Пьер Нор - Двойное преступление на линии Мажино
В течение последних двух дней Брюшо так нуждался в чьей-то доброте, поддержке, чьем-то доверии. Он оказался страшно одиноким. Он не осмеливался ничего сказать о мучивших его тревогах и сомнениях Анне, которая ни в чем не изменила своих привычек. Она по-прежнему молчала за ужином, в девять часов вечера желала ему спокойной ночи и уходила к себе, к своему пианино и своим книгам. Как будто ничего не случилось.
Было пять часов утра. Занимался день. Брюшо оделся, сердце его сжалось, когда он подумал, каким долгим опять будет этот новый день. Он побродил по саду. Сегодня надо пойти в соседнюю деревню, где будут служить панихиду по обоим усопшим, которых затем родственники увезут далеко отсюда, чтобы похоронить в фамильных склепах. Он почувствовал, что его буквально давит мысль об этом тяжелом испытании. Однако ему надо было быть там вместе с товарищами, выразить соболезнование мадам Дюбуа. Как все это будет происходить? У Брюшо возникла потребность чем-то занять мозги, чтобы мысли его не крутились вхолостую. И он направился к гаражу в глубине сада — сараюшке из кирпича, грубо сложенной его денщиком.
Брюшо машинально налил полный бак горючего в машину. А когда выпрямился, взгляд его упал на открытое наружу слуховое окно. С той стороны он увидел голову мужчины, которая тотчас скрылась. Удивившись, он быстро направился к двери, открыл ее и очутился лицом к лицу с Финуа, которого сопровождали двое жандармов. То, что произошло потом, оставило у Брюшо впечатление поразительно глупого фарса, бессмысленного и чудовищного, как сон.
Комиссар сказал ему:
— Ну что, капитан, пришли удостовериться, что автомат по-прежнему на месте?
Быстрыми движениями рук он ощупал его одежду, подольше задержавшись на карманах, затем направился в глубь гаража к задней стене, раскидал стоявшую там вереницу пустых канистр из-под горючего, порылся несколько мгновений и с торжествующим видом поднял над головой автомат и ad hoc[16] обойму, проверил номер и констатировал:
— 4317. Именно он.
Потом сделал знак жандармам, которые окружили офицера, и сообщил:
— На этот раз все гораздо серьезней, Брюшо. Извольте идти со мной к следователю.
Сраженный наповал капитан опустил голову, не сказав ни слова, не выразив ни протеста, ни жалобы.
— Постарайтесь одеться как можно быстрей.
— Хорошо. Прошу вас не шуметь в доме, чтобы не разбудить жену. Я хотел бы, чтобы ей обо всем сообщил следователь.
И все.
В половине седьмого Брюшо вошел в кабинет Эстева. Ему пришлось прождать перед дверьми очень долго.
В соседней комнате следователь вводил Веннара в курс событий, которые вызвали весь этот спектакль. Накануне вечером по возвращении домой он нашел в своей почте письмо, которое сейчас как раз недоверчиво разглядывал Веннар. Оно было анонимным, что давало повод опасаться, что автор его не будет обнаружен. Адрес на простом желтом конверте, сам текст — на листке бумаги в клетку, которую можно найти во всех деревенских лавках, — были составлены из букв, вырезанных из газеты.
— Оно было опущено вчера утром здесь же, — сказал Веннар. — Можно было бы установить…
— Не слишком рассчитывайте на это. Оно было вынуто при первом утреннем обходе. Расследование ведется, но я не очень надеюсь, что кто-нибудь мог видеть особу, кинувшую его в ящик. Каково бы ни было у нас захолустье, это все же маленький город. Здесь люди весьма и весьма нелюбопытны. Почта находится на респектабельной улице. Там поднимаются поздно. В общем, посмотрим.
Веннар еще раз перечел три строки:
БРЮШО ВИНОВЕН ДОКАЗАТЕЛЬСТВО АВТОМАТ СЛЕВА ГЛУБИНЕ ГАРАЖА БрюШО СПРЯТАЛ ПОД КАНИСТРЫ БЕНЗИНОМ
— Можно найти эту газетку, которая послужила для составления слов?
Следователь улыбнулся:
— Это уже сделано. Я почти уверен, что определил это точно. Я провел за этим занятием ночь. Избавлю вас от деталей. Плохая печать подсказала мне первое: газета местная. Более того, автор допустил некоторую оплошность, использовав почти исключительно прописные буквы заголовков, вырезая целые части слов, особенно сделав БРЮ и Брю в двух словах «Брюшо», из которых во втором две строчные, что сразу бросается в глаза. Вывод: я думаю, газета — вот эта. В ней воспользовались как раз статьей, сообщавшей первые сведения об этом деле.
