Богомил Райнов - Большая скука
— Говорит! — отвечает Грейс.
И совсем неожиданно заключает меня в свои неловкие объятия…
Королевская библиотека с ее сто и сколько-то там миллионами томов находится во дворце Кристиансборг. Сам дворец представляет собой целый лабиринт дворов, аркад и зданий, в которых размещены всевозможные учреждения. Я бы мог дать довольно точное описание этих зданий, так как располагаю подробнейшим путеводителем по Копенгагену, но постараюсь устоять перед искушением пуститься в исторические изыскания.
Внутри этого сложного ансамбля потемневших от времени зданий и тенистых, мощенных камнем дворов сквер Королевской библиотеки — радующий душу зеленый оазис.
Отпустив такси, вступаю в оазис и направляюсь к центральному зданию библиотеки, которое скорее напоминает старинную церковь, чем научное учреждение. Вообще весь облик этого здания заставляет сомневаться, что внутри его можно найти более поздние издания.
Я уже почти возле самого входа в это святилище, как вдруг слышу позади визг тормозов и свой собственный псевдоним в английской транскрипции:
— Майкл!
Ну конечно же, это мой американец с кислой физиономией.
— Прошу извинить меня за вчерашнее, — говорит он, вылезая из машины, и, сплюнув висевший на губе окурок, подает мне руку. — Совсем забыл про один неотложный визит, и получилось, что я опоздал.
Он явно спешит переменить тему разговора, ибо сразу переходит к особенностям библиотеки.
— Каталог вот здесь, в этом зале… Вы, должно быть, хорошо ориентируетесь в нем?
— Да, — киваю в ответ. — Я уже был тут однажды.
— Я работаю вон там, — указывает Сеймур на левое крыло. — Второй этаж, последний кабинет. Как закончите, загляните ко мне, если желаете…
Любезно кивнув друг другу, мы расходимся.
Каталог действительно находится «в этом зале». Но я открываю только первые попавшиеся два-три ящика с надписью «Социология», просто так, чтоб ориентироваться в обстановке. Сколько бы тут ни хранилось миллионов томов, сколько бы сведений ни содержал каждый том, я абсолютно уверен, что ни один из них не даст мне той коротенькой справки, которая в данный момент мне так необходима: адреса Тодорова.
Поэтому, войдя через парадную дверь, минуты через три я уже ухожу отсюда через заднюю. Очутившись во дворе, вымощенном булыжником, я под высоким сводом прохожу в другой такой же двор, и вот я на улице.
— Городская площадь, — говорю шоферу такси.
Задача состоит в том, чтобы найти в огромном городе человека, который наверняка сделал все необходимое, чтобы его не могли обнаружить. А условие задачи — не морочить голову соответствующим адресным службам и, конечно же, не прибегать к рискованным расспросам.
Отправными точками в подобном поиске могли бы служить такие данные, как профессия человека, его связи, выполняемые им функции в данный момент. Но со своей профессией он уже расстался, связи давно порваны, а функции его сводятся именно к тому, чтобы получше скрываться. Следовательно, остается один-единственный факт, заслуживающий внимания: деньги. Если Тодоров даже передал сто тысяч Соколову, то он располагает еще тремястами тысячами. И он достаточно опытный и осторожный, чтобы не хранить такую сумму в каком-либо импровизированном тайнике. У него многолетняя привычка иметь дело с банками, и он непременно откроет счет в банке. Но вот в чем беда: банков и их филиалов в этом городе почти столько же, сколько кафе и закусочных.
Отпустив на Городской площади такси, вхожу в сберегательную кассу. В этой сберегательной кассе хранится моя самая большая надежда, потому что большинство людей по различным соображениям скорее обращаются сюда, чем в любой банк.
— Я хочу внести пятьсот крон на текущий счет господина Тодора, — говорю я в соответствующее окошко.
Чиновник направляется к картотеке, тщательно просматривает карточки в одном из ящиков и идет обратно.
— Нет у нас такого клиента.
— О, как же так!.. — Я изображаю удивление.
Человек лишь пожимает плечами.
Следующий банк в длинном списке, который я составил вчера вечером, копаясь в телефонном справочнике, находится несколько дальше, на этой же улице.
— Тодор, говорите? — спрашивает чиновник, вороша картотеку.
— Да, да, Тодор.
— Нет такого.
Эта сцена с незначительными нюансами повторяется в шести других банках, расположенных ближе к центру. Мое упрямство настаивает на продолжении поиска, но часы говорят: нет. Пора возвращаться, мне следует наведаться к Сеймуру. Хотя он давно верит в то, что я имею какое-то отношение к социологии.
Мы разместились на террасе ресторана и пробуем только что принесенный мартини. С одной стороны у нас синева моря, с другой — зелень парка, а посередине вырисовывается легендарная «Маленькая сирена», сидящая на отшлифованном волнами камне, с задумчивым взглядом, устремленным к горизонту. После рекламной шумихи, поднятой в свое время вокруг этого изваяния, человек надеется увидеть что-то монументальное, величественное. Но бронзовая сирена мала, и по размерам да и по времени ее не отнесешь к древним. Но толпа вокруг нее довольно большая. Честно говоря, проходящий иностранец едва ли заметил бы эту статуэтку, если бы возле нее не толпилось столько народу. Десятка два туристов разного пола и возраста стараются увековечить изваяние при помощи своих фотоаппаратов, а иные, более взыскательные, пытаются вместе с ним обессмертить и себя, карабкаясь по камням и бесцеремонно обнимая бронзовые бедра девушки, доведенные до блеска подобными манипуляциями.
— Вы только взгляните на это человечество, кормящееся мифами, — замечает Сеймур в адрес группы туристов. — Еще одна тема для социолога — такого, как вы.
— А почему не такого, как вы?
— Я уже исчерпал эту тему. Даже небольшой труд посвятил ей, вышедший под заглавием «Миф и информация».
— Простите меня за мое невежество…
— О, вы вовсе не обязаны следить за всем, что выходит из печати, да и книжка моя не такой уж шедевр, чтобы обращать на нее внимание. В ней изложены две простейшие истины, и эти истины можно было бы сформулировать на двух страничках. Но поскольку в наше время все должно быть доказано, моя монография состоит не из двух, а из двухсот страниц.
Сеймур протягивает руку к бокалу, но, заметив, что он пуст, предлагает взять еще по одному мартини.
Он делает знак кельнеру и снова переводит взгляд на группу туристов, толпящихся вокруг бронзовой девушки, затем поворачивается в сторону доков, где на сине-зеленой воде ярко вырисовываются красные пятна двух ремонтирующихся пароходов, недавно покрытых суриком.
Тот факт, что американец свободно ориентируется в вопросах социологии, до сих пор не производил на меня особого впечатления. Я тоже стремлюсь казаться социологом, хотя и не являюсь им. Но то, что у него есть книга, в какой-то мере меня удивляет. Признаться, если бы Дороти не наболтала мне о нем всякой всячины и если бы ситуация была несколько иной, во мне едва ли шевельнулось бы сомнение относительно положения в обществе и научной профессии этого человека. Его скромные серые костюмы безупречного покроя, дорогие ботинки с тщательно «приглушенной» поверхностью, потому что чрезмерный их блеск был бы свидетельством дурного вкуса, дорогие, сделанные по заказу белые сорочки, темно-синие или темно-красные галстуки из толстого шелка и даже его пренебрежение к светскому этикету, не говоря уже о малозаметных тонкостях его поведения, — все это явно присуще Сеймуру, является частью его натуры, а не позаимствовано на время, чтобы создать видимость, и все это выходит за рамки нормативов, обычных для разведчика.
И потом — глаза. Не знаю, как мне это удается, но разведчика-профессионала я скорее распознаю по взгляду.
Этот взгляд, при всей его осторожности, отличается какой-то фиксирующей остротой, испытывающей и ощупывающей тебя недоверчивостью, настороженной пытливостью и затаенным ожиданием. Серые глаза Сеймура, если они не совсем сощурены, выражают лишь усталость и досаду. Слушая, он не донимает тебя своим взглядом, а сидит с чуть склоненной головой. Если же посматривает на тебя, когда говорит сам, то безо всякой настойчивости, просто чтобы убедиться, что ты следишь за его мыслью. Это взгляд не разведчика либо разведчика-профессионала высокого класса, умеющего искусно маскировать даже то, что нас чаще всего выдает, — глаза.
Вероятно, почувствовав, что я думаю о нем, Сеймур ерзает на стуле и небрежным движением поправляет прядь волос, соскользнувшую на лоб, и по-прежнему, словно в задумчивости, не сводит глаз с доков. Кельнер приносит мартини и забирает пустые бокалы. Как бы очнувшись, Сеймур вставляет в правый угол рта сигарету и щелкает зажигалкой.
— Завтра же разыщу в библиотеке вашу книгу, — догадываюсь я сказать, хотя и с некоторым опозданием.
