Юрий Усыченко - Когда город спит
Лейтенант Бурлака сильным движением выпрямился, отбросил громко стукнувшую крышку люка и с пистолетом в руке выскочил из подвала.
Его примеру последовали остальные. Четверо вооруженных людей стояли в пустой комнате. Было светло, прохладно, издалека доносился городской шум. Сквозь приоткрытую половинку окна влетал утренний ветер, сквозняк колыхал пеструю ситцевую занавеску, и она то выгибалась, туго натягиваясь, как парус, то бессильно обвисала.
— Смотрите! — крикнул Бурлака.
На полу перед окном, протянув вперед руки, лежал человек. Остекленевшие глаза его смотрели куда-то далеко, и выражение непреклонной решимости навсегда застыло в них. Рот был широко открыт, как будто человек хотел крикнуть, но не смог.
Марченко подошел к лежащему.
— Убит ударом ножа, — после короткого молчания сказал капитан первого ранга. — Несколько часов назад.
11. Черный автомобиль
Пароконная повозка для транспортирования тяжелых грузов неторопливо двигалась по дороге, ведущей из Энска в дачный пригородный поселок Воскресенск. Такие повозки на Украине называют площадками. Впрягают в нее самых сильных ломовых лошадей.
На высоком сиденье площадки удобно разместился Люся Гречко — ломовой извозчик артели «Прогресс».
В Энске, да и некоторых других портовых городах Азово-Черноморья, существует своеобразное обыкновение в дружеском или семейном кругу называть мужчин женскими именами. Поэтому имя «Люся» вовсе не означало, что битюгами Голубкой и Ласточкой, впряженными в площадку, правила девушка. На девушку Люся Гречко — по паспорту Алексей Севастьянович Гречко — походил менее всего. Голос у Люси был грубый, большие мозолистые руки его свидетельствовали о привычке к тяжелому труду, лицо — о добродушном, прямом характере. Рассердившись на кого-нибудь или на что-нибудь, Люся терял контроль над собой и тогда разговаривал, не заботясь о правилах приличия.
Настроение у Люси сегодня было неважное. Вчера на общем собрании артели председатель обвинил Гречко в плохом уходе за лошадьми. В глубине души Люся сознавал, что председатель прав, но обида не проходила.
— Не покормил, — рассуждал вслух Гречко. — Ты так и скажи, по-товарищески, значит: мол, Люся, ты, братец, того… А он, бувайте здоровы, в доклад меня. В виде отрицательного примера, значит… Родственник еще, шуряк! Когда Нинку сватал, так, як тот змей, вился. Кабы знать, что ты такой, — не видать тебе Нинки, как своих ушей без зеркала. Я бы тебе со двора по потылице, по потылице…
Ласточка и Голубка ритмично постукивали копытами по мощенной камнем дороге. С одной стороны шоссе, метрах в трехстах отсюда, круто обрывался над морем скалистый берег, с другой — раскинулись виноградники, огороды, сады, в которых прятались небольшие домики — дачки горожан и «курени» рыбаков. Правда, на участке, где ехал Гречко, — километров шесть-семь от Воскресенска — не селился никто. Дачники и рыбаки предпочитали строить свои жилища ближе к городу. Раскаленная дорога, побуревшая под горячим солнцем степь производили унылое впечатление. Недаром это место и особенно стоявший здесь курган в былые годы пользовались дурной славой. Старые рыбаки рассказывали: под курганом похоронен контрабандист грек Анаталаки, убитый здесь русской пограничной стражей. Происходили эти события лет сто назад. Насколько правдивы рассказы о гибели Анаталаки, никто толком не знал, но дурная слава жила.
Дорога круто огибала курган, спускалась в низину и дальше без всяких помех вела прямо в Воскресенск.
«Может, побоялся смолчать, боягуз, — все думал Люся о вчерашнем докладе. — Ведь родственник, семейственность пришьют. Но ты бы по совести говорил, крика не подымал… Нерадивый — про меня кажет… В болото катится… Обожди, я тоби за гнилую сбрую, что ты купить распорядился, тоже…»
Рявкнул автомобильный гудок. Люся оглянулся. Увлекшись планами мести председателю артели, он незаметно выехал на середину шоссе. Догнавший площадку большой черный автомобиль сигналом требовал, чтобы извозчик свернул в сторону. Шофер, видимо, торопился — машина подошла вплотную к повозке и продолжала беспрерывно гудеть. На длинном радиаторе автомобиля болтался маленький иностранный флажок.
— Пидождешь, — сердито произнес Гречко, неторопливо дернув возжи и хлестнув кнутом по спине Голубку. — Не на пожар.
Машина рванулась вперед, едва не задев Ласточку, та испуганно отпрянула. Лошади вот-вот могли понести без дороги, опрокинуть повозку, порвать упряжь.
