Арсений Замостьянов - Майор Пронин против врагов народа
– Гладкова? – Шагинян презрительно улыбнулась. – Да, есть у нас такой член Союза писателей. Он как раз живет в Москве, но предпочитает находиться в своей квартире. Годами не покидает Лаврушинский переулок.
Пронин скорчил смешную мину: мол, знаем мы братьев-писателей, друг о дружке слова доброго не скажут.
А Малль промокнул губы салфеткой и проронил:
– Это интересно. Затворник!
– Что же интересного? Писатель должен питаться живой жизнью, а не книжной пылью. Этому нас учил и Алексей Максимович Горький.
– О, Горький! – вспомнил Малль – Я видел в Берлине постановку его пьесы. Про босяков. Ну, про нищих в дореволюционной России.
– «На дне»? – догадался Пронин.
– Очень возможно. Очень возможно. Но я не помню название, да и переводчики обыкновенно путают, переиначивают их.
Шагинян посерьезнела.
– Давайте выпьем за великого Горького. За память о нем. Мужчины, поддержите.
Пронин то и дело косился на Малля, на его манжеты. При разговоре дипломат заученно жестикулировал правой рукой, а левую не поднимал. И все-таки Пронин увидел, что обе запонки были на месте. Попутно майор проверял и Вольфа – не смотрит ли тот на манжеты патрона. Нет, Вольф с тоской оглядывал писателей и нисколько не интересовался Маллем. «Что это – моя ошибка или их хитрость? Может быть, тогда, в театре, дипломат допустил элементарную неаккуратность… И все-таки почему запонка прыгала у него с руки на руку, как футбольный мяч по полю?»
Писательская вечеринка казалась Пронину удобным местом для террористического акта. Уж если кто-нибудь из инженеров человеческих душ погибнет, огласки не избежать. Не зря Миша Лифшиц нашпиговал этот зал новейшей техникой. Сейчас он сидит в кабинете писательского парткома и слушает, о чем здесь говорят. А чекистов в доме на улице Воровского в этот час было никак не меньше, чем писателей. «Миша Лифшиц – парень ушлый. Дай ему волю – он бы весь советский народ записал в чекисты. И ему бы было спокойнее, и голод в стране прекратился бы. Как-никак, у наших сотрудников паек неплохой. Только мы его, к сожалению, не всегда достойно отрабатываем…»
– Я слышал, рукописи Горького на аукционе Кристи были проданы за полмиллиона, – заметил Вольф. – Думаю, для господина Малля рукописи вашего литературного вожака были бы хорошим вложением капитала.
Малль поднял руку:
– О, Юрген, ты так и не изучил Россию. Не все продается, мой мальчик. Я уверен, что ту рукопись Горького купил на аукционе человек из МГБ. Или агент советской тайной полиции. В любом случае, Москва дорожит своими святынями. Я сегодня в этом убедился, дорогие друзья.
Пронин улыбнулся:
– С вами трудно спорить, господин Малль. Вы правы, рукописями наших классиков мы не торгуем. Другое дело – книги. Их вы всегда можете приобрести в московских магазинах. Цены, я вам доложу, вполне сносные.
– А от госпожи Шагинян я надеюсь получить экземпляр с дарственной надписью, – улыбнулся Малль.
Шагинян понимала по-немецки и ответила Маллю, не дождавшись перевода:
– За мой автограф, дорогой товарищ, вам никто не даст на аукционе миллионов. Но, может быть, какой-нибудь советский провинциальный музей и заплатил бы вам за мою книжку рублей пятнадцать. Как-никак, наши читатели знают мой стиль.
Малль долго рассматривал тут же подаренную книгу, пробовал ее на вес и даже принюхивался к бумаге.
– Незабываемый сувенир! Память на всю жизнь! Но я не привык оставаться в долгу у прекрасных дам. Для вас у меня приготовлено одно коллекционное издание.
Малль подмигнул Вольфу. Пронин насторожился. С таких вот телодвижений обыкновенно и начинаются провокации. Иван Николаевич нагнулся, чтобы поправить на коленях салфетку, и из-под стола увидел, как Вольф достает кожаную папку с серебряными заклепками. «Ну, неужели вы так грубо сработаете, господа хорошие…» Из папки была извлечена книга в потрепанной желтой обложке. Пронин поймал себя на мысли, что стал паникером. Неужели он мог предположить, что Малль взорвет себя вместе с советскими писателями ради политического скандала? Не такие уж они фанатики, эти Малль и Вольф. За свои шкуры наверняка держатся, а здесь, в тесном зале, в случае взрыва им не спастись. «Значит, напрасно я смотрел с опаской из-под стола на папочку. Напрасно вспотела спина… Спокойнее, – подумал Пронин, – времена отчаянных фанатиков прошли. Этот противник работает в белых перчатках. И очень дорожит своей комфортной жизнью».