— Это выглядит очень грубой работой. Автор, пожелав скрыть происхождение этих букв, не вырезал слова «Брюшо» целиком. Но разве он достиг своей цели?
— Несомненно, он торопился.
— Может быть. Это вчерашняя утренняя газета. В котором часу она приходит в лагерь?
— В семь часов. Мы уже час как были на объекте.
— Странно.
— Да, это нуждается в углубленном изучении. Во всяком случае, решение я принял. Финуа только что доложил мне, что он действительно нашел оружие. Если Брюшо не объяснит мне его присутствие в своем гараже, я арестую его.
— Но, господин судебный следователь, он мог бы объяснить это вам, только если бы положил его туда сам. Иными словами, вы решили арестовать его в любом случае.
Эстев не ответил. Его лицо посуровело.
Веннар подумал: «Его торопят кончать с этим делом, а характер у него гораздо слабее интеллекта». И Веннар счел, что спорить бесполезно.
Они прошли в кабинет, где ожидал Брюшо. На все вопросы тот отвечал с мрачной, тупой покорностью. Он ничего не мог объяснить по той простой причине, что ничего не понимал. У него никогда не было автомата. А сегодня утром он зашел в гараж впервые за последние пять или шесть дней. Жена и он имеют каждый свой ключ. Но гараж закрывается на простой замок, и проникнуть туда может любой.
На обвинение, выдвинутое накануне и повторенное теперь вновь, капитан ответил лишь усталым пожатием плеч. Он покинул кабинет, чтобы отправиться прямо в тюрьму, не выразив никакого протеста. И лишь повторил следователю свою просьбу очень осторожно предупредить обо всем жену. Эти последние слова он произнес, немного поколебавшись, как будто сомневался, что они имеют смысл. Брюшо в самом деле был чертовски одинок в жизни.
Веннар решил сопровождать судью при исполнении им этой тяжелой и неблагодарной миссии. Они застали Анну выезжавшей из гаража. Увидев их, она затормозила, вышла из машины и направилась к ним. Новость, похоже, не поразила и не расстроила ее, и хотя Веннар уже был подготовлен предыдущим наблюдением к безразличию молодой женщины, он снова почувствовал себя не в своей тарелке при виде этой непостижимой безмятежности.
— Я полагаю, господин следователь, — задала она вопрос, — что у вас есть нечто большее, чем просто подозрения, чтобы принять такое решение, которое, похоже, еще не созрело вчера вечером, когда мы виделись с вами?
— Мадам, сегодня утром в гараже вашего мужа мы нашли оружие, при помощи которого было совершено преступление.
Веннар разглядывал ее с тревожным вниманием. Доведется ли ей наконец содрогнуться, запротестовать, удивиться, проявить хоть какую-нибудь реакцию — неважно какую, но человеческую? Собирается она, в конце концов, вести себя, как все?
Нет. Она высказала лишь вежливое, почти что светское удивление.
Веннар взял слово:
— Вы не можете дать нам объяснение этого факта? В конце концов, мадам, речь идет о чести и, быть может, жизни вашего мужа. Вы можете как-то помочь ему?
Голос женщины стал немного суровее:
— Я прекрасно понимаю, месье. Но мне нечего сказать вам, разве лишь подтвердить вам свою убежденность, что муж мой невиновен.
— Он утверждает, что не ходил в гараж уже дней пять-шесть. Хотя ваше свидетельство в этом смысле не может иметь законной силы, учитывая отношения, которые связывают вас… связывают вас…
Анна Брюшо, не моргнув глазом, встретила взгляд комиссара, вышедшего из состояния своей обычной уравновешенности. Она не заметила бестактности и дерзости вопросительного тона, каким были произнесены последние слова.
— …связывают вас. Но между нами, если я скажу, что по-человечески я склонен верить вам, а поверив, способен сделать все возможное, чтобы признать капитана невиновным, вы подтвердите мне, что он не ходил в гараж?
— Благодарю вас, месье. Я весьма тронута вашим доверием. К сожалению, я не могу поручиться за такой существенный факт. Если он это сказал, значит, так оно и есть. Я же ничего не могу добавить.
— Даже… солгать, мадам, чтобы попытаться его спасти? Ведь такое делают, вы знаете. У меня были случаи…
Следователя передернуло. Разговор принимал оборот, который ему не нравился, который он не мог одобрить. Но, прочитав пристальное внимание, сосредоточенную проницательность и человеческое понимание на оживленном и открытом лице полицейского комиссара, сразу почувствовал, что речь здесь идет о важном эксперименте. И удалился, не сказав ни слова. Веннар продолжал:
