Чингиз Абдуллаев - Совесть негодяев

— Сто лет все равно не будет, — уверенно сказал он. Грек молчал. Когда они начинали политические споры, он обычно не вмешивался. Генерал был ультралевый, а финансист ультраправый, и оба сходились в неприятии нынешнего режима.

— Почему не будет? — удивился заместитель министра.

— Изменится что-нибудь, — ответил финансист, — у нас за последние семь лет семь правителей поменялось.

— А если не изменится? — спросил генерал. Финансист не ответил, кажется, он начал засыпать. Это разозлило заместителя министра. Он вскочил на ноги и, подойдя к кровати своего соседа, резко потряс его за плечо.

— А если не изменится? — переспросил военный.

— Слушай, что ты от меня хочешь? — разозлился финансист. — Дай мне спокойно поспать. До суда еще далеко, столько месяцев пройдет.

— Это по твоему делу столько месяцев ждать, а по моему они уже заканчивают, — заорал генерал.

Финансист, поняв, что ему все равно не дадут вздремнуть, вздохнул и сел,

— Зачем просто так говорить, — укоризненно сказал он, — поэтому вы, военные, все проигрываете. Все языком можете говорить, а когда до дела доходит, ничего сделать не можете.

— Это ты мне говоришь? — разозлился генерал. — Я три деревни отбил, и ты смеешь мне такое говорить?

Финансиста не смутила столь бурная реакция. Он почесал волосатую грудь; поправил майку и сказал:

— Три деревни отбил, а три района отдал.

— Я отдал? — разозлился генерал. — Ты что мне говоришь?

— А кто переворот устроил?! — закричал вдруг финансист. — Кто все это придумал? Твои друзья. Зачем убрали законного президента? Это ведь вам он не нравился.

— Можно подумать, вам нравился наш президент. А вы убрали его, — сразу ответил генерал, — это ваши люди так радовались, когда он сбежал.

Спор грозился перейти в обычный политический спектакль, который оба заключенные давали раз в неделю. Обвиняя друг друга во всех возможных грехах, они обычно доходили до революции семнадцатого года, на которой останавливались, единодушно признавая её пагубный характер. Потом они мирились и дружно поедали совместные запасы. Но только до следующей стычки. Политические симпатии обоих были резко полярны, и тут нельзя было ничего сделать.

— Стойте, — вмешался грек, — это вы потом выясните, какой режим был лучше. Вы, генерал, кажется, говорили, что здесь нельзя сидеть сто лет. Я правильно понял вашу трезвую мысль?

— Да, конечно, — сразу ответил заместитель министра, — нам нельзя здесь столько ждать.

На этот раз финансист его услышал. Он снова почесал свою грудь и, кивнув лысой головой, быстро сказал:

— Конечно, вы правы.

— Это совсем другое дело, — спрыгнул со своих нар Пападопулос-Ионидис, — теперь вы говорите, как разумные люди. Какие будут предложения?

— Нам нужно отсюда выйти, — несмело сказал финансист.

— И как можно скорее, — прогрохотал генерал.

— Только не так громко, господа, — взмолился грек, — вам, может, все равно, но если меня вдруг выдадут Турции, то мою жизнь можно считать законченной. Вы представляете, как будут относиться в турецкой тюрьме к несчастному греку?

— А почему несчастный грек сидит и ждет приговора? — спросил генерал.

— Потому, что несчастный грек не знает, как отсюда можно убежать, — ответил Пападопулос-Ионидис, — но если ему подскажут возможный вариант, он будет очень благодарен своим друзьям.

— Ты что, правда, торговец наркотиками? — спросил финансист.

— Разве не похож? — оскорбился грек.

— Очень похож. А может, ты армянский лазутчик? — вдруг спросил генерал.

— Как вам не стыдно, генерал, — вскочил на ноги грек. Этим баранам не обязательно знать о его бабушке-армянке, подумал Пападопулос-Ионидис. — Мы сидим с вами уже столько месяцев. Неужели вы еще не поняли, что перед вами честный человек?

— Честный, — фыркнул генерал, — а у самого в колоде пять тузов.

— Шесть, — сказал вдруг финансист, — шесть, я проверял. Он все время нас обманывал.

— Как не стыдно, господа, — весело сказал грек. По-русски он говорил прекрасно, однако хорошо понимал и турецкий язык, всегда зная, о чем говорят его соседи, когда они переходили на азербайджанский. Но им, разумеется, этого он не рассказывал. — Может, я просто решил как-то помочь вам разнообразить время, проведенное в тюрьме.

— Благодетель нашелся, — вмешался снова финансист, — а у меня, между прочим, на прошлой неделе триста долларов выиграл.

— Почему все богатые люди такие жадные? — спросил весело грек. — По данным ваших газет, вы входите в десятку самых богатых людей Европы. И вы ещё смеете сожалеть о проигранных несчастных долларах. Считай, что потратил их на удовольствие.

— На твое, да? — напоминание о его богатствах неприятно разозлило финансиста. — А ты нашим газетам не верь, они про меня разные гадости пишут.

— Но разве это гадости? — возразил справедливый грек. — По-моему, вы должны гордиться. С такими деньгами можно жить где угодно.

— Иди ты к черту, — разозлился финансист.

— Вот такие, как он, — вмешался генерал, — и разорили наше государство. Продали нашу нефть и хлопок. И оставили нас нищими. Правильно пишут наши газеты.

— Генерал, — укоризненно сказал грек, — про тебя пишут еще более плохие вещи. Ты ведь половину армии оставил без оружия и продовольствия. Все, что можно было продать, — продал. Нужно быть справедливым.

— Кто пишет? — сразу рассердился генерал. — Кому я оружие продавал? Просто старые винтовки списал.

— Ага, — сказал финансист, — с ракетными снарядами.

Они снова заспорили.

Так они никогда не закончат, с досадой подумал грек и снова решил вмешаться.

— Господа! Время политических дискуссий кончилось. Теперь давайте перейдем к делу. У нас здесь сидит блестящий военный, без пяти минут министр обороны, человек, взявший два, пардон, три села. Наверно, еще какую-нибудь высоту, о существовании которой мы и не подозревали. Он почти народный герой.

Генерал слушал молча, подозрительно насупившись.

Но грек говорил только приятные и в общем справедливые вещи. Против них нельзя было возражать.

— А рядом с ним сидит другой, не менее известный человек. Финансист от Бога, гениальный мыслитель. Настоящий профессионал с мышлением делового человека. Руководитель крупнейшей компании. И два таких выдающихся человека вынуждены сидеть в тюрьме.

Финансист подозрительно нахмурился.

— Он издевается, — произнес неуверенно глава компании.

— Что вы, — быстро взял инициативу в свои руки грек, — шутки кончились. Это просто позор, что мы столько времени сидим здесь. С нашими возможностями и деньгами мы давно должны быть в тысячах километров отсюда. Это же ясно, господа. Как вы этого не понимаете? Просто стыдно столько времени сидеть в этой тюрьме. Ваши друзья могут подумать, что нам здесь понравилось.

— А ведь он прав, — поддержал грека генерал.

— Конечно, прав, — сердито ответил финансист, — но с тобой разве можно договориться? Чуть что, сразу вспоминаешь свои три взятых села. Это просто какое-то наваждение.

— Мы должны были договориться давно, — примирительным голосом произнес генерал, — просто у нас плохие характеры.

— Да, он у тебя не очень хороший, — сразу согласился финансист, — привык там командовать у себя в армии.

— А ты привык распоряжаться в своей компании, — сразу парировал его выпад заместитель министра обороны.

Сейчас опять начнут спорить, с испугом подумал грек и моментально вмешался.

— Какие будут предложения?

— Отсюда надо выйти, — убедительно произнес генерал.

— И как можно быстрее, — поддержал его финансист.

— Значит, мы договорились, — обрадовался грек, — давайте обсуждать детали предстоящего побега. Хотя я лично не представляю, как можно сбежать из этой тюрьмы. Ваши предложения, господа, я с удовольствием выслушаю.

Оба его соседа заговорили разом, перебивая друг друга.

В результате обсуждения Пападопулос-Ионидис осознал, как явно он недооценивал своих соседей. Те уже в деталях продумали план побега, стоимость подобной акции, подготовили деньги и людей. По взаимной договоренности половину всей суммы внес заместитель министра обороны, другую половину — глава компании. В таких случаях нельзя было скупиться и они вынуждены были заплатить и за своего соседа, понимая, как важно сбежать всей камерой, одновременно.

Через три дня один из дежурных офицеров получил пятьдесят тысяч долларов наличными. Двоим надзирателям, дежурившим обычно во время смены этого офицера, было выдано по десять тысяч долларов. Все делалось достаточно быстро и четко. В пятницу вечером дежурный офицер, получивший столь необыкновенную взятку, заступил на дежурство. Оба предупрежденных надзирателя благоразумно предпочли остаться в своей комнате, не выходя в этот вечер к заключенным. Ровно в десять часов вечера офицер, подойдя к камере, где сидели порученные его заботам люди, отпер дверь.