Джон ле Карре - Звонок мертвецу. Убийство по-джентельменски

— Что значит — не в себе? — спросил Мендель.

— Она со странностями. Когда приходила на спектакль в последний раз, то устроила страшный скандал из-за соседнего места. Оно, видите ли, тоже зарезервировано за членом клуба, но только прошел уже, наверное, час после положенного времени. Мы тогда только начали показы пантомимы, и у кассы стояла огромная очередь за билетами, вот я и решила это место продать. Но она все твердила, что ее сосед непременно явится, потому что приходит всегда.

— А он пришел? — спросил Мендель.

— Нет. И я продала место. Она, видно, была ужасно расстроена, поскольку ушла после второго действия и даже забыла папку с нотами.

— Тот человек, которого она ждала… Они с миссис Феннан друзья?

Людо Ориел окинула Менделя понимающим взглядом. Девица кивнула:

— Да уж, наверное, друзья. Если он ее муж. А вы как думаете?

Мендель в задумчивости смотрел на нее почти минуту, а потом улыбнулся и попросил:

— Не найдется ли здесь места, куда наша очаровательная Элизабет могла бы присесть?

— Вот за это спасибо, — сказала девица и опустилась на подлокотник такого же золоченого кресла, как и то, что стояло за кулисами. Красноватые пухлые ручки она положила на колени и склонилась вперед, непрерывно улыбаясь и радуясь возможности в кои-то веки оказаться в центре всеобщего внимания. Миссис Ориел бросала на нее исподтишка язвительные взгляды.

— Почему вы решили, Элизабет, что тот мужчина был ее мужем? — В голосе Менделя появилась напряженная интонация, которой не слышалось прежде.

— Конечно, они всегда приезжали порознь, но поскольку специально заказали два кресла в стороне от мест, где сидят остальные члены клуба, я и решила, что они — муж с женой. И потом он тоже всегда приносил ноты.

— Понятно. Вы запомнили о том вечере что-нибудь еще, Элизабет?

— Да, много чего. Потому что я расстроилась, когда она так внезапно ушла со спектакля. А потом в тот же вечер позвонила. Я имею в виду миссис Феннан. Она позвонила. Назвала свою фамилию, сказала, что ей пришлось уйти по срочному делу и она случайно оставила свою папку с нотами. Судя по голосу, она была почти в истерике. По-моему, даже плакала. Словом, находилась в ужасном состоянии. Из трубки доносился еще чей-то голос, а потом она спросила, нельзя ли прислать кого-то за папкой и чтобы его пустили без билета. Я ответила, конечно. И через полчаса приехал мужчина. Очень представительный. Высокий и светловолосый.

— Ясно, — сказал Мендель. — Спасибо, Элизабет, вы мне очень помогли.

— Да что там, пустяки. — Она поднялась.

— Интересно, — догадался в последний момент спросить Мендель, — ноты забрал не тот мужчина, что обычно сидел с ней рядом на спектакле?

— О, черт, конечно. Извините. Мне следовало сразу упомянуть об этом.

— Вы с ним разговаривали?

— Да, мы вроде как поздоровались и все такое.

— Какой у него был голос?

— С иностранным акцентом, как у миссис Феннан, — она ведь иностранка, верно? Я тогда еще подумала: вот и объяснение скандальному характеру и истеричности. Иностранный темперамент.

Она улыбнулась Менделю, подождала немного других вопросов, а потом тихо удалилась.

— Корова, — бросила со злостью миссис Ориел, глядя на закрывшуюся за ней дверь. Потом она посмотрела на Менделя. — Надеюсь, то, что вы узнали, стоило пяти фунтов?

— Думаю, вполне, — ответил он.

Глава 11

Не слишком респектабельный клуб

Когда Мендель вошел, Смайли сидел в кресле и был полностью одет. Зато на его кровати во весь рост с удовольствием растянулся Питер Гиллам, небрежно державший в руке бледно-зеленую папку. Небо за окном потемнело и выглядело угрожающе.

— Входит третий убийца, — выдал театральную реплику «от автора» Гиллам, едва Мендель переступил порог палаты. Тот присел в ногах постели и приветливо кивнул Смайли, который выглядел бледным и подавленным.

— Мои поздравления. Отрадно снова видеть тебя на ногах.

— Спасибо. Только не спеши с поздравлениями. Я слаб, как новорожденный котенок.

— Когда тебя выписывают?

— Точно не знаю.

— И ты даже не спрашивал?

— Нет.

— Лучше поинтересуйся. У меня есть для тебя новости. Пока не разобрался, что именно из них следует, но явно что-то очень любопытное.

— Ну надо же, — сказал Гиллам. — У нас у всех есть новости друг для друга. Просто восхитительно. Джордж просмотрел мой семейный фотоальбом, — он чуть приподнял зеленую папку, — и, представь, узнал старых знакомых.

Мендель был озадачен и даже несколько обижен, словно ему забыли сообщить нечто важное. Но Смайли поспешил успокоить его:

— Я все расскажу вам за ужином завтра вечером. Утром уйду отсюда, разрешат они мне или нет. Думаю, теперь мы знаем, кто убийца, как и многое другое. Давай же, выкладывай свои новости.

Его глаза при этом не блестели торжеством. В них читалось только тревожное возбуждение.

О членстве в клубе, к которому принадлежал Смайли, едва ли стали бы упоминать как об одной из своих почестей те знаменитости, чьими именами полнятся страницы толстенных фолиантов «Кто есть кто». Его основал молодой изгнанник гораздо более престижного клуба «Карлтон-младший» по фамилии Стид-Эспри, которого покарали за богохульство в присутствии архиепископа Южной Африки. Тогда он убедил свою бывшую квартирную хозяйку в Оксфорде сменить дом в тихом квартале Холлиуэлла и стать хозяйкой двух залов в полуподвале на Манчестер-сквер, которые достались ему в наследство от богатого родственника. В свое время клуб насчитывал сорок членов, каждый из которых платил пятьдесят гиней в год. Теперь их остался тридцать один. Хотя отсутствовали устав и секретарь и туда по негласному соглашению не допускались женщины и епископы. Ты мог взять бесплатный сандвич и купить бутылку пива, а мог взять сандвич и не купить ничего. Если ты оставался относительно трезв и не мешал другим членам, никто не обращал внимания, как ты одет, что ты говорил или делал, кого привел с собой. Миссис Стерджон сама не колдовала больше за стойкой бара и не подавала свиные отбивные, но лично следила за порядком и уютом с помощью двух отставных сержантов полка береговой охраны.

Вполне естественно, что большинство членов относились к тому же поколению студентов Оксфорда, что и Смайли. С самого начала было решено — клуб послужит именно этой генерации, состарится и умрет вместе с последним ее представителем. Война нанесла клубу урон. Не стало Джебеди и еще нескольких человек, но никто даже не заикался о приеме новых членов. В притоке денег особой необходимости не ощущалось — помещение теперь принадлежало самому клубу, будущее миссис Стерджон было обеспечено, и заведение легко сводило концы с концами.

Субботним вечером здесь собралось всего с полдюжины членов. На этот раз Смайли заранее заказал трапезу, и для них накрыли стол в малом зале у камина с ярко пылавшими углями. Там они сидели одни за бифштексами из вырезки и кларетом; на улице монотонно шумел дождь. Всем троим мир казался на удивление спокойным и тихим, несмотря на необычное дело, которое свело их.

— Чтобы мой рассказ получился полным и обрел смысл, — начал Смайли, обращаясь главным образом к Менделю, — мне поневоле придется много говорить о себе самом. Как вы знаете, я офицер разведки и был им, кажется, со времен Всемирного потопа, то есть задолго до того, как в наши действия стали вмешиваться политики с Уайтхолл. В те дни нас было мало, и нам плохо платили. После обычной подготовки и стажировки в Южной Африке и Центральной Европе я получил должность преподавателя в одном из университетов Германии с секретной миссией намечать среди немецких студентов тех, которые могли стать агентами. — Он сделал паузу, улыбнулся Менделю и продолжил: — Заранее прошу простить, если придется прибегать к профессиональному жаргону.

Мендель в ответ лишь кивнул с серьезным выражением лица, и Смайли смог продолжить. Он чувствовал, что вещает несколько высокопарно, но не знал, как этого избежать.

— Самое трудное время началось незадолго до последней войны. Ужасный период для Германии, где царила вакханалия нетерпимости. В таких условиях было бы чистым безумием пытаться вербовать кого-то самому. Мой шанс заключался в том, чтобы держаться как можно незаметнее, быть социально и политически бесцветной фигурой, а кандидатов отбирать, чтобы на контакты с ними выходил кто-то другой. Некоторых из них я привозил на студенческие каникулы в Англию, но при этом исключал всякие контакты со своим ведомством, потому что понятия не имел, насколько эффективно работала тогда германская контрразведка. Я не знал, кого из отобранных мной людей в итоге вербовали, и так было лучше для всех — ведь меня в любой момент могли разоблачить.