Росс Макдональд - Беда идет по следу
Он обернулся, словно опасаясь, что люди из «Черного Израиля» столпились у двери, чтобы уничтожить его.
– Не говорил и не собираюсь говорить.
– Может, вы и не говорили, сэр, – продолжал проводник с недоверием, – но один человек знает. – Он кивнул в сторону гостиной.
– Кто именно?
– Мистер Гордон знает, что я рассказывал вам о «Черном Израиле».
– А кто это, мистер Гордон?
– Темноволосый мужчина из гостиной «Б».
– Он?
– Да, сэр. Он спрашивал меня сегодня о «Черном Израиле». Я ответил ему, что ничего не знаю. Зря вы ему рассказали, мистер Дрейк. Не нравится он мне.
– Мне тоже. И поверьте, я ни слова ему не сказал. Ни ему, ни всем остальным.
– Да, сэр, – согласился он с вековой обреченностью черного, доверившегося белому и поплатившемуся за это.
– Не знаю, почему он вас расспрашивал, только я тут совершенно ни при чем. Он не мог нас подслушать в тамбуре, потому что я за ним наблюдаю…
– Наблюдаете? Кто он такой, мистер Дрейк?
– Не знаю. Хочу выяснить. Мне самому все это совсем не нравится.
Проводник стал стелить мне постель, а я постучал в дверь гостиной «Б». Темноволосый человек открыл дверь, он был в рубашке с короткими рукавами. Левое плечо на рубашке смялось, вероятно, под ремнем кобуры.
– Вы мистер Гордон, если не ошибаюсь?
– А вы, насколько мне известно, мистер Дрейк? Вы пришли, чтобы попросить прощения?
– Успеется, еще попрошу. Почему вас интересует «Черный Израиль»?
– Я социолог.
– Вы можете это доказать?
– Конечно нет. А зачем?
– На всякий случай.
– Ну тогда признаюсь вам, что я не социолог. А вот психология меня интересует. Причем как психолога в данный момент больше всего меня интересуете вы.
– Мы прямо-таки синхронно мыслим, мистер Гордон. Дело в том, что меня в данный момент ужасно интересуете вы.
– Вы интересуете меня вот в каком смысле, – продолжал он сдержанным тоном, вполне соответствовавшим его холодному взгляду, – в каком безумном бреду пришло вам в голову, что вы не только имеете право задавать незнакомым людям вопросы личного свойства, но и можете безнаказанно угрожать?
Он с шумом захлопнул дверь прямо у меня перед носом. Я удержался и не пнул ее ногой, хотя еще никогда в жизни мне не было настолько плевать на законы и правила цивилизованного общества. Вернувшись в курилку, я снова стал курить одну за одной. Ярость низвела мои чувства до животных инстинктов, и ей был необходим выход. Однако я поджал хвост и, за неимением другого занятия, стал мысленно играть в шахматы, причем половины фигур у меня не хватало, доску я плохо видел, а неизвестный противник делал три хода в ответ на мой один.
Зашедшее в тупик воображение отказывалось поддаваться иллюзии поступательного движения. Мне осточертело монотонное покачивание поезда, глупейшее продвижение по пути наименьшего сопротивления к неизбежному концу. Казалось, меня загнали в ловушку и заперли.
Я сидел долго, и в конце концов к двери подошла Мери в купальном халате.
– Ты не собираешься лечь спать, Сэм? Уже очень поздно. И потом, мне не нравится, что ты сидишь тут один.
– Конечно, я иду спать.
Постели были готовы, и шторки задернуты на ночь. К моей полке как указатель была приставлена лесенка.
– Спокойной ночи, Мери, – сказал я и поцеловал ее.
Она прильнула ко мне, и ее губы стали податливыми. Не отрывая их от меня, она пробормотала:
– Сэм. Иди ко мне.
Лежа вместе, мы смотрели, как за поднятой оконной занавеской мимо нас, подобно плохо освещенной диораме, проплывает Нью-Мехико. Неяркий звездный свет придавал пространству зеленоватый оттенок морского дна. Диковинная страна, игравшая в разгар дня всеми красками, по ночам превращалась в однообразное подлунное пастбище. Но, поскольку на моем плече покоилась голова девушки, все, что я видел, принимало женские очертания и наполнялось загадочной, чувственной красотой.
– Поездки на поездах странно действуют на меня, – сказала Мери. – Появляется ощущение, что я оторвана от реального мира, одинока и ни за что не отвечаю. Время, проведенное в поездах, все равно что антракт в жизни.
– Страна Кокейн, – сказал я. – Ты выйдешь за меня замуж, если я попрошу?
– Только не спрашивай сейчас, – ответила Мери сонно. – Опусти занавеску и спроси меня в темноте, люблю ли я тебя.
В ту ночь мне не снились страшные сны.
