись его выбору, ибо Николай Петрович был мужчина видный и, наверное, мог найти себе кого-нибудь помоложе, да только он никого не искал. И то верно — молоденькие девицы, они, конечно, смазливей, да только с ними хлопот куда как больше. Молоденьких дурочек жизнь еще не била, не колотила, и все им чего-то хочется — то танцулек, то курортов, то нарядов новых, а Анна Михайловна была дамой степенной, несуетной и нелюбопытной, дома у нее было чисто, а на плите всегда стоял свежесваренный борщ. Да и внешностью она была ничего себе, и возрастом в самом соку, когда есть еще на что поглядеть и за что подержаться.
Так они и жили, довольные друг другом.
Конечно, у супруга Анны Петровны имели место некоторые странности — не без этого, — к примеру, он терпеть не мог разговоров о своем прошлом, ничего и никогда не рассказывая. Если кто-то спрашивал, какой вуз он окончил, где работал или служил, он лишь отмахивался да отшучивался. Или тяжко вздыхал.
Иногда Анна Михайловна дивилась тому, что, живя с ним год, почти ничего о нем не знает. Порой подозревала худшее: что в своем прошлом он сидел в тюрьме или, того не лучше, — имел семью! Может быть, даже две! Но спросить о том напрямую побаивалась, а строить догадки было делом пустым. Коли человек не хочет копаться в своем прошлом, то зачем его неволить…
И вообще, надобно сказать, Николай Петрович был по натуре своей молчалив, если не сказать угрюм, компаний не водил, болтать попусту не любил и вместо того, чтобы обсуждать итоги последнего футбольного матча или пропадать в гараже, предпочитал заниматься по хозяйству, мастеря какую-нибудь полочку. И слава богу!
Он делал полочку, прибивал ее к стене, глядел на нее, поправлял при надобности и шел в ванную мыть руки, а после за стол есть или к телевизору глядеть вечерние новости.
Наверное, это и есть тихое семейное счастье…
Потому как никаких иных вредных привычек у супруга Анны Михайловны не наблюдалось. Кроме, может быть, еще одной… Была у Николая Петровича слабость — обожал он местную прессу, каждую субботу покупая газеты бесплатных объявлений и с удовольствием просматривая их.
— Хм… — говорил он, качая головой. — Занятно.
Или:
— Ну дают!..
Или:
— Во народ, чего только не удумают!.. Ну придурки…
После чего, довольный собой и жизнью, откладывал газету и шел завтракать.
Но увлечение газетами — это тебе не водкой или посторонними девками. Подумаешь — газета, пускай себе читает!..
Вот и теперь была суббота, и Николай Петрович отправился в киоск Роспечати.
Он надел ношеный, но вполне еще приличный костюм и шагнул к двери.
— Нам ничего не нужно? — спросил он.
— Купи спичек, — крикнула ему вдогонку Анна Михайловна. — У нас последний коробок остался. И соль…
— Ладно, — ответил супруг, снимая с вешалки плащ.
И пошел…
И все было как всегда, и никто подумать не мог, что этот день будет последним днем семейного счастья Анны Михайловны.
Глава 4
Дело было и впрямь весьма и весьма щекотливое. Потому что было связано с приборкой. То есть нужно было прибрать. Не здесь. И не за собой, а за другими…
На что желающих не находилось!
Это раньше, когда был «союз нерушимый», которого с его экономикой, ракетами и ориентированной на оборону плановой экономикой весь противоположный лагерь как черт ладана боялся, такие дела проходили без сучка без задоринки. Тогда на уборщика пахал весь Союз от Москвы до самых до окраин — работали центральные НИИ, предлагавшие новейшие технические разработки, спецслужбы, сочинявшие легенды и биографии, МИД и печатные органы ЦК КПСС, обеспечивавшие шумовое прикрытие, и без счету других организаций, отвечавших за коридоры, страховки, каналы связи, пути эвакуации и пр. Тогда, даже если уборщик «палился», его всем миром вытаскивали с чужих нар, пугая Запад нотами протеста, дружескими визитами Тихоокеанского и Северного флотов и перспективой термоядерной войны в ближайший вторник.
Ныне все иначе.
Ныне никто никого с нар не вытаскивает, на шпионов не меняет и ордена за исполнение особых заданий не дает, отчего охотников на опасные авантюры находится мало.
Если их, конечно, спрашивают.
