Исраэль Левин - Ложный след. Шпионская сага. Книга 2
Отбросить в сторону сантименты оказалось непросто, но со временем все обошлось, нашлись более серьезные темы для размышлений. Сама логика будущей операции приводила меня в ужас. Значит, я знаю, что участвую в ней с Леоном, а он – нет. Кроме того, меня направляют как бы ему в помощь, и моя часть работы, ее цели и задачи, естественно, ему понятны, хоть он и не знает исполнителя. Ну а если я не справлюсь, то беспокоиться о дальнейшем бессмысленно, его просто не будет. А вот когда я выполню свое задание, то сдам тем самым Йоси и его руководству экзамен на пригодность для дальнейшей работы. Но если я раню Леона, этот гордый человек не простит себя за то, что втянул меня в такие непростые дела… Сознание собственной вины и горечь будут подтачивать его изнутри до тех пор, пока он не возненавидит себя и меня. Да, легко сказать: «оставь все за порогом дома»! Господи, не дай случиться беде!
А затем подошел день моей отправки на задание».Глава 3
Санкт-Петербург
Квартира проф. П.И. Страхова, исполняющего обязанности директора Санкт-Петербургского НИИ физики, заведующего лабораторией изучения аномалий электромагнитных полей
20 марта 2004 г., 22:00
Долгое время Павел Ильич не замечал огромных нагрузок, без которых, впрочем, его жизнь была бы бессмысленной и неинтересной. Работа в институте, Президиуме Академии наук, Библиотеке Академии наук, занятия с аспирантами и молодыми учеными, подготовка статей и докладов… Изо дня в день он начинал работать засветло, заканчивая, когда петухи собирались петь. И ничего, выдюживал. Но в последнее время профессора стали одолевать желания, как говорится, совсем не к месту и не ко времени: он почувствовал новую хворь – потребность в ведении дневника. Захотелось описать все, чем занимался в науке, что пережил, с чем довелось столкнуться в своей достаточно долгой и небезуспешной карьере. Правда, записи приходилось делать с величайшей осторожностью, ведь Павел Ильич полжизни имел дело со сверхсекретными вещами, о которых не следовало говорить вслух, а тем более писать. С карьерой возникли некоторые проблемы, причем не такие уж и маленькие. Его руководитель считался таковым лишь формально – академик Монос, былая гордость и слава советской науки, не первый год тяжело болел. Фактически вся его работа на посту директора НИИ сводилась к ежемесячному подписанию финансовых документов, а остальное за него делал Страхов. Чтобы не нарушать законодательства, Павла Ильича раз в три месяца назначали директором института, присовокупляя «и. о.». Честно говоря, это всем порядком осточертело, но что поделаешь, когда в дело вступает «сильная рука» из министерства, поддерживающая угасающее, но все еще действующее светило советской науки, пускай даже и прошлых лет. Товарищи наверху недвусмысленно дали понять: пока жив, трогать не будем. Значит, его заместителю остается терпение и еще раз терпение!
К Павлу Ильичу, талантливому ученому, обращались за консультацией и советом специалисты разных областей. Кстати, его самолюбие отнюдь не страдало, если к нему за помощью приходили инженеры и рабочие (разумеется, не посторонние, а с предприятий-смежников или разработчики). Недавно случилась совсем анекдотичная история: пришел на прием слесарь-сборщик, самый-самый лучший, даже на Госпремию выдвигавшийся. Так вот у этого Иван Иваныча конфуз вышел: поехали с женой в ЦПКиО, нагулялись, на лодке покатались, он пива выпил, расслабился, погода отличная… И повалил жену под кустиком, благо никого вокруг не наблюдалось. Недремлющий милиционер в самый интересный момент оказался рядом и отчаянным свистом прервал удовольствие супругов. Иван Иваныч пытался ему что-то втолковать – да где там: отволокли в дежурку, а там чин по чину составили акт и прислали на работу. 213-я статья Уголовного кодекса, между прочим, не шутки… Секретарь директора посоветовала ему пойти к Страхову; хотя его и звали Пашей Бесполезным, специалистов он ценить умел.
Академик принял несчастного Иваныча без обычных проволочек.
– Что же это вам приспичило в парке? До дому дотерпеть не могли?
– Пал Ильич, а что же мне было делать, если он встал, окаянный? В нашем возрасте такое нечасто случается…
Посмеялся Страхов, посочувствовал рабочему и отправил в милицию бумагу: мол, отчитали нарушителя общественного спокойствия на собрании, больше не повторится. Инцидент замяли.
Все же нельзя было назвать академика Страхова сухарем, преданным только науке. Его немногочисленные друзья знали, что Павел Ильич – настоящий шестидесятник, ставший таковым еще во времена «физиков и лириков». Он обожал стихи Рождественского, Евтушенко и Самойлова, боготворил Визбора и Окуджаву, мог без конца слушать Клячкина и Берковского, завидовал академику Городницкому, умеющему сочетать занятия наукой с поэзией и песенным творчеством.
И вдруг все в одночасье рухнуло. Не стало той, которая составляла большую часть его жизни, той, которая превратила его из шестидесятника Поля в солидного импозантного мужчину, сохранившего в душе романтику прошедших лет. Они прожили вместе душа в душу более тридцати лет. Детей у них не случилось, и все эти годы он оставался для жены мужем и обожаемым ребенком, требующим непрестанной заботы и внимания.
Четыре года, как ее нет… И теперь профессор Страхов жил, не понимая, зачем это нужно и как ему жить дальше. Он очень изменился: вместо ухоженного, подтянутого мужчины средних лет – почти старик с сероватой кожей, кругами под глазами и погасшим взглядом. Да еще проблемы с зубами появились…
Тридцать лет жизни с любимой женщиной – не шутка, такая привязанность бесследно не уходит, и теперь Павел Ильич входил в свой опустевший дом и не знал, куда себя девать, – слишком сильно все вокруг напоминало о жене. Он пытался сохранять заведенный ею порядок и уют в доме – но куда там! Оказалось, что горячие завтраки, отутюженные сорочки и костюмы, сверкающая чистотой кухня и отсутствие пыли в кабинете требуют массы времени! И где его взять? Одни походы по магазинам сколько сил отнимают, а коммунальные платежи вообще оказались загадкой: он, ученый, едва справлялся с заполнением этих по-идиотски составленных бумажек. Воз, который он тянул на службе, никто облегчать не собирался, а домашние заботы вообще казались Монбланом, способным погрести под собой несчастного профессора. Значит, придется искать помощницу по хозяйству.
Подходящая нашлась не сразу. Павел Ильич с содроганием вспоминал вереницу женщин, с которыми агентство по найму домработниц устраивало ему встречи. Ему было неловко общаться с этими вполне интеллигентными дамами, тихими, напряженными, с тревожным взглядом – ведь им так нужна работа! Накатывалась смертельная тоска: непростые времена выбили почву из-под ног тысяч женщин, отобрали у них работу, профессию, гордость… Нет, выбирать вот так, словно на невольничьем рынке, нельзя! Это позор, это неприлично и невозможно! Уж лучше как-то самому справляться или знакомых поспрашивать… Может, кто-нибудь присоветует?
Проблема решилась неожиданно просто: позвонила Лариса, подруга умершей жены. Ее давняя приятельница, бывшая одноклассница, посетовала на то, что ее одинокая родственница никак не может найти работу. Та полжизни провела с мужем в гарнизонах, а теперь осталась одна. Муж, закончив службу в армии, решил начать новую жизнь и начал, как это нередко бывает, с двух вещей: выпивки и развода. Вот его-то жену Лариса и решила порекомендовать Страхову, тем более что подруга поклялась: Наталье тактичности и умения вести домашнее хозяйство не занимать. К счастью, бывшая офицерская жена вызвала симпатию профессора сразу же.
Много ли нужно для счастья мужчине, измученному борьбой с одиноким существованием? Рюмка – не спасение, а вот заботы ему не хватает, впрочем, как и всем одиноким людям.
Теперь утро Павла Ильича начиналось с изумительного запаха свежесваренного кофе, красиво сервированного вместе с аппетитным горячим завтраком. Наталья каким-то непостижимым образом умела угадывать его вкусы, даже омлет готовила, как профессор любил, – по-кайзеровски, и кофе варила именно такой, как ему нравилось – с щепоткой кардамона и шапочкой густой пены.
Павел Ильич не понимал, как это удалось Наталье, но немногословная женщина со странно притягательным взглядом зеленых глаз вернула в опустевший дом Страхова уют и тепло. Она не заводила долгих бесед, не приставала к профессору с расспросами насчет его пожеланий, привычек или планов, а просто молча делала свое дело. И вскоре дом вновь засиял чистотой, наполнился ароматами свежести и вкусной еды, а одежда и вещи Павла Ильича вновь обрели лоск и ухоженность.
Профессор полюбил неспешные беседы с Натальей за вечерним чаем и буквально за пару месяцев стал выглядеть моложавее и энергичнее. Он заметно посвежел, все чаще улыбался, а иногда даже чуть слышно напевал что-то себе под нос, повергая в изумление сотрудников института, привыкших к бесстрастности педантичного Паши Бесполезного.
