Данил Корецкий - Расписной
– Я как все, – смиренно отозвался Расписной.
Ржавая колючая проволока ограждения провисла, Вольф вогнал под нее толстый раздвоенный сук и уперся ногами. Нижний ряд с трудом удалось поднять сантиметров на тридцать. Вжимаясь в землю, пятеро беглецов пролезли под колючками, при этом Груша разорвал одежду и расцарапал спину, Челюсть разбередил сломанную руку, Зубач сорвал клок кожи с затылка. Только Расписной и Катала преодолели препятствие без потерь. Потом все ползком и на четвереньках подобрались к самолету и нырнули в проем люка. В полумраке фюзеляжа пахло железом и керосином, закрепленный растяжками груз занимал почти весь проход – только справа оставалась узкая щель.
– Давайте туда!
Зажимая кровоточащий затылок, Зубач пролез первым, за ним последовал Катала, потом Челюсть… Вольф задержался и осмотрелся. Под стальной лавкой напротив люка угадывались очертания двух резервных парашютов. Это и было необходимым условием. Теперь можно присоединяться к остальным.
За штабелем ящиков и мешков оставалось достаточно пространства, беглецы уселись прямо на пол. Зубач клочком грязной тряпки останавливал кровь, Челюсть, кривясь от боли, мостил поудобнее сломанную руку, Груша испуганно озирался: окружающая обстановка явно угнетала его. Только Катала пребывал в своем обычном состоянии. А Вольф испытывал душевный подъем и прилив сил – наконец-то он находился в привычной, знакомой до мелочей обстановке и полностью контролировал ситуацию.
Через полчаса снаружи послышался шум автомобиля, веселые голоса, слова прощания. Экипаж поднялся на борт, захлопнулся люк, потом гулко лязгнула задраиваемая дверь кабины пилотов. Взревели двигатели, самолет тронулся с места, неспешно покатился, остановился, развернулся, снова покатился, набирая скорость… Каждый звук, каждое движение были понятны Вольфу: рулежка, маневрирование, разбег… И вот, наконец, взлет!
– Й-я-я! – оскалился Зубач и ударом левой руки по локтевому сгибу правой согнул ее под прямым углом. – Вот вам, менты поганые! Взяли? Выкусите!
– Молодец, Зубач, здорово придумал! – приободрился Груша.
– Да, по небу я еще от ментов не отрывался! – хмыкнул Катала. И неожиданно во весь голос заорал популярную зэковскую песню:
По тундре, по железной дороге,Там, где мчится курьерский «Воркута – Ленинград»,Мы бежали с тобою, опасаясь погони,Опасаясь тревоги и криков солдат…
Надсаженный голос с трудом пробивался сквозь рев двигателей, дребезжание обшивки и гул воздушных завихрений за тонким дюралевым листом фюзеляжа.
– Теперь нас хрен достанут!
– Руки коротки!
– Ох и погуляем теперь!
Повышенная шумность не насторожила преступников и не испортила им настроения. Они просто не знали, что она означает. Как не знали и об устройстве самолетов транспортной авиации. Эти машины не предназначены для перевозки людей, поэтому герметичной в них является только кабина пилотов. В грузовом отсеке давление и температура равны давлению и температуре за бортом.
– Кайф! Еще бы водки!
– Потерпи, Груша, скоро нажремся от души!
Дело было весною, зеленеющим маем,Когда тундра проснулась, развернулась ковром…
– Эй, Расписной, чего такой смурной?
– Устал. Спать хочу.
Прикрыв глаза, Вольф напряженно размышлял.
Рабочий потолок «Ан-24» – восемь тысяч метров. Значит, минус пятьдесят по Цельсию и почти полное отсутствие кислорода. Верная смерть. Причем недостаток воздуха ощущается уже на трех тысячах, значит, на этом рубеже и надо прыгать. Скорость набора высоты – сто пятьдесят метров в минуту. Через двадцать минут, не позже… За это время самолет пролетит около двухсот километров. Вполне достаточно, чтобы выйти из круга усиленных поисков. Итак, задача…
Наметив план действий, Вольф незаметно взял себя за запястье и принялся считать пульс. Обычно у него стабильно восемьдесят ударов в минуту. С учетом перенесенных нагрузок и волнения можно ожидать повышения до девяносто-ста. Пусть будет сто, для ровного счета. Двадцать минут – это две тысячи ударов. Значит, через две тысячи ударов надо начинать действовать.
Несколько раз он сбивался, но определил время правильно, потому что почти сразу ощутил первые признаки нехватки кислорода. К тому же стало заметно холодней. Не торопясь, Вольф поднялся, прошелся взад-вперед, будто разминая ноги. Зубач и Груша дремали, Челюсть тоже находился в полузабытьи. Катала бодрствовал, хотя отчаянно зевал: организм пытался компенсировать недостаток кислорода.
– Пойду отолью, – сказал Вольф, протискиваясь между грузом и холодной стенкой фюзеляжа. Когда он сунул руку под железную лавку, сердце учащенно колотилось. Пилоты могли забрать парашюты в кабину, а может, в парашютных сумках лежит какое-то барахло: запасные комбинезоны, инструменты или сухие пайки… Пальцы нащупали брезентовую ткань, через секунду он убедился, что все в порядке: это настоящие парашюты.
Когда Вольф расправлял лямки подвесной системы, какое-то движение за спиной заставило обернуться. Зубач целился ему в голову и понимающе улыбался.
– Я всегда знал, что ты мусор! – перекрывая шум, прокричал Зубач. Он хотел сказать что-то еще, но не успел: двумя руками Вольф мощно швырнул парашют ему в лицо. Пятнадцатикилограммовый мешок опрокинул уголовника на спину, Волк прыгнул следом и нанес удар, которым боец специальной разведки нейтрализует вражеского часового. Удар получился: Зубач не успел ни вскрикнуть, ни выстрелить. Пистолет выпал из мертвой руки, и Вольф сунул его в карман. Потом быстро надел парашют, расконтрил и распахнул люк. Плотный поток холодного воздуха с воем ворвался внутрь. Наклонившись, Вольф подцепил тело Зубача под мышки и рывком выбросил за борт. Потом прыгнул следом.
После нечеловеческой тесноты камер автозака, звериной скученности столыпинских вагонов, дикой перенаселенности «хат» раскинувшееся кругом бескрайнее голубое пространство пьянило, как бесценное шампанское. Раскинув руки и ноги, он несся к разбитой на ровные квадраты полей земле, и чистые холодные струи смывали с души и тела тюремную грязь и вонь. Он парил, как птица, и наслаждался полетом, а завсегдатаи зарешеченного пространства, чувствующие себя в пропитанном миазмами и страхом парашном мирке, как рыбы в воде, не умели летать, поэтому чуть ниже беспомощно кувыркалась тряпичная фигура Зубача, а трое других преступников обречены на скорую и неминуемую смерть от удушья.
Вольф вытянул кольцо, купол наполнился и остановил падение, тряпичная фигура стремительно унеслась к земле. Он поискал глазами «Ан-24». Самолет продолжал набирать высоту, неожиданно от него отделилась черная точка. Парашютист? Нет, какой-то мешок камнем прочертил светлую синеву неба и врезался в землю. Вольфу было все равно, где садиться, и он натянул стропы, сокращая дистанцию. Через несколько минут напружиненные ноги коснулись пашни, сгруппировавшись, он упал на бок и сноровисто погасил купол. Потом, по щиколотку увязая в мягком черноземе, направился к мешку. Загадка разрешилась через сто метров: в неестественной позе распростерся на пахоте Катала. Он неправильно надел парашют и разбился в лепешку.
Вольф сплюнул. Это тебе не карты передергивать! И не спасших тебя людей убивать!
Вдали тарахтел трактор. Когда Вольф подошел, тракторист вытаращил глаза:
– Шпион, что ли?
Вольф оторопел. Что, у него статья на лбу написана?
– Почему вдруг?
– А кто еще? С неба или шпионы, или космонавты спускаются. Только космонавтов тут отродясь не бывало.
– Где ближайший телефон?
Тракторист расплылся в улыбке.
– Значит, ты наш шпион, а не ихний! Вон там деревня, из правления позвонишь… Слышь, а то кто попадали?
Вольф вздохнул:
– То – ихние.
* * *В деревне Вольф переполошил всех собак. Грязный, небритый, в мятой зэковской робе, он устало брел по пустынной улице вдоль неровного ряда черных покосившихся домишек, напоминающих зубы в челюсти колхозника-пенсионера. За ним клубилась пыль и катился многоголосый остервенелый лай беспородных шавок разных мастей и размеров. Не будет ничего удивительного, если из-за какой-то занавески жахнет дуплетом старенькая двустволка, заряженная вместо дроби порубленными гвоздями. В этих краях издавна за голову беглеца давали чай, сахар, сигареты и немного денег…
Но когда он подошел к правлению и увидел сторожа, опасения развеялись. У того был еще более запущенный вид, и встретил он незнакомца вполне радушно.
– Здравствуй, мил-человек. Закурить не дашь?
– Откуда? Неделю в лесу блукал, еле выбрался. Телефон срочно нужен!
Сторож задумался:
– Телефон? Надо у начальства спросить… Только ни председателя, ни бухгалтера, ни агронома – никого нету.
Вольф взглянул на тонкую шею мужика, легкомысленно заброшенную за спину берданку и тяжело вздохнул.
