Николай Шпанов - Ураган.Привидения,которые возвращаются
Кальтенбруннер насторожился: что за подвох? Уже самый тон Гитлера — деланно безразличный — необычен для такой темы.
— Если бы я думал, что в рейхе есть еще хоть один человек, в такой мере преданный Адольфу Гитлеру, как Кальтенбруннер, то не знал бы, что ответить, мой фюрер — отчеканил Кальтенбруннер.
— Какая же это к черту преданность, мой друг, — все с той же подозрительной мягкостью продолжал Гитлер, — если ты зеваешь, а?
Тут уж Кальтенбруннер мог только удивленно смотреть на Гитлера, а тот вдруг перешел на свой обычный, хриплый рык:
— У тебя под носом бродит один из самых злых моих врагов, один из организаторов заговора, а ты… а ты!.. — И тут, нагнувшись к самому лицу Кальтенбруннера: — А может быть, ты бережешь его для организации еще одного покушения, а? Может быть, сговорился с ним о том, как уничтожить главу государства, а? Может быть, ты уже… ты уже… ты… — Гитлер задохнулся от бешенства и рывком отбросил от себя что-то лежавшее на столе. Ему было безразлично, что это, лишь бы дать выход истерическому гневу.
Кальтенбруннер ясно представил себе, как таким же вот движением Гитлер отталкивает от себя доклад с описанием его собственной, Кальтенбруннера, казни.
— Мой фюрер!.. О ком вы говорите, мой фюрер?
— Ага! — торжествующе закричал Гитлер. — Теперь спрашиваешь, кого я имею в виду? Значит, рыльце у тебя действительно в пушку, а? Ты уже испугался, а? — И вдруг так же истерически расхохотался. — Бог с тобой, Кальтенбруннер, успокойся. Твоя голова еще крепко сидит на плечах. А вот что ты скажешь насчет Хаусхофера, а?
— Профессор Хаусхофер, наш геополитик? — с удивлением спросил Кальтенбруннер.
— К черту старую швабру Карла. Я имею в виду сына — Альбрехта. Что же ты, так и не знаешь, что он — один из организаторов покушения двадцатого июля?
— Видит бог, мой фюрер…
— Черта он видит, твой бог!
— Альбрехт Хаусхофер не проходил по делу, его имя никогда не было упомянуто ни одним человеком.
— А тебе непременно нужно, чтобы его назвал кто-нибудь из этих подонков, которых мы вешали? — Гитлер укоризненно покачал головой. — Тебе мало того, что я, твой фюрер, называю его?
— Помилуйте, мой фюрер!
Кальтенбруннер уже смекнул: Гитлеру нужно уничтожить Хаусхофера-младшего. Для этого он предлагает Кальтенбруннеру пришить тому дело об измене. Только комиссия "20-VII-44" может довести человека до виселицы, минуя даже проформу суда. Значит, Гитлеру уж очень приспичило не дать Хаусхоферу возможность что-то выболтать. Что ж, очень хорошо: такие услуги укрепляют нити между ним и Гитлером.
— Значит, я просто плохо работаю, мой фюрер, — смиренно сказал Кальтенбруннер. — Постараюсь исправить ошибку.
Гитлер удовлетворенно кивнул. Взгляд его мутных, испуганно бегающих глаз остановился на лице Кальтенбруннера, стараясь уловить степень надежности этого человека. Гитлер больше не верил никому. Он боялся всех. А что, если Кальтенбруннер вздумает по своей системе допрашивать Хаусхофера и тот выложит все про тайные переговоры, назовет имена Гамильтона, Чизбро? В случае проигрыша войны Гитлеру не простили бы такого разоблачения. Нет, нет, Хаусхофер не должен болтать!
— Знаешь что… — задумчиво сказал Гитлер, — доведи до конца дело Хаусхофера без лишних проволочек. И без болтовни. Не нужно допросов: будем гуманны, раз все ясно и так. Мне все ясно.
***Генерал-полковник Ганс Хойхлер, командующий силами УФРА в Европе, не имел представления о том, что судьба Бауэра сходна с его собственной. Иначе он вел бы себя еще более уверенно, нежели теперь. Подобные обстоятельства связывают людей. Но Бауэр знал до последней буквы послужной список генерал-полковника Хойхлера и был уверен, что может на него положиться больше, чем на любого другого генерала. В любой момент Бауэр мог прижать Хойхлера делом, невольно сохраненным для него Кальтенбруннером. Вот ирония жизни: Кальтенбруннер давно гнил в могиле, а Бауэр пользовался плодами его трудов! Он шел с открытыми глазами, когда предлагал Хойхлера в качестве непосредственного исполнителя воинственных планов УФРА в Европе. Хойхлер был вполне своим человеком для него, для некоронованных королей Рура и, наконец, для генералов бундесвера. Они давно забыли традиции и вовсе не собирались выкидывать из своей среды провокатора Хойхлера.
