Сергей Донской - В России жить не запретишь
– Хм, если ты тот, за кого я тебя принимаю, то насчет рукопашки не уверен, – признался Реутов. – Староват я для подобных упражнений.
– А как насчет стрельбы?
– Ну, тут мне равных мало, это я тебе без бэ говорю. – Седой спецназовец не сдержал самодовольную улыбку. – В тире молодняк меня еще обставит, за счет острого зрения. Но на пересеченной местности я царь и бог.
– Давайте попробуем? – предложил Бондарь, изображая всем своим видом ленцу и расслабленное благодушие. – Изобразим Онегина с Ленским. Надеюсь, часовые на выстрелы не сбегутся?
– На территорию спецназа ни одна падла без предварительного согласования не сунется, – заверил его Реутов, дыша луком. – У нас тут свои правила внутреннего распорядка.
– И дозоры свои, – продолжил Бондарь, догадываясь, что с самого начала полковника страхуют его орлы, которым велено не обнаруживать своего присутствия.
– Допустим. – Взгляд Реутова сверлил собеседника, словно пытаясь проникнуть в его мысли. – Только как мы стреляться станем? Холостыми патронами, что ли?
– Меня один хороший инструктор на Алтае иначе натаскивал. Берешь в левую руку мишень, в правую – ствол. Кто больше дырок в чужой мишени наделал, тот и победил.
– А если я тебе плечо прострелю, как бы ненароком? – предположил Реутов. – Тебя ведь тогда на задание не пошлют, верно?
– Попробуйте. – Бондарь ответил полковнику прямым взглядом. – Но у нас на Алтае такое правило было: кто заденет противника, тот считается проигравшим.
– Заметано, – сказал Реутов, вставая. – Жди меня здесь, я скоро. Ты какой пистолет предпочитаешь?
– Лишь бы не китайской сборки.
– Подобного дерьма не держим-с. Предлагаю «пээсэмы», годится?
– Именно то, что надо, – кивнул Бондарь. – Пистолетик легкий, плоский. А для того, чтобы картонку продырявить, крупный калибр не обязателен.
– Но учти, – предупредил Реутов уже на ходу, – если ты мне одну из своих малокалиберных пуль между глаз засадишь, то жить тебе после этого всего ничего. Тебя с самого начала на мушке держат.
– Состояние привычное, товарищ полковник, – беззаботно откликнулся Бондарь. – Я всю сознательную жизнь у судьбы под прицелом. Это даже бодрит.
Прежде чем исчезнуть в темноте, Реутов обернулся и отчетливо произнес:
– Красиво сказано, но предупреждаю наперед: специалистов уважаю, пустобрехов и мудозвонов презираю до пятого колена.
– Тогда у нас есть шанс подружиться, – бросил Бондарь ему вдогонку.
– Если живы останемся.
* * *Условились сходиться вблизи освещенного костром пятачка, кто откуда вынырнет, без всяких джентльменских отсчетов, без жребия и очередности. Все, как в реальном ночном бою, только вместо голов или сердец под пули подставляются картонки. Их заготовили размером с развернутую книгу, договорившись держать эти своеобразные мишени на отлете, подальше от жизненно важных органов, как мрачно высказался Реутов. Похоже, он уже жалел, что затеял эту спонтанную дуэль, и только профессиональная гордость не позволяла ему пойти на попятный. Палить по едва белеющим в темноте мишеням – опасное занятие. То ли сам на пулю нарвешься, то ли случайно в противника попадешь. Будут разряжены две полные обоймы, прозвучат шестнадцать выстрелов. Много ли шансов не попасть друг в друга и не обзавестись сквознячком в черепной коробке? По прикидкам Реутова получалось: нет, таких шансов не много.
– Ты меня как сопливого пацана на подначку купил, – раздраженно сказал он перед тем, как противники разошлись в разные стороны.
– Откажитесь, – равнодушно предложил Бондарь. – Это даже не будет засчитано как поражение.
– Может, ты мне еще и фору дашь? – запальчиво спросил Реутов.
– А что, есть такая необходимость?
– Ты меня достал, любитель одиночных прогулок.
– Пока еще нет, – ухмыльнулся Бондарь, – но достану обязательно.
Наградив его убийственным взглядом, Реутов быстро двинулся прочь, после чего неожиданно исчез, как сквозь землю провалился. Ни один сучок не хрустнул под его ногами, но Бондарь тоже умел ходить не только по паркетам лубянских кабинетов. Скользнув за ближайший куст и обозначив там свое присутствие легким качанием веток, он описал короткую дугу и затаился за сосновым стволом, готовясь встретить Реутова несколько раньше, чем тот мог предположить. Внезапность – залог успеха. Застигнуть противника врасплох – значит выиграть те самые доли секунды, которые и решают исход боя. Бондарь втянул ноздрями воздух, проверяя, насколько хорошо он различает запахи. В последнее время он сократил количество выкуриваемых сигарет, и обоняние заметно улучшилось. Это было весьма кстати. Глаза могут подвести в темноте, но нос и уши – никогда. И сейчас они исправно улавливали малейшие звуки, тончайшие оттенки запахов, струящиеся в темноте. Бондарю даже казалось, что он может определить, каким одеколоном пользуется невидимый снайпер, страхующий полковника через прицел ночного видения. Он чувствовал себя самым настоящим хищником, вышедшим на охоту. Оборотнем, таящимся под человеческой личиной. Бесплотной тенью. Пистолет, опущенный стволом вниз, чтобы стрелять навскидку, был снят с предохранителя и взведен заранее. Знай себе, жми на спусковой крючок, а остальное за тебя автоматика сделает, поскольку перезарядка «ПСМ» производится за счет энергии отдачи затвора. Хорошая машинка, надежная, безотказная, подумал Бондарь, лаская пальцами рифленую рукоять.
Этот пистолет ижевских умельцев издавна взяли на вооружение офицеры всевозможных силовых ведомств, поскольку небольшие габариты и вес оружия позволяли прятать его прямо во внутреннем кармане пиджака, как какой-то портсигар.
Выстрелы из «ПСМ» звучат сухо и сравнительно негромко. Такой пистолет не годится для стрельбы перекатом со спины на живот, когда палишь почти наугад, стремясь деморализовать противника шумом, прежде чем влепить пулю между его ошеломленно раскрытых глаз. И все же это почти идеальное оружие для ближнего боя. Несмотря на малую толщину рукоятки, она сидит в ладони как влитая, а спусковой крючок отзывается на малейшее напряжение указательного пальца. Минимальная отдача предотвращает подбрасывание ствола при стрельбе, позволяя добиться почти безупречной кучности стрельбы. Из положения сидя с упором Бондарь запросто мочалил «яблочко» мишени, установленной в десяти метрах. А пробивная сила пули калибра 5,46 мм была такова, что с расстояния пяти шагов она дырявила сорок слоев кевлара и пронзала телеграфные столбы чуть ли не насквозь.
При попадании из «ПСМ» в жалкую картонку ее должно было вырвать из руки и отбросить далеко назад, поэтому Бондарь заблаговременно просунул палец в заготовленное отверстие. Он надеялся, что полковник тоже поступил так, иначе поединок закончится после первого же выстрела.
А еще он надеялся, что за время вынужденного простоя не забыл тех автоматических навыков, которые приобрел на оперативной службе в ФСБ. Нанявшись на временную работу к чужому «хозяину», он не чувствовал себя предателем, и все же было в этом что-то унизительное. «Так или иначе я служу Родине», – убеждал себя Бондарь, но в глубине души понимал, что лишь выполняет волю зажравшихся генералов… Понимал и гнал эти мысли прочь, чтобы не потерять того эмоционального и физического подъема, без которого победить очень трудно, даже если твой противник условный и речь идет не о жизни и смерти, а о прямоугольнике гофрированного картона.
* * *Реутов выдал себя не случайным шорохом и даже не промелькнувшей в темноте мишенью, которую он слишком поздно догадался развернуть ребром к предполагаемому противнику. Напрасно он угощался лучком – в ночном лесу запах лукового перегара улавливался за десяток шагов. Оценив положение полковничьей фигуры, скользящей в обход куста, за которым никого не было, Бондарь хорошенько оттолкнулся от земли и прыгнул вперед, одновременно нажимая на спусковой крючок. До падения ничком он успел выстрелить ровно три раза, как это и предписывалось инструкцией по проведению ближнего боя. В горизонтальном полете он ни разу не отвел глаз от развернутой наискось картонки, и ее троекратное подрагивание не ускользнуло от его внимания: он попал, попал, попал! Реутов открыл огонь с секундным запозданием, «ПСМ» в его руке захлебывался торопливыми выстрелами, как охрипший от ярости пес. Кка… кха… кха… кха… Похоже, раздосадованный собственной оплошностью полковник целился не столько в мишень, сколько в державшего ее противника. Это была инстинктивная реакция, но Бондарь тоже действовал инстинктивно, и это получалось у него значительно лучше. Чужие пули еще продолжали впиваться в хвою, на которую упал Бондарь, а он, кувыркнувшийся через голову назад, уже сидел поодаль, ведя ответный огонь, озаряющий темноту почти непрерывными оранжевыми всполохами.
Кха-кха-кха-кха! Патроны в его пистолете закончились чуть раньше, чем опустел магазин Реутова, и Бондарь поспешно вскинул картонный прямоугольник повыше, давая противнику возможность отвести душу напоследок. Всего две пули пронзили его мишень, и они были последними. Голос, прорезавший наступившую тишину, прозвучал так, будто устами полковника спецназа говорил обиженный ребенок, неизвестно когда и как обзаведшийся мужским басом:
