Чингиз Абдуллаев - Обретение ада
— Я получил сообщение из Москвы, — коротко сказал Сизов, — в Германию, в нашу зону, будет послан представитель специальной инспекции Комитета государственной безопасности. Никто не знает ни его фамилии, ни других его данных. Но уже известно, что этот специалист получил назначение в Германию.
Догадываешься, зачем?
— Чтобы расследовать дело об убийстве Валентинова? — хриплым голосом предположил полковник.
— Вот именно. Тебе, полковник, нужно иметь не пять сутенеров-осведомителей среди солдат, в основном гомиков и болванов, а хорошую агентуру. Кажется, она совсем скоро тебе очень понадобится.
Волков угрюмо молчал, не решаясь возражать.
— Когда приедет этот чертов чех? — спросил Сизов.
— Через два дня.
— Ты уверен, что он согласится?
— Обязательно. Он и раньше покупал у нас деньги, правда, не в таких количествах.
— Думаешь, они захотят нам заплатить?
— Конечно, захотят. Они ведут дела с нашей страной, и им необходимы советские деньги. По курсу, более заниженному, чем официальный. Если Евсеев начнет наконец соображать, мы сумеем провернуть это дело с максимальной пользой.
— Из-за этого чеха ты убил Валентинова?
— Вы же знаете точно, кто именно его убил. Это был не я. А с чехом до этого много раз встречался подполковник Ромашко. И только после случая с Валентиновым я сам поехал в Прагу.
— Ромашко ничего не знает?
— Нет.
— Пусть и дальше ничего не знает.
— Конечно. Этот чех такая сволочь, типичный мафиози. Но быстро соображает и по-русски хорошо говорит.
Сизов промолчал, больше ничего не стал спрашивать.
— Завтра мы должны решить вопрос с этой массой денег, — сказал он спустя некоторое время, — постарайся весь день держать со мной связь. Если понадобится, я попрошу самолет командующего, лишь бы мы успели их вывезти.
— Я полечу этим самолетом, — вызвался полковник.
— Ты полетишь другим самолетом, — неприятно улыбнулся генерал, — с тем, который повезет другие деньги. Гораздо лучшие.
Волков понял.
— Конечно, — хрипло сказал он, — конечно, полечу.
И, забрав со стула свое пальто, вышел из квартиры. Генерал долго стоял у окна. Потом подошел к столу, проверяя включение скэллера, не позволяющего никому услышать или записать их разговор в этом помещении. Лишь потом пододвинул к себе телефон, быстрыми привычными движениями набрал номер.
Он звонил по коду в Москву. На Старую площадь. Туда, где в целом комплексе зданий располагался все еще всесильный на тот момент аппарат. Он прождал недолго. Снявший на другом конце телефонного провода трубку человек уверенным голосом сказал:
— Я вас слушаю.
Сизов невольно выпрямился, как бывало всегда при разговоре с этим человеком. Он знал, что эту линию невозможно прослушать, что никакая аппаратура не сможет записать разговор, происходящий в кабинете на Старой площади. И, самое главное, никто не посмеет даже слушать разговор между Всесильным Чиновником и генералом ГРУ. Сизов испытывал сейчас примерно такое же смущение, какое испытывал всего десять минут назад майор Евсеев. Правда, разница между майором-финансистом и генералом ГРУ была гораздо меньшая, чем между ним и его нынешним собеседником.
— Это я, — торопливо доложил Сизов.
— Говорите, — нетерпеливо разрешил Чиновник, выказывая некоторое нетерпение.
— У нас небольшая проблема, — начал говорить Сизов, — такой срочный обмен начали.
— Это ваше дело, — нетерпеливо перебил его Чиновник.
— Да, да, конечно, — сразу отступил Сизов, — просто я позвонил сообщить, что все будет в порядке.
— Надеюсь. — Чиновник отключился, даже не попрощавшись. Генерал минут пять держал в руках телефонную трубку. А потом с размаху швырнул телефон о стенку и грязно выругался.
Торонто. 24 января 1991 года
Весь вчерашний день он потратил на уговоры. Марта никогда не отличалась особым терпением, и теперь, когда ее бывший муж позвонил, она даже не удивилась. Но втолковать ей, что он хочет срочно видеть сына, оказалось почти невозможно. Мальчик учился на севере страны, в Бостоне, в специальном колледже, и она не собиралась лететь туда за сыном. После пятиминутного разговора он понял, что все уговоры напрасны. И положил трубку, не попрощавшись с Мартой. Впрочем, она всегда была стервой. Даже теперь, когда вторично вышла замуж и избавилась от своего сына, отправив его учиться в другой город.
Он понимал, что нужно улетать в Европу. Питер позвонил ему еще раз, и он четко осознавал необходимость скорого вылета. Агенты, наблюдавшие за ним, уже не особенно церемонились, пристраиваясь на улице прямо за его машиной.
Лететь самому в Бостон было невозможно. И в запасе у него был всего один день.
Он уже успел заказать для себя билет первого класса в Мюнхен. И даже закончить ряд неотложных дел. Оставалось только одно — проститься с сыном. Улететь, не увидев Марка, было немыслимо. Но и лететь в Бостон было невозможно. Оставался только один выход, и он позвонил вчера ночью своему адвокату в Нью-Йорк. Он не сомневался, что все его телефоны прослушиваются. В том числе и этот телефонный разговор с Льюисом.
— Питер, — попросил он, — мне хочется увидеть сына. Я звонил Марте, но она даже не хочет разговаривать.
— Из-за этого ты будишь меня в первом часу ночи?
— Мне нужно увидеться с сыном, — нетерпеливо произнес Кемаль.
— Извини, — понял наконец его адвокат, — я, кажется, еще не проснулся.
Конечно, тебе нужно с ним увидеться.
— У меня масса дел в Торонто, он говорил это для посторонних, но Питер все понимал, — мне нужно увидеться с сыном. Ты не мог бы сегодня вылететь в Бостон и завтра привезти его ко мне?
— Прямо сейчас? — жалобно спросил Льюис.
— Прямо сейчас, — безжалостно подтвердил Кемаль, — ты ведь знаешь, где он учится. И директор знает, что ты мой адвокат. Если понадобится, можешь позвонить мне, я все могу подтвердить.
— Черт с тобой, — пробормотал Питер, — конечно, мне придется лететь в Бостон. — Ладно, отосплюсь в самолете. Хотя там всего сорок пять минут полета.
Встречай нас утренним рейсом.
— Спасибо, Питер. Я буду дома, можешь звонить в любое время.
— Думаю, мне поверят, — пробормотал Питер и первым отