Мастер Чэнь - Шпион из Калькутты. Амалия и генералиссимус
А сверху раздался топот ног — совершенно здоровых ног, это Тони из крайнего правого угла балкончика бегом, пригибаясь, переместился в левый. Оказавшись над стойкой бара, у китайцев почти за спиной и сверху.
Выстрел — тихий и металлический — лязгнул от угла бара, там, где стоял Вонг. Сверху, где за деревянным прикрытием прятался Тони, раздалось сдавленное шипение, а потом тишина.
И тогда грохот, если не рев, прозвучал уже справа, там, где была эстрада. И еще раз, и еще. «У-у-у», зашуршал воздух у меня над головой. Я как автомат повернула туда голову: Магда стояла, согнув ноги и чуть подавшись вперед — в сторону широкого проема между двумя залами, через который ей открывался вид на бар и китайцев. В руках ее был револьвер громадных размеров. Саксофон был зажат у нее между коленями, футляр от второго инструмента лежал перед ней, открытый, и никакого второго саксофона там не виднелось.
— Привет из Чикаго, — послышался на весь зал шепот Магды.
— Ай-и… — безнадежно сказал один из вооруженных китайцев — я так же автоматически повернула голову влево. Он смотрел на свое плечо, по которому расплывалось красное пятно.
Тишина длилась буквально мгновение. Потом слева, от угла бара, донесся мягкий стук, как будто по полу что-то катили. За ногами стоявших я увидела, как Вонг кувыркается по полу, как в цирке, в сторону дверей — и исчезает в них. Я дернула головой вправо: понятно, ему нужен был всего ярд, чтобы оказаться вне досягаемости оружия Магды (ей мешала стена между двумя залами). И еще пару ярдов, чтобы выкатиться на улицу, под ноги замершей там толпы. А ведь там, вроде, должен был на всякий случай стоять констебль?
Тут Робинс молча, медленно и очень спокойно поднялся на ноги. Справа встал еще один полицейский. Робинс начал неторопливо переводить взгляд с одного китайца на другого. Пауза длилась секунды три. Потом китайцы начали, деловито и без лишних сцен, глядя куда-то в пол и неловко улыбаясь, аккуратно бросать револьверы. К ним двинулись констебли.
Дальше было плохо. Кто-то входил в бар с улицы, кто-то выбегал в обратном направлении, по двум залам «Колизеума» перемещалось одновременно несколько десятков человек, мужчины, женщины. Поняв, что больше никто ни в кого не будет стрелять, я уже неслась вверх, меня опередили другие люди, тоже бежавшие к Тони. Лужа крови возле его тела была очень большой. Нога, лежавшая в этой луже, чуть подергивалась.
Магда пронеслась мимо, отпихнула меня, сидящую возле Тони — даже этого не заметив, — и потащила из кармана Тони платок. Он оказался пропитан кровью и к перевязкам непригоден. Магда начала бессмысленно тыкать куда-то пальцем, подбородок ее дрожал, она пыталась говорить — звуков было не слышно.
— Доктор будет через минуту, — ответил ей кто-то. — Только одна рана. Сквозная. Бедро. Все будет нормально. Мой платок пока что пригодится, позвольте-ка…
Тони открыл туго зажмуренные до этого глаза, провел рукой по ноге, посмотрел на собственные пальцы в крови.
— Испытываю эстетический шок, — отчетливо сказал он слабым голосом. И снова замолчал.
Я никому здесь не была нужна.
Держась за перила, которые так плохо защитили Тони, я поднялась на ноги и обнаружила, что край платья в крови. Пошла по лестнице вниз, чуть не плача — что это за тягостный бред? Не должно было быть никакой стрельбы. Я приехала в этот город для того, чтобы найти смертельно напуганного человека, помочь ему, помочь другому хорошему человеку, который «попал в сложную историю». И только.
А в результате наша с Магдой блестящая идея сделать мою частную армию на вид как можно менее угрожающей провалилась сразу же. Еще ничего не началось, а я уже осталась без защиты.
А с каким восторгом Тони отозвался на мое (ну, на самом деле — Магды) предложение покататься неделю-другую в инвалидном кресле! Кто, на самом деле, будет опасаться инвалида и даму с саксофоном. А вот теперь — будут. И это притом, что сейчас Тони и на самом деле не сможет какое-то время ходить. А что, если он будет хромать всю жизнь? А что, если… Сколько ему лет? Пятьдесят пять? Скоро будет шестьдесят? И в таком возрасте он получил пулю и потерял много крови?
Два китайских боя с почетом несли мне навстречу, по лестнице вверх, кресло Тони. Вряд ли они даже поняли, что произошло — может быть, решили, что Тони на минуту забыл, что не может ходить.
А навстречу им, вниз, тяжело шел инспектор Робинс с очень серьезным лицом. Махнул рукой, к нему подбежал один констебль, другой. Робинс повернулся, пошел обратно, куда-то в глубину коридора. Прочие — за ним.