В шесть чувство долга взамен будильника заставило меня проснуться. Еще не открыв глаз, я ощутил рядом теплое ритмичное дыхание Мери. Открыв их, я увидел очертания ее сонного лица, белого с жемчужным отливом в предрассветной мгле. Осторожно, боясь потревожить ее, я отыскал свою одежду и слез с полки.
Проход между зелеными шторками был пустынен и тих, словно тропинка в лесу, скрывавшем тайную жизнь. Время от времени чей-нибудь протяжный храп взрывал тишину, будто падающее дерево. Я хотел поскорей одолеть этот опасный путь, но не успел добраться до конца вагона, как одна шторка, отодвинувшись, выпустила наружу маленького проворного человечка в полосатой пижаме, который стал спускаться с полки по лесенке спиной ко мне: точь-в-точь медведь из улья. Я знал, что это полка миссис Тессинджер. Человечек, лохматый, с опухшими глазами, но бодрый, оказался Тедди Траском.
Приложив палец к губам, он осмотрелся. Я молча последовал за ним в мужской туалет. Там он сказал:
– Пойман с поличным. Ну и ладно.
– Спите, где вам нравится. Но мне казалось, вы обхаживаете Риту.
– Так и есть. Умоляю, не сболтните при Рите, что я спал с ее мамашей. Она перестанет с ней разговаривать.
– Я смущен не меньше Риты.
– А я вдвойне.
Я наполнил умывальник водой и развернул кусочек мыла.
– Я был уверен, что вам нравятся молоденькие.
– Да, но там не сработало. Боже мой, меня, можно сказать, изнасиловали. Правда, тут сработало нормально. Не могу пожаловаться.
Льющаяся из металлического бачка вода показалась мне отчего-то особенно прозрачной и горячей. Голова у меня была ясная, и соображал я быстро. Довольно гадкий и весьма нелепый роман Тедди Траска и миссис Тессинджер показался мне необыкновенно забавным. Я был бодр и в то же время спокоен, готов ко всему.
Примерно через час, когда мы с Тедди сидели за ранним завтраком, я смог поподробней расспросить его о коде.
– Вы говорили, что предлагали свой код связистам. Как по-вашему, можно его передать по радио?
– А почему бы, собственно, и нет? – ответил Тедди, охотно поддержав свою любимую тему. – Можно выйти в эфир и передавать время от времени одни гудки. Враг не догадается, что вы ведете передачу, а если и узнает, то услышит один и тот же звук через неравные промежутки времени. Этим мой код и отличается от всех прочих. Сами сигналы не имеют значения, важны только промежутки времени между ними.
– Тот же принцип используется в сигнальных гудках. Шестисекундный гудок означает одно. Гудок, длящийся двенадцать секунд, – совсем другое.
– Верно, тот же самый принцип, – согласился Тедди.
– Допустим, армия воспользуется вашим кодом. Не слишком ли много времени потребуется для передачи краткой информации? И не окажется ли ее объем слишком ограниченным?
Попивая черный кофе, Тедди закурил сигарету.
– Конечно, с этим я вынужден согласиться. Возможно, это одна из причин, почему армия от него отказалась. И потом еще – у меня нет военного звания, я даже не младший лейтенант. Но не забывайте, что в эфире код можно отработать куда тоньше, выверив по часам до одной пятой секунды. Таким образом, вы получите пятьсот значений на сто секунд, если примете за единицу времени пятую часть секунды.
– Но все равно ваше сообщение сведется к пятистам значениям, причем, если ваше значение окажется пятисотым, вам придется ждать сто секунд между сигналами. То есть вам понадобится сто секунд.
– И здесь вы тоже правы. Получается медленно. Но я полагал, что таким может быть код специального назначения.
– Вы не думаете, что криптоаналитик противника достаточно быстро сумеет разобраться в вашем перечне значений?
– А вот тут, молодой человек, вы ошибаетесь. Если у вашего вражеского криптоаналитика нет сверхъестественного чувства времени, ему ни за что не догадаться, что он слышит код. В этом-то вся прелесть! Таким кодом смогут пользоваться в партизанской войне разведчики на вражеской территории. Но, допустим, у этого криптоаналитика ухо все равно что хронометр или он чертовски догадлив и начал засекать время между сигналами, – вы его все равно обдурите.
– Хотите сказать, что эти ваши заранее закрепленные значения вы можете менять через регулярные интервалы?
– А почему бы и нет? – спросил Тедди торжествующе. – Значения можно менять хоть каждый день. Как по-вашему, на флоте моим кодом могли бы заинтересоваться? Я все-таки считаю, что он открывает большие возможности.
– Не исключено, но я за флот не отвечаю. Не знаю, что вам скажут в управлении связи, если вы туда обратитесь. Возможно, сочтут, что тут не соблюдены основные принципы безопасности, потому что, во-первых, код знаете вы, а во-вторых, другие люди. Например, я. Военно-морские коды придумывают морские офицеры и прошедшие проверку гражданские, причем все обязаны держать их в секрете.
