Просчет невидимки - Александр Александрович Тамоников
– Так если вас послушать, так меня и потом из-под земли достанут, – уныло пробормотал Киря.
– Потом некому будет, – пообещал седовласый. – Те, кого мы возьмем, если они не будут оказывать сопротивление и мы их не пристрелим при задержании, те попадают под расстрельные статьи, а те, кто сядет, те сядут в такие зоны, откуда малявы не пошлешь. Оттуда не доходят малявы, и оттуда не выходят заключенные. Хочешь жить – давай разговаривать откровенно.
Киря сжал голову руками, чтобы унять дрожь и панику, которые овладели им. Куда ни сунься, везде конец, это он понимал. Или эти, или те грохнут. Кто-то доберется до него обязательно, не простят. И как он раньше не подумал об этом, когда решился взять этот саквояж. Он сам охотился за ним, но кто-то из блатных его опередил, но все равно золото досталось Кире. От такой удачи у кого хочешь голова кругом пойдет. Вот и пошла. И как теперь выжить? Если те найдут, так это будет потом, а вот эти сейчас и здесь.
– Чего вы от меня-то хотите? – обреченно спросил Киря, как будто цеплялся за соломинку.
– Вот это уже разговор, – похвалил седовласый, переглянувшись с другим мужчиной. – Нам нужно узнать, кто такой этот человек или люди. Мы тебе дадим описание внешности, а ты поройся в памяти и скажи нам, кто это.
– И все? – удивился Киря.
– Размечтался, – со смехом ответил второй. – Пока на сегодня все. Как будешь себя вести, как будешь разговаривать и помогать НКВД, так и жизнь твоя дальнейшая сложится. Или не сложится.
Вторую часть фразы Карев произнес уже без смеха, зло стиснув зубы. Он кивнул Буторину, и тот стал перечислять приметы человека из ресторана. Худощавый, нос крючком, свернут набок. Сломанный нос. Глаза маленькие, темные, колючие. Смотрит с прищуром, губы тонкие все время в движении, не находятся в спокойном состоянии. То вытягиваются в линию, будто человек собирается улыбнуться, то сжимаются. С ним бывает второй. Этот полноватый, с толстой шеей и щеками. Лысый, голову бреет. Все время потеет и вытирает лысину платком.
Киря сидел, слушал и постепенно бледнел. Наконец он тихо произнес страшным голосом:
– Вам че, Казбек нужен? Да если я вам про него начну болтать, мне не жить, он мне голову отрежет, он мне пальцы по одному отрубать будет и в одно место засовывать.
– Если он тебе голову отрежет, то тебе будет уже без разницы, что он еще отрубит и куда засунет, – заявил Карев. – Ты не понял, что под охраной НКВД находишься? Давай рассказывай, кто второй?
– Лысый толстяк – это его названый брат Самоха. Игрок, говорят, он знатный. Там была какая-то история с женщиной, которая умерла. И Казбек Самоху назвал при всех своим братом, и теперь тот, кто его тронет или обидит, будет иметь дело с ним.
Киря рассказывал уныло, постоянно вздыхая и вытирая ладонью потный лоб. О Казбеке в НКВД знали, но подходов к нему не искали. НКВД интересовали лишь те уголовники, которые были склонны помогать врагу, вредить Родине. На Казбека таких сигналов не поступало. А вот уголовный розыск давно искал подходы к Казбеку, но тот был осторожен, сам практически никогда преступлений не совершал. Исполняли все его люди, и доказать его причастность к преступлениям не удавалось, если кого-то из них и брали. Казбек был хитер и злобен, как хорек, но все преступления, которые он планировал, раскрывались с большим трудом. Хитроумный Казбек тщательно готовился, продумывал все до мелочей. Арестованные бандиты на него не показывали. Боялись. Да и на зоне он своих людей не бросал, помогал и всячески поддерживал.
– А что, Самоха и правда такой хороший игрок, как о нем говорят? – спросил Буторин.
– Игрок он слабенький, – покачал головой Киря. – Казбека боятся, вот и подыгрывают Самохе. Когда он приходит, то все играют на него и быстро расходятся, потому что интереса нет. Самоха доволен, думает, что всех раздел. Так принято теперь. Хочешь отношения с Казбеком сохранить, иногда проигрывай Самохе.
– На чем сам Казбек сидит?
– Да Казбек, почитай, весь город держит. Ну, государственные магазины он не трогает, а вот кооперативная торговля ему платит, рынки все под ним. Его иногда за глаза стали называть барахольщиком, но Казбек больше наживается не на поборах. Он получает информацию о дельцах и разных сделках. Всякие там подпольные ювелиры, рвачи, перекупщики, коллекционеры. Оружием он тоже приторговывает. В основном трофейным.
– Ого. – Буторин повернулся к Кареву. – А вот это уже по вашей части, товарищи. Какой паук лапы свои растопырил здесь в тылу!
– Неужели над ним никого нет, он что же, весь город держит, и остальные под ним? – с сомнением спросил Карев.
– Нет, Казбек тут тоже не бог, – помотал головой Киря. – Я, конечно, много чего не знаю. Я к ним не суюсь, они меня не трогают. У них там свои делишки. Покрупнее наших. Но вроде есть кто-то и над Казбеком. С кем-то он встречается, и к этому человеку и другие воры, бывает, ездят. Не знаю, но его все боятся. Это вам не лопатники подрезать в трамвае, там, говорят, на мокрое дело пойти – раз плюнуть. Серьезные там ребята. Но имен, кличек никто не называет. Может, и не знают даже.
– А может, и ты со страху напридумывал себе то, чего и нет на самом деле, а? – спросил Буторин.
– Может, и так, – вздохнул Киря. – Да только другие тоже его боятся, хотя говорить о нем не будут. Это кто-то из них этой осенью отсоединил на перегоне вагон с продуктами. А там сгущенное молоко, консервы, тушенка. Для фронта шли. А все ушло на черный рынок.
– Было? – удивился Буторин и вопросительно посмотрел на Карева. Удивительно, что такое преступление не раскрыто и НКВД не смог ничего сделать.
– Да, было. Продукты они тогда сразу вывезли. По нашим данным, на север, в северные районы страны. По всем признакам орудовали не наши. Кто-то из чужаков охотился за эшелоном. Просто удобнее