3
Хойхлер преуспевал. Масштаб его провокационной деятельности увеличивался: из соглядатая в среде коллег-генералов он превратился в активного организатора диверсий всеевропейского, а может быть, и мирового значения. Очередным заданием хозяев — некоронованных королей Рура — был срыв предстоящего совещания правительств по всеобщему разоружению. Времена изменились. Теперь недостаточно убрать со сцены одного-двух министров или даже президента. Воля народов к миру огромна. Чтобы двинуть в ход колесницу войны, теперь нужны диверсии против целых народов: взорвать волю к миру сотен миллионов людей; набросить черное покрывало на глаза всем простым людям мира!
В душе Хойхлер гордился тем, что из мелкого провокатора-убийцы нынешние хозяева произвели его в ранг одного из главных организаторов третьей мировой войны.
Хойхлер взял сигару и стал ее обрезать. Сидевший по другую сторону стола начальник разведки оберст Цвейгель был человек сухопарый, с длинной, как тыква, головой на тонкой кадыкастой шее. Он курил с подчеркнутым спокойствием. Глядя на Хойхлера сквозь клубы синеватого сигарного дыма, он сохранял выражение полного равнодушия. По его лицу нельзя было отгадать, как он относится к словам генерала. Эта манера начальника разведки, выработанная годами тренировки, раздражала Хойхлера… А сейчас, когда он выкладывал такие важные мысли, ему особенно хотелось знать, что думает полковник. Но не так просто было вызвать того на откровенность. Поэтому, стараясь не замечать скептического равнодушия собеседника, Хойхлер не спеша приготовил сигару, старательно раскурил ее и, откинувшись в кресле, продолжал:
— Милейший мой Цвейгель, разве вы еще не убедились: комариные укусы, вроде посылки "локхидов", ни к чему не могут повести. Поручать комарам расшевелить медведя! — Он обычным порывистым движением сдернул очки и постучал ими по столу. — Да, Цвейгель: никакого смысла пытаться поднять медведя из берлоги с расчетом самим остаться в стороне. — Хойхлер нервно сдернул очки и повертел их в руке. — И знаете, дорогой Цвейгель, кажется, я утвердился в мысли: русских на выступление не толкнешь. Из этого приходится сделать вывод: нельзя раздразнить русских — растравим их врагов! А что скажете? Вот заставить бы союзников открыть бал, а?
— Мм-м… — Цвейгель пожевал тонкими губами и, не глядя на Хойхлера, вяло выговорил неопределенное: — Допустим…
Тогда Хойхлер выпрямился за столом, поднял голову и, стукнув по столу, отчеканил:
— Разве не в традициях тевтонов нападать? Не ждать, пока нападет враг, а наносить ему удар прежде, чем он успел вынуть свой меч из ножен!
— Допустим, — так же неопределенно повторил Цвейгель. — Но наши предки…
— Предки — это мы! — решительно перебил Хойхлер. — Древние тевтоны были слишком прямолинейны. С их мужеством нужно соединить гибкость. Прежде чем бросаться в бой, мы подставим противнику союзников. А там меч из ножен — и…
Хойхлер взмахнул рукой и сделал такое сильное движение, что очки сами слетели у него с носа. Он озабоченно подхватил их, осмотрел, целы ли стекла.
— Беремся за дело, оберст! — воскликнул он. — Я уже готов дать сигнал к началу: "Вперед! Вперед до самого Урала! А может быть, и дальше!"… Вот бы сейчас иметь и руках что-нибудь так же хорошо сфабрикованное, как пресловутое "письмо Коминтерна". Нужно доказать, что именно коммунисты организовали убийство Чизбро — сторонника превентивной войны с Востоком. Это накалит общественное мнение Империи. Полиция найдет у Макфина билет коммуниста в подкладке его пиджака. Инцидент поглотит внимание русских, и события следующего дня — великого, исторического "дня Икс" — будут для них еще более неожиданными и оглушительными. Вы, Цвейгель, против операции "Длинная трубка". Вы считаете ее ненужной? А я считаю необходимым подогреть флегматичных островитян накануне главного… — Хойхлер помолчал: — Ваша задача, Цвейгель, проследить за днем и часом, когда очередное звено разведчиков поднимется с островов Империи. Поторопите наших заокеанских друзей — недаром же они держат там свои базы, черт побери! И пусть о вылете пронюхает пресса. Все должно быть убедительно: "русская репрессалия — это ответ на новую провокацию Запада".
— Какой же дурак поверит, что в ракетный век русские отвечают не баллистической штукой, а самолетом? — кисло процедил сквозь зубы Цвейгель.