Мимо Гречко мелькнул вытянутый хищный силуэт автомобиля. Рядом с шофером сидел единственный пассажир. Он даже не повернул головы в сторону извозчика, которому нетерпеливая машина наделала хлопот.
— А, цаца! — крикнул разозленный Гречко вслед автомобилю. — Чтоб тебе повылазило!
Крепкой рукой сдерживая все еще не успокоившихся лошадей, Люся продолжал ругаться на чем свет стоит. В автомобиле его, конечно, не слышали. Машина быстро обогнула курган и скрылась из поля зрения Гречко.
Через несколько секунд Гречко услышал гудки.
«Еще чего? — подумал он. — Не задавил ли кого?»
Он ударил по лошадям, чтобы скорее увидеть, что делается за курганом. Машина гудела случайному прохожему, шагавшему по шоссе. Прохожий свернул к обочине, торопливым движением снял с головы пилотку, вытер лоб. Шофер резко затормозил, прохожему что-то передали из автомобиля, затем машина умчалась.
Сперва Гречко не придал этому никакого значения. Однако потом он забеспокоился. О чем может беседовать пассажир машины с иностранным флажком со случайным прохожим? Узнавать дорогу? Узнавать-то нечего — одно шоссе без развилок и перекрестков ведет из Энска в Воскресенск. Захочешь — не собьешься с пути. А что передали из машины? Тут дело не чисто.
Без долгих рассуждений Люся подхлестнул лошадей и вскоре догнал прохожего.
Это был Дынник. Тяжелые раздумья одолевали его. Налет на бюро провалился. Надо еще благодарить судьбу, что удалось благополучно унести ноги. Неужели контрразведка что-то пронюхала и приняла меры?
Дынник испуганно оглянулся, как бы ожидая увидеть рядом с собой преследователей. Никого, однако, не было, кроме ломового извозчика на грохочущей повозке.
Как быть дальше? Что случилось с Моро, что помешало ему явиться к условленному месту встречи, к кургану? Когда машина с иностранным флажком притормозила, Дынник увидел в ней не Моро, а совершенно незнакомого человека. Сердце Дынника сжалось, но он, овладев собой, продолжал итти прежним шагом, игнорируя автомобиль и сидевших в нем.
— Дынник! — негромко, но достаточно внятно позвал пассажир машины.
Дынник не оглянулся.
— Дынник? — автомобиль ехал теперь рядом с идущим Дынником. — Я от Моро.
— Не знаю ни вас, ни Моро. Не понимаю, чего вы от меня хотите.
— Моро предупредил, что вы будете остерегаться меня. Я вас ни о чем не спрашиваю и ничего вам не говорю, — торопливо продолжал незнакомец. — Понимаю вашу осторожность. Возьмите записку от Моро. В ней все сказано. Быстрее, пока извозчик далеко, не надо лишних свидетелей нашей встречи.
Рука незнакомца высунулась из машины и втолкнула клочок бумаги в грудной карман гимнастерки вяло сопротивлявшегося Дынника.
Машина поехала дальше к Воскресенску, оставляя за собой желтый след пыли. Дынник быстро вытащил записку, прочел, сунул в брючный карман и испуганно проследил взглядом за скрывавшимся в низине автомобилем. «Что случилось? Почему Моро прислал на свидание кого-то другого?» — спрашивал он себя.
В таком же, если не большем, беспокойстве находился и «Д-35». Он старался и не мог догадаться: происходящее с ним случайность или подготовленная заранее ловушка? Следует еще раз проанализировать, как все это было. Утром в номере, где жил Моро, раздался телефонный звонок. Корреспондент советской газеты, некто Глебов, с которым Моро ранее виделся несколько раз, просил разрешения посетить иностранного коллегу. Моро не возражал. Через пятнадцать минут Глебов вошел в номер.
— Окажите мне помощь, — сказал Глебов после приветствия. — Я получил срочное задание редакции написать очерк о теплоходе «Виктори» — том самом, который стал почти легендарным во время войны. К несчастью, я не знаю ни одного иностранного языка и не знаком со спецификой морского дела. Не чета вам, старому морскому волку.
— О да, — кивнул Моро. — Я провел немало времени и на торговых и на военных судах.
— Обычный переводчик мне мало пригоден, — продолжал Глебов. — Хочу обратиться к вам. Вы сможете подсказать мне, на что обратить внимание, готовя очерк о моряках.
— Пожалуйста, с большим удовольствием, — верный правилу всегда быть приятным, завязывать, где можно, дружеские отношения, «Д-35» нелицемерно обрадовался просьбе Глебова.
Радость его, однако, померкла, когда оба журналиста пришли в порт: оказалось, что «Виктори» стоит на внешнем рейде, и добираться к теплоходу нужно катером не менее часа.
