Чингиз Абдуллаев - Месть женщины

— При чем тут она, — пожала плечами Марина, — не вижу никакой связи.

— Может, Консальви посылал письма и сеньору Хартли? — предположил проницательный комиссар.

— От бисексуалов, обладающих маниакальной предрасположенностью к обоим полам, можно ждать чего угодно.

— У вас интересные наблюдения, комиссар, — засмеялась Марина, — но я и в самом деле ничего не знаю. А письмо мне действительно кто-то приносил. Там было любовное послание, которое обычно пишут мужчины любой понравившейся им женщине. Просто короткая записка.

— Она у вас? — уточнил комиссар.

— Конечно, нет, — улыбнулась Чернышева, — я слишком много получала подобных посланий. Прочитала записку и, разорвав, выбросила в иллюминатор. Уверяю вас, там не было ничего интересного.

— Жаль, — пробормотал комиссар, — очень жаль.

— Я запомнила почерк, — сказала вдруг Марина, — и если вы покажете мне другую записку сеньора Консальви, я смогу точно сказать вам, кто именно писал мою записку.

— Да, — оживился комиссар, — это действительно здорово.

Один из его помощников протянул ему записку. Это было любовное послание Консальви его прежней подружке, обитавшей в соседней каюте, которое относила Лаура. В отличие от Чернышевой, подружка сохранила это письмо. Может, поэтому она и пустила на первую ночь самого сеньора Консальви.

Комиссар передал записку женщине. Она долго всматривалась в каждую букву. Затем вернула записку комиссару.

— Кажется, это тот самый почерк, — сказала задумчиво.

— Кажется или точно? — спросил комиссар.

— По-моему, его, — ответила женщина, — но абсолютно точно я не могу быть уверена.

— Этого тоже вполне достаточно, — вздохнул комиссар, пряча записку в карман. И, уже не обращая внимания на сидевшую перед ним женщину, обратился к своим помощникам:

— Нужно искать этого Консальви. Найти его во что бы то ни стало.

— Я могу идти? — спросила Марина, вставая со стула.

— Да, конечно, — кивнул комиссар.

Уже выходя, Чернышева услышала, как один из помощников комиссара говорил сеньору Рибейре:

— Он никакой не торговец кожей. Это типичный аферист, известный в Росарио и Буэнос-Айресе своими…

Дальше она не слышала. Выйдя в коридор, поднялась на верхнюю палубу, где ее ожидал нетерпеливый Благидзе. Увидев женщину, он кинулся к ней:

— Что случилось?

Она рассказала ему подробно обо всем допросе, не скрывая и последней фразы помощника, сказанной им комиссару. Услышав эти слова, Благидзе нервно заметил:

— Я же вас предупреждал.

— Успокойтесь, Благидзе, — усмехнулась Чернышева, — я специально сказала, что порвала записку, чтобы мне показали образец почерка Рудольфа Консальви. Это был не он. Даже написанная левой рукой, записка не может так разительно отличаться по почерку от написанной правой рукой. Я могу вас успокоить: Консальви наверняка не был Флосманом.

— Опять, — поморщился Благидзе, — что за нелепая логика. Простите меня, но нельзя же быть такой упрямой. Это был он. Рудольф Консальви и есть тот самый агент Флосман, которого мы ищем. Я вчера специально спускался вниз. Он был у Лауры за полчаса до убийства.

— И вы никого больше не видели?

— Внизу никого. Только Лаура и он. Я вам говорю, это он Флосман. Именно он. Нужно было видеть, как он испугался.

— Охотно вам верю, — пробормотала Чернышева, — но он исчез.

Мимо прошел как всегда мрачный Кратулович. Посмотрев на Чернышеву, он неожиданно улыбнулся и сказал:

— Как вы себя чувствуете?

— Ужасная ночь, — призналась она.

— Да, — он посмотрел на свои часы, — идемте завтракать, сеньора Дитворст. Нам уже накрыли завтрак. Этот кошмар, по-моему, никогда не кончится.

Он снова посмотрел на часы и прошел дальше.

— Я знаю, кто убийца, — вдруг спокойно сказала Чернышева, — и знаю, кто из них настоящий Флосман. Я теперь знаю все.

17

Благидзе не стал больше ни о чем расспрашивать. Он просто пожал плечами и, пропустив вперед Чернышеву, пошел следом за ней. Уже перед тем, как войти в ресторан, он уточнил:

— Вы действительно знаете, кто настоящий Флосман?

— Почти наверняка. Видимо, нас скоро выпустят с этого судна. После исчезновения Консальви нам здесь нечего делать. Полицейские наверняка займутся его розыском, а нам разрешат сойти на берег или продолжить путешествие.

— И что мы сделаем? Сойдем на берег или продолжим путешествие?

— Это зависит от Флосмана, сеньор Моретти, — улыбнулась Чернышева, входя в зал.