Лед на дне моего стакана давно растаял, я с жадностью проглотила то, что там оставалось — комнатной температуры воду, пахнувшую можжевельником.
Робинс не возвращался. Доктор, который перевязывал Тони, тоже скрылся где-то там, наверху. Тони понесли в комнату. И только через несколько минут, когда доктор пошел к бару пить виски, я услышала, что произошло.
Труп секретного господина Таунсенда был обнаружен на кровати в комнате, в которой он часто оставался отсыпаться. С пулей в голове.
VISSI D'ARTE
Мем неприятности? Ничего. Все плохой день вчера, Онг больно упал кунфу, повар не может рынок, он обман. Обезьяны воровать еду. Ничего. Я платье вымыть кровь, холодная вода.
Откуда А-Нин узнала, что у меня неприятности — по крови на подоле платья? Наверняка не только. Как работает в Куала-Лумпуре, да и в моем городе Джорджтауне, это беспроводное сообщество без всяких приемников, благодаря которому каждый китаец мгновенно узнает все и обо всех, каждый малаец получает ту же информацию, но через другие каналы и на другом языке, и так далее?
Неприятности. Какое ужасное утро.
По мягким пространствам аккуратно подстриженной лужайки идет безымянный кот буро-зеленого цвета, плавно переходя из пятен света в пятна полутьмы поддеревьями; близко не подходит, поглядываете недоверием и укором.
Потому что из-за меня пострадал человек. Немолодой человек с очень странной и длинной жизнью. Хороший человек? А ведь, кажется, да. Возможно, очень хороший.
Повар Чунг в белой куртке приносит абсолютно по-европейски сделанный кофе, смотрит темными глазами между припухших щечек, он тоже знает, что у меня неприятности. Молча уходит.
Сейчас придут обезьяны, ворующие еду, и тоже скажут мне, что все вчерашнее — это, конечно, неприятности, но — ничего, мем. Ну, а про остальных — Онга, Мануэла — и говорить не стоит.
Мануэл… А что Мануэл? Мы, португальцы, заброшенные четыреста лет назад в эти теплые, влажные края, где с деревьев свешиваются лианы. Мануэл, я, еще много людей. Конечно, он поймет меня без слов. И Данкер, юный Данкер. А, вспомнила, мне же надо сегодня ехать на свое здешнее предприятие, устраивать Данкеру небольшую встряску — пора заставить его понять, в какое дело он по моей милости ввязался. Не такое, конечно, где стреляют наугад и случайно попадают в тебя даже между деревянными ограждениями. Но тоже нелегкое.
Куда, собственно, еще деваться? Робинс занят с утра по уши, нечего и думать его беспокоить своими догадками и расспросами. Я попросту осталась без дела. Более того, мое главное дело, возможно, вообще теперь провалилось.
Мне надо, конечно, заехать к Тони и привезти что-то, фрукты, что ли, попросить его простить меня. И есть Магда. А это еще хуже.
Тут, чтобы совсем не загрустить, я начала вспоминать — что мне снилось этой ночью? Это был не совсем сон, скорее я переживала заново всю сцену в баре в подробностях, но с другого угла. Я видела уже не главных актеров — не Тони, который вдруг затихает там, наверху, куда ведет лестница, и не Магду, готовую разнести весь бар с бутылками и клиентами вместе, а прочих. Плантаторов, женщин, боев, констеблей. Их движение, то, что было на периферии моего зрения. Двигались, конечно, все, особенно когда китайские бандиты бросили оружие — тут все очнулись от паралича и зашевелились. Но нечто в этом движении было… неправильное. Я попыталась представить себе траекторию перемещения каждого — и что же? Но сон уже прошел и быстро забывался. А ощущение, что что-то было не так, осталось.
Я еще вспомню эту сцену, она ко мне вернется, утешила я себя.
А-Нин, с каменным лицом, прошлепала по прохладным доскам пола, неся на двух руках два комплекта одежды. Человеческий, в виде длинной юбки и блузки, и брезентовый, с карманами, выстиранный и выглаженный.
Сегодня я буду ехать медленно, сказала я себе, не надо реветь мотором И проделывать вот эти штуки, которые мне недавно показал Лим. Достаточно я уже доставила неприятностей людям.
И, как обреченная, взяла у А-Нин свой кавалерийский брезент.
Черного зверя я приковала к водосточной трубе дома на Хай-стрит, по соседству со своим беспроводным предприятием, вздохнула. Огляделась по сторонам: в несколько ярусов — клетки с птицами, как гроздь свиристящих фонарей, под ними отдыхает китаец в шортах до колен, из под шортов высовываются коричневые, худые ноги. Мимо, по раскаленному асфальту, бодро шаркает сандалиями слепой разносчик наси лемака, лицо скрыто в черной тени конической соломенной шляпы, руки скобкой лежат на коромысле с товаром. Его никогда не обманывают, ему даже дают иногда лишнюю монетку в один цент.
