Алистер Маклин - Когда бьет восемь склянок

— Мило, не правда ли? Но ощущение не из приятных. — Она улыбнулась все той же улыбкой. — Я могу показать кое-что похуже. — Нет, нет, нет, — торопливо сказал дядюшка Артур. — В этом нет никакой необходимости. — Он помолчал немного, затем выдавал из себя: — Дорогая Шарлотта, в какой же опасности вы оказались. Это жестокость, дьявольская жестокость. Чудовище, которое, возможно, находилось под действием наркотиков. Никогда бы этому не поверил! — Лицо у него стало красно-кирпичного цвета, голос был такой, словно Квиин держал его за горло. Он задыхался. — Никто бы в это не поверил!

— Кроме прежней леди Скурос, — спокойно сказала она. — Теперь я понимаю, почему она то и дело попадала в психбольницы, пока не умерла. — Она вся сжалась. — Я не хочу последовать за ней. Я сделана из более крепкого материала, чем Мадлен Скурос. Поэтому я собралась и убежала. — Она показала на маленькую полиэтиленовую сумку с одеждой, привязанную к поясу: — Как Дик Виттингтон, не правда ли?

— Они будут здесь задолго до полуночи, если обнаружат, что вы сбежали, — заметил я.

— Они обнаружат это только утром. Я часто запираю дверь каюты на ночь. Сегодня вечером я заперла ее изнутри.

— Да, это хорошо, — сказал я. — А вот стоять в мокрой одежде — не очень полезно. Это может кончиться воспалением легких. В моей каюте вы найдете полотенце. А после мы вас устроим в отеле «Колумбия».

— Я надеялась на большее... — Плечи ее опустились еще ниже, если только это было возможно; выражение отчаяния и крушения всех надежд было непередаваемо. — Вы оставите меня в таком месте, где они сразу найдут меня. Для меня нет безопасного места в Торбее. Они схватят меня и вернут назад, а мой муж запрет меня в каюте. Моя единственная надежда — бежать. Пожалуйста! Разве мы не можем бежать вместе?

— Нет.

— Мужчины не любят уклончивых ответов, так, что ли? Единственное, что ее удручало и унижало, это то, что она никак не могла задеть мое самолюбие. Она повернулась к дядюшке Артуру, взяла его руки в свои в сказала тихо: — Сэр Артур! Я взываю к вам, как к английскому джентльмену. — Черт с ним, с Калвертом, этим крестьянином, рожденным за границей. Можно мне остаться? Пожалуйста! Дядюшка Артур покосился на меня, колеблясь, заглянул в большие карие глаза Шарлотты Скурос и пропал.

— Конечно, вы можете остаться, моя дорогая Шарлотта. — Он склонился перед ней в классической манере, соответствующей его бороде и моноклю. — К вашим услугам, дорогая леди.

— Благодарю вас, сэр Артур. — Она улыбнулась мне, но не с триумфом или удовлетворением, а несколько заискивающе и дружелюбно. — Хорошо бы, Филип, чтобы мы пришла в соглашению, хотя бы молча. Что вы на это скажете?

— Если сэру Артуру угодно подвергать вас опасности, по сравнению с которой то, что ожидало вас в Торбее, просто ничто — это дело сэра Артура. Что же до всего остального, то здесь моего согласия не требуется. Я подчиненный и обязан выполнять приказы.

— Вы снисходительны до предела, — ядовито сказал дядюшка Артур.

— Виноват, сэр. Я не должен был подвергать сомнению ваши суждения, Я очень рад видеть леди. Но думаю, ей лучше находиться внизу, пока мы будем стоять у пирса, сэр.

— Разумная предосторожность, — мягко сказал дядюшка Артур. Ему приятна была моя покорность, мое признание исконных прав аристократии.

— Это будет недолго. — Я улыбнулся Шарлотте Скурос. — Мы покинем Торбей в течение часа.

— Не могу взять в толк, за что вы его взяли?

Я перевел взгляд с сержанта Мак-Дональда на человека с лицом, разбитым в кровь, и вновь на Мак-Дональда.

— Вторжение и нападение. Физическое насилие и сопротивление. Незаконное ношение опасного оружия с намерением совершить убийство. Чего же вы еще хотите?

— Ну ладно. Не так все просто, как кажется. — Сержант Мак-Дональд развел руками. — Он не вторгался и не нападал, мистер Петерсон. Он только ошвартовался. Закон не против, этого. Физическое насилие и сопротивление? Но он сам выглядит так, словно он жертва, а не преступник. И какое же у него было оружие, мистер Петерсон?

— Я не знаю. Он, должно быть, выбросил его за борт.

— Понятно. Выбросил за борт, говорите? Итак, мы не имеем никаких реальных доказательств преступных намерений.

Я начал немного уставать от сержанта Мак-Дональда. Он быстро сговорился с мнимыми таможенниками, но со мной был исключительно сух.