– Это наш маленький подарок для вас, госпожа Шагинян. Давай сюда, Юрген, я желаю лично его передать – из рук в руки. Первое издание знаменитой поэмы «Германия» великого поэта Гейне. Я знаю, как почитают его в Советском Союзе, и дал себе слово, что передам эту книгу в хорошие руки.
Малль изловчился поцеловать руку Мариэтты Шагинян и передал ей книгу.
Пока покрасневшая от смущения писательница рассыпалась в благодарностях, Пронин глотнул шампанского. У него отлегло от сердца. «Но в следующий раз нужно будет проверить, что носит Вольф в этой кожаной папке, – подумал он. – Так ведь можно всю операцию провалить… Казалось бы, какая мелочь – папка в руках секретаря. Но именно эта мелочь сделала меня сегодня на несколько секунд бессильным, как мальчишку. Хорош бы я был, если бы взорвался здесь вместе с цветом советской литературы. Майор Пронин… Посмешище, анекдот!»
– Я не читал Гейне. Но думаю, книга неплохая. Гитлер запрещал Гейне. Говорят, ее у нас сейчас даже в университете изучают, – изрек Вольф. – Никогда не понимал стихов. Песни – другое дело, там хотя бы петь можно… Но это тоже неплохо почитать на досуге.
– Юрген, не забывайте: вы находитесь в писательском клубе. За такие слова поэты возненавидят и вас, и меня, и Швейцарию. А я Гейне читал. И вам советую. – Малль, как всегда, умело исправил возникшую неловкость.
Тем временем Пронин демонстративно посмотрел на часы. Пора было заканчивать мероприятие, да и Малль, по-видимому, устал. А им еще предстоял путь от одного праздничного стола к другому.
Во время переезда к ресторану «Славянский базар» Пронин с ехидцей спросил Малля:
– Кажется мне, вы не числите литературу в ряду своих пристрастий?
– Поверьте, господин Пронин, я люблю и ценю художественное слово, но считаю чтение процессом достаточно интимным. Преклоняюсь перед величием Данте, Бальзака, Томаса Манна, вашего Льва Толстого. Но такое огромное количество писателей, поэтов, критиков в одном небольшом зале меня смутило. Я как-то привык полагать, что писатели любят одиночество. Как ваш Федор Гладков.
«Ну, нет, дорогой господин Малль. В стране победившего социализма одиночество возможно только в одиночке на Лубянке», – подумал про себя Пронин. А вслух сказал:
– А вот писатели, я думаю, полагают, что дипломату свойственно любить светское общество. Но разве вы не чувствуете иногда потребности в уединении? У нас это называется диалектическим противоречием.
Малль грустно улыбнулся и кивнул головой. Бронированный автомобиль остановился около дома номер 19 по улице 25 Октября, где испокон веку располагается знаменитый «Славянский базар».
На сей раз отсутствием аппетита страдал не майор контрразведки Пронин, а швейцарский дипломат Малль. Он с неохотой ковырял приборами лучшие творения кулинаров и нехотя реагировал на предложения своего «гида» отведать очередное блюдо.
– Вам надо обязательно подкрепиться перед посещением кремлевских музеев, – настаивал Пронин.
Малль жаловался на головную боль, чуть ли не с отвращением положил в рот кусочек семги и жалобно посмотрел на своего сопровождающего. Все же отменить намеченные поездки он не просил, выказав тем самым недюжинное мужество.
Посещение Грановитой и Оружейной палат было кратким. Пронин быстро шел по залам, что-то показывая и рассказывая. Эта спешка была на руку всем, причастным к операции.
Музеи закрыли, когда дипломат обедал. В это время были проверены все помещения, выдворены оттуда посторонние люди. Ведь персона швейцарца могла привлечь внимание со стороны посетителей, очень нежелательное для проведения операции. Благодаря тому, что осмотр музеев занял не более полутора часов, причем Малль нигде не замедлил шаг и ни о чем не спрашивал, нормальная работа этих учреждений культуры была быстро восстановлена. Малль, сопровождаемый секретарем, вскоре уехал в «Метрополь», где отдыхал до ужина, принесенного в номер из гостиничного ресторана. Но и после этого оставался в номере до самого утра. Правда, четыре раза за вечер к нему входил Вольф. Но каждый раз общение длилось недолго.
Рано утром Малль, позвонив Пронину, сослался на недомогание и попросил отменить посещение Музея изобразительных искусств и встречу со стариком филофонистом. Пронин посоветовал швейцарцу вызвать хорошего советского врача или, может быть, повторить сеанс ламаистской терапии у Василия Могулова. Но Малль об этом не хотел даже слышать. Впрочем, взяв себя в руки, он ответил доброжелательному «гиду», что проконсультируется по телефону у своего швейцарского доктора.