Михаила Михайловича не спросили.
— Надеюсь, вам все ясно?
— Так точно! — по-военному четко ответил представитель Конторы.
Чего уж тут не понять — на Контору вновь вешают дурно пахнущее дело, от которого другие государевы службы отвертелись. И приказ оттого дали не письменный, а, как водится, устный, чтобы всегда можно было от него откреститься, если ситуация выйдет из-под контроля.
Но хоть это не письменный приказ, а все равно приказ, который следует не обсуждать, а исполнять.
— Мне необходима информация по объекту, — сказал Михаил Михайлович.
— Да, конечно, — кивнул Первый, передавая ему CD-диск. — Здесь вы найдете все, что вас может интересовать…
На «сидюшнике» был подбор официальных, из личного дела, фотографий и из семейного альбома, где объект позировал стоя и сидя в одиночку и в кругу родных, и был видеофрагмент, где он же был изображен на природе, на фоне грядок с граблями, на волейбольной площадке и «крупняком» во весь экран, утирающим пот со лба, смеющимся прямо в объектив и что-то оживленно расказывающим.
Это крайне важно, что, кроме фото, имелись видеозаписи, дающие представление о характерных для объекта манерах — о том, как он говорит, движется, гримасничает, жестикулирует, ходит, смеется… По ним человека возможно узнать, даже если он изменил свою внешность.
И было несколько снимков, где объект был сфотографирован в военной форме — в полевом камуфляже с автоматом наперевес и парадном мундире с полковничьими погонами и орденскими планками на груди.
В этом-то и было все дело. В погонах… Потому что объект был полковником ГРУ со всеми возможными выслугами и секретными допусками. И почти было стал уже генералом, да вдруг сбежал за границу, попросив там политического убежища и рассказав о всех известных ему секретах, чем нанес престижу и обороноспособности Родины серьезный урон.
За что его следовало примерно наказать. Но сделать это на законных основаниях было невозможно, так как ныне предатель находился вне досягаемости российского правосудия, под защитой чужих законов.
А наказать ох как хотелось! Да и следовало, чтоб другим неповадно было Родину за фунты и доллары продавать.
Это ведь лишь кажется, что переметнувшиеся на сторону врага предатели в чужих краях процветают, тратя свои тридцать сребреников на машины, рестораны, дам и виллы. На самом деле, коли дать себе труд просмотреть списки беглецов, то скоро выяснится, что долгожителей среди них нет, — все они кто в дорожно-транспортное происшествие попал, кто случайно из окна выпал, кто несвежим сэндвичем до смерти поперхнулся. И хоть о тех происшествиях в прессе не пишут, все, кому следует, о них узнают, к себе судьбу предателей примеривая.
Всегда так было.
И, наверное, должно быть.
И никакие идеологии здесь ни при чем. Понятия о чести и долге — при чем. Негоже своих чужим сдавать, пусть даже из самых благородных побуждений. Даже в детской компании, коли своих «заложишь», и то непременно по сопатке схлопочешь.
Вот и теперь надобно бы «по сопатке»!
Только как до нее добраться?
Иностранной резидентуры у Конторы нет, так как она создана исключительно под решение российских задач, являясь, по сути, своей, внутренней, разведкой. А теперь придется действовать не тут, а там — в незнакомой, насквозь враждебной обстановке без какого-либо прикрытия.
Кого на такое дело послать?
Из действующих резидентов?..
Из выведенных в резерв?..
Из их кураторов?..
Кого же?..
Пожалуй, кого-нибудь из резервистов…
— И последнее, — задрал палец вверх Первый. — За обеспечение операции будет отвечать Федеральная служба безопасности…
А вот это уже удар под дых. Значит, их человек будет свою головушку в петлю совать, а за ним из ближайших кустов приглядывать бравые ребятки в одинакового покроя пиджаках? Чтобы он в последнее мгновенье не сдрейфил и не сбег?..
Выходит, не верит им Первый, коли вешает на хвост своих людей из безопасности! И коли выгорит дело, те ребятки просверлят на погонах новые дырки, поделив с ними успех, а сорвется — за все ответит исполнитель! Сполна!..
Вот, значит, какой получается расклад?..
Глава 5
На улице было довольно противно. Шел дождь, и было довольно прохладно.
Николай Петрович поглубже втянул голову в воротник и посеменил к ближайшему киоску, где намеревался купить столь любимые им газеты.