— Вы хотите сказать, что это продукт моего больного воображения? Вы еще скажите, что я только что высадился на берег, напал на первого встречного, набил ему морду и приволок сюда, чтобы рассказать вам эту историю. Даже вы не настолько глупы, чтобы это проверить.

Его коричневое лицо стало красным, костяшки пальцев побелели. Он сказал мягко:

— Будьте добры не говорить со мной в таком тоне.

— Если вы и дальше будете упираться, как дурак, то я и буду считать вас дураком. Вы что, не собираетесь посадить его? — Но против него нет ничего, кроме ваших слов. — Есть. У меня есть свидетель. Он сейчас внизу, на старом пирсе. Адмирал сэр Артур Эрафорд-Джейсон. Очень уважаемый государственный деятель.

— Но когда я был у вас на судне, с вами был мистер Ханслетт.

— Он тоже там, внизу. — Я указал на своего пленника. — Почему бы вам не задать несколько вопросов вашему приятелю?

— Я послал за врачом. Сначала он должен привести в порядок его лицо. Я не могу разобрать ни слова из того, что он говорит. — Врач тут не поможет, — сказал я. — Меня, например, гораздо больше беспокоит то, что он говорят по-итальянски.

— По-итальянски? Это я быстро установлю. Владелец кафе на Западных островах итальянец.

— Это пригодится. Мы должны задать нашему приятелю несколько вопросиков. Где его паспорт? Как он появился в этой стране? Кто его нанял и где он живет? Сержант долго смотрел на меня, затем медленно произнес:

— Вы очень странный морской биолог, мистер Петерсон.

— А вы очень странный полицейский, мистер Мак-Дональд. Доброй ночи. Я пересек слабо освещенную улицу, вышел на мол и стал ждать в тени телефонной будки. Спустя две минуты по улице торопливо прошел человек с саквояжем и свернул к полицейскому участку. Он вышел через пять минут, что меня не удивило: это был маленький провинциальный эскулап, а тут требовалась госпитализация. Дверь полицейского участка снова отворилась, и оттуда быстро вышел сержант Мак-Дональд в наглухо застегнутом черном макинтоше. Он быстро шагал вдоль мола, не глядя по сторонам, поэтому мне легко было следовать за ним. Он повернул к старому каменному пирсу. В конце пирса он зажег фонарь, спустился по веревочной лестнице и подтянул за цепь маленькую лодку.

— Почему они не снабдили вас телефоном или передатчиком для срочных сообщений? — спросил я. — В такую ночь можно погибнуть в холодных волнах, так и не добравшись до «Шангри-Ла».

Он медленно выпрямился, выпустил конец из рук, и лодка исчезла в темноте. Он медленно поднялся по лестнице, очень медленно и тяжело, как старик, и спокойно спросил:

— Что это вы сказали о «Шангри-Ла»?

— Я не хочу принуждать вас, сержант, — приветливо сказал я. — Вы не можете разглашать служебные тайны. Вы ведь служите вашим хозяевам и теперь отправляетесь туда, чтобы сообщить, что один из их наемников серьезно искалечен и что у этого Петерсона серьезнейшие подозрения насчет сержанта Ман-Дональда. Так?

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — отрешенно произнес он. — «Шангри-Ла»? Я не думал даже приближаться к «Шангри-Ла».

— Тогда куда же вы собрались? Ну, говорите... Ловить рыбу? Что-то не видно ваших снастей...

— А как вы объясните ваши собственные дела? — спросил Мак-Дональд.

— Я как раз этим в занимаюсь. Присоединяйтесь, сержант. Давайте поразмыслим о вашем итальянском парнишке. Я привожу его к вам, имея лишь смутные подозрения, что вы тоже в чем-то замешаны. Привожу, чтобы посмотреть, как вы отреагируете. И у меня не остается никаких сомнений. Вы прекрасно отреагировали. — Я, может, не такой умный, мистер Петерсон, — с достоинством возразил он, — но я и не полный идиот. Я думал, вы один из них или что-то в этом роде. — Он помолчал. — Но вы не из тех. Вы из службы безопасности.

— Да, я из службы безопасности. — Я указал туда, где в двадцати ярдах от нас стоял «Файркрест». — Вам лучше побеседовать с моим боссом.

— Я не подчиняюсь службе безопасности.

— Это ваше дело, — сказал я безразлично, отвернулся н посмотрел через мол. — А ваши два сына, сержант Мак-Дональд, шестнадцатилетние близнецы, которые якобы погибли некоторое время назад в Кайкгорме?

— Что вы сказали о моих сыновьях? — спросил он упавшим голосом.

— Только то, что мне, к сожалению, придется сказать им, что их отец и пальцем не пошевелил, чтобы спасти их.

Дядюшка Артур был страшен, как никогда, а уж если дядюшка Артур примется запугивать, тут есть на что посмотреть. Он даже не шелохнулся, когда я ввел Мак-Дональда в салон, он не предложил ему сесть. Пристальный синий взгляд василиска, усиленный и сконцентрированный сверкающим моноклем, пронизывал несчастного сержанта, как луч лазера.