Чингиз Абдуллаев - Пепел надежды
— Странно, — задумчиво сказал Дронго, — мне он говорил, что спускался только один раз. Кого вы имеете в виду?
— Я его фамилии не знаю, но он, кажется, из Комитета по государственному имуществу. — Понятно. И больше вы никого не видели?
— Нет, не видел.
— Один из свидетелей рассказал мне, что слышал, как громко спорили консул и Низаметдинов. Вы ничего не слышали?
Валидов быстро взглянул на подполковника. Что-то промелькнуло в его лице.
— Нет, — сказал он, — я ничего не слышал.
— В своей последней статье в «Комсомольской правде» вы заявили, что ваша страна должна немедленно выйти из СНГ. А вам не кажется, что такое убийство может быть сознательно спланированной акцией, чтобы подтолкнуть ваше государство к этому шагу?
— Нет, не кажется, — гордо поднял голову Валидов, — это вполне укладывается в мою концепцию. Сначала они украли самолет, а теперь решили припугнуть нас. Мы просто обязаны выйти из-под зависимости Москвы.
— Почему вы так настроены против СНГ? — спросил Дронго.
— А вам очень нравится этот общий барак? — огрызнулся Валидов. — Давно нужно освободиться от этой надуманной организации.
— Но ведь СНГ — это не бывший Советский Союз, — настаивал Дронго. — Чем он вам так не нравится?
— А мне и Советский Союз совсем не нравился, — ответил Валидов. — Я десять лет работал в газете, и меня никуда не выдвигали. Если бы не наша независимость, я бы никогда не получил нормального назначения. Никуда не выдвигали. Говорили, что я не знаю русского языка, не умею грамотно писать. А я действительно раньше плохо говорил по-русски, ведь работал я в нашей национальной газете. Мне пришлось столько учиться, чтобы писать не хуже других.
Знаете, как было стыдно, когда я не мог даже с девушками нормально пообщаться.
Никуда не выдвигали А теперь все, все кончилось. Мы теперь этих русскоязычных вот как зажали, — показал свой кулак Валидов. — Нет, против русских, которые у нас живут, я ничего не имею. Пусть они говорят на своем языке и пусть живут у нас. Но наши национальные предатели — они ведь и детей учили по-русски говорить, и в институтах по-русски учились. Вот кто всегда выступает против нашей независимости. Все русскоязычные — это «пятая колонна» Москвы в нашей республике, — вдохновенно сообщил Валидов. — У нас даже до того дошло, что некоторые писатели начали писать по-русски. Вот до чего мы докатились.
— А вам не кажется, Валидов, что вместо того, чтобы так нервничать, наоборот, нужно радоваться. Великий индийский поэт Рабиндранат Тагор писал на английском. Великий азербайджанский поэт Низами Гянджеви писал на фарси.
Русские писатели Набоков и Бродский писали по-английски. Неужели это так плохо?
— Вы мне эти примеры не приводите. Все, кто пишет на чужом языке, это люди, оторванные от культуры, от своих национальных истоков. Главное для писателя — это его язык.
— Поэтому Гомера помнят до сих пор, — усмехнулся Дронго, — а ведь древнегреческого уже не существует.
— Это единичный пример, — отмахнулся Валидов.
— Вот такие журналисты, как вы, Валидов, и сбивают людей с толку. Разве важно, на каком языке кто пишет? Важнее, что пишет. Вы вспомните, сколько было известных писателей в республиках Советского Союза, которые писали по-русски.
Казах Олжас Сулейменов, киргиз Чингиз Айтматов, абхазец Фазиль Искандер, азербайджанцы братья Ибрагимбековы. Многих из них знали не только в нашей бывшей стране. А русский поэт Бродский, еврей по национальности который писал на английском, он тоже был оторван от своей культуры?
— Евреи вообще люди космополитичные, — с апломбом заявил Валидов.
— Не хочу больше спорить на эту тему, — поморщился Дронго, — иначе мы далеко зайдем. Хотя дальше некуда, вы ведь даже местные власти обвиняете в том, что они скрывают самолет, выполняя волю Москвы.
— Конечно, скрывают, — раздраженно заявил Валидов, — или помогают тем, кто скрывает тайну исчезновения нашего самолета.
— Знаете, чему я удивляюсь? — вдруг сказал Дронго. — Тому, что убили только вашего консула. Представляю, как вы всем здесь действовали на нервы. В этом маленьком краю, в Дагестане, живут люди, которые говорят на двадцати с лишним языках. И живут дружно. А потом появляетесь вы и начинаете доказывать, что они сознательно утопили ваш самолет, проводя имперскую политику Москвы.
Представляете, как обидно это слышать живущим здесь людям?
— Вы меня не обвиняйте, — рассердился Валидов. — Вы ведь приехали искать убийцу, так и ищите его. А меня не обвиняйте. Я сам знаю, как мне вести себя.
— Последний вопрос. Номер напротив вас монтируют. Туда вчера никто не заходил?
— Конечно, заходили. Вчера мастера были, трое мастеров, как обычно, — удивился вопросу Дронго Валидов.
— Вчера они работали? — не поверил услышанному Дронго.
— Ну да, как обычно, — подтвердил Валидов.
— Спасибо. До свидания.
Дронго вышел из комнаты. Был уже второй час ночи. Он еще раз поднялся наверх и снова постучался к Колышеву. Тот почти сразу открыл дверь.
— Я чувствовал, что вы подниметесь ко мне еще раз, — признался он.
— Почему?
— Не знаю. Но мне казалось, что вы не успокоитесь и всю ночь будете продолжать свое расследование.
— Вы сказали мне, что спускались вниз только один раз.
— Верно.
— Но соседи видели, что вы спускались два раза. Вполне возможно, что второй раз вы спустились для того, чтобы передать кому-то на улице пистолет, из которого вы могли застрелить консула.
Колышев попятился в глубь своей комнаты.
— Нет, — пробормотал он, — как вы можете так думать! Нет…
— Но у меня есть свидетель, который видел, как вы дважды спускались вниз, — продолжал настаивать Дронго. — Зачем вы скрыли от меня этот факт?
Глава 18
Перед ним стояла беременная женщина, и он впервые в жизни не знал, что ему делать. Из другой комнаты выбежал бледный Миленкин, услышавший выстрелы. В руках у него был мешок. Увидев женщину, он поднял пистолет. Она стояла спиной к нему, и он не видел ее живота.
— Нет! — закричал полковник. — Нет!
Миленкин опустил пистолет. Женщина обернулась и увидела второго бандита, стоявшего за ее спиной. Миленкин заметил наконец ее живот и негромко выругался. Она пошатнулась, и Высоченко, уже не раздумывая, бросился к ней, убирая свой пистолет. Она упала ему на руки.
— Спокойнее, — сказал он, — не нужно нервничать. Мы вам ничего не сделаем.
К счастью, женщина не потеряла сознания. Она открыла глаза.
— Не трогайте меня, — попросила женщина.
— Конечно, конечно, — согласился Высочеко, — не беспокойтесь.
— Мы опаздываем! — закричал Миленкин.
— Иди в хранилище! — крикнул ему полковник. — Дверь открыта, Вася успел ее открыть.
— Посидите здесь и не двигайтесь, — попросил Высоченко, — пожалуйста, не двигайтесь! Я не хочу причинять вам боли. Вы мне обещаете?
Она кивнула. Он принес для нее стул, подвинул его женщине, чуть не силой посадив на него перепуганную работницу банка. У нее были мягкие черты лица и немного запавшие глаза с характерными мешками под ними, какие бывают у тяжело переносящих беременность женщин. Она была не очень красива, но внутренняя одухотворенность, какая бывает в глазах каждой беременной женщины, какое-то непонятное сияние изнутри делали ее похожей на Мадонну.
Миленкин вбежал в хранилище.
— Кто у вас? — вдруг спросил полковник, глядя на женщину.
— Мальчик, — сказала она, чуть улыбнувшись.
Tакой простой вопрос убедил ее больше любых слов, что ее не тронут.
— Когда рожать?
— Через три месяца. — Женщина тихонько вздохнула. — Я с завтрашнего дня ухожу в отпуск и поэтому задержалась на работе.
— В банке есть еще кто-нибудь?
— Конечно. — Она посмотрела на мертвого охранника и вздрогнула. — Еще двое охранников и наш дежурный, — шепотом сказала она. — Уходите, они вооружены.
Он стоял, не двигаясь. Она смотрела на него и, видимо, что-то поняла.
Ее начала бить сильная дрожь.
— Вы их всех… всех… — Она буквально сотрясалась.
— Вам нельзя нервничать, — мрачно сказал Высоченко.
— Зачем вы это делаете? — спросила женщина. Он не хотел отвечать. Он вообще давно должен был бежать за Миленкиным, чтобы помочь ему забрать деньги.
Но он стоял, смотрел на эту прекрасную некрасивую беременную женщину и молчал.
Стоял и молча смотрел на нее, вдруг осознав, что обязан ответить. Ему на секунду даже показалась, что над ее головой что-то блеснуло, словно нимб святой. Ему никогда не было так страшно. Никогда в жизни. Даже когда расстреливали его ребят из минометов и пулеметов, даже тогда, когда он потерял сознание и, очнувшись, понял, что по его телу ходят другие люди, считая его мертвым. Даже когда он стоял в доме один против нескольких вооруженных бандитов, он не боялся. А сейчас он испугался вопроса этой женщины. И он вдруг подумал, что это не может быть случайностью. Что это испытание.