На этот раз Благидзе ни на кого не смотрел. Ему просто надоело, пассажиры уже начинали его раздражать. «Может, я просто ошибаюсь, — неожиданно подумал он. — Может, Флосман находится на корабле под видом одного из сотрудников обслуживающего персонала? Может, это тот самый пожилой бармен, который так пристально всегда следит за их разговорами с Мариной. А может, это первый помощник капитана — молчаливый брюнет, неизменно ровный и дружелюбный в общении.

Я просто схожу с ума, — нервно подумал он. — Эта проблема сделала из меня настоящего неврастеника. Но каким образом Чернышева точно знает, кто именно Флосман? Кратулович или Суарес? На корабле больше нет никого похожего. Может, Бастидас? Но он не подходит, никак не подходит на роль Флосмана. Можно подделать все, что угодно, но нельзя подделать рост человека. Все уверяли, что Флосман был мужчиной достаточно высоким, а Бастидас имел рост ниже среднего». Благидзе готов был подозревать даже Роберто Гальвеса, бросавшего время от времени испытывающие взгляды на Чернышеву.

В зале ресторана за отдельным столом завтракал и Рибейра. Уставший комиссар также ни на кого не смотрел. Все улики были против сбежавшего Рудольфа Консальви. И комиссар понимал, что просто обязан разрешить пассажирам сойти на берег. Исчезнувший Консальви мог затеряться в Росарио, переехать на другой берег, или вообще скрыться в Бразилии либо в Уругвае. «Нужно дать сообщение на границу», — обреченно подумал комиссар.

Благидзе заметил, что поднявшаяся из-за стола Марина подозвала к себе Роберто Гальвеса и что-то ему сказала. Тот, кивнув, вспыхнул, как-то настороженно посмотрел на женщину и вышел из ресторана.

«Опять она что-то придумала, — с раздражением понял Благидзе, — эта женщина просто невероятный вулкан. Представляю, как трудно быть мужем такой сумасбродки».

Сразу после завтрака комиссар объявил, что разрешает всем желающим пассажирам сойти на берег. Все бросились по своим каютам упаковывать вещи, Благидзе, управившийся довольно скоро, прошел к каюте Чернышевой со своим чемоданчиком. Постучал.

— Войдите, — крикнула она.

Он осторожно вошел. Чернышева уже успела переодеться в традиционный брючный костюм. Она показала на свой чемодан:

— Кажется, я успела его собрать.

— Почему вы не запираете дверь? — угрюмо спросил Благидзе. Его уже нервировали подобные выходки женщины, которую он начал считать слишком экзальтированной. — Флосман может воспользоваться суматохой и пройти к вашей каюте.

— Думаю, нет, — возразила она, — он здесь больше не появится.

— Почему вы так уверены? — нахмурился Благидзе, и вдруг понял: — Так это все-таки был Консальви?

— Помогите мне закрыть чемодан, — попросила Чернышева, скрывая улыбку, — нельзя быть таким упорным в своих заблуждениях, капитан.

Благидзе подошел к чемодану, стараясь не смотреть на нее. Она была неисправима.

— Говорят, в центре города есть хорошие отели, — угрюмо предложил он, — хорошо, что мы застряли в Росарио, а не в Сан-Николасе. Там было бы сложнее найти приличную гостиницу. У меня в номере есть рекламные проспекты. — Он обратил внимание на ее чемодан. Он был наполовину пуст, несмотря на очень большие размеры.

— У меня они тоже есть, — кивнула Чернышева, — именно поэтому мы не поедем в центр города, а остановимся в отеле «Сан-Мартин». Он находится недалеко, прямо в порту.

— Но почему именно туда? — снова не понял Благидзе.

— У меня там назначена встреча, — серьезно сказала Чернышева. — Встреча с Флосманом.

— Вы все время говорите загадками. Может, вы мне скажете, наконец, кто этот человек? — не выдержал Благидзе.

— Не торопитесь, сеньор Моретти. Меньше чем через час вы все узнаете.

Он поднял ее чемодан и вынес в коридор, с трудом удерживаясь от готового сорваться ругательства. В коридоре уже ставили свои чемоданы пассажиры первого класса, ожидая, когда их вынесут на причал.

Выходя с корабля, Благидзе увидел, что на верхней палубе стоит комиссар и мрачно смотрит вниз, на уходящих пассажиров. Какое-то шестое чувство, обычная интуиция, наработанная годами службы, подсказывала комиссару, что отпускать их нельзя. Он знал, как опасно иметь всего лишь одну версию при расследовании любого серьезного преступления. Но выхода у него не было. На судне находились иностранцы, многие путешествовали с детьми. Среди пассажиров были пожилые люди. Оставлять их всех в качестве своеобразных заложников он не имел права. Даже после второго убийства, совершенного уже после того, как судно было окружено его сотрудниками.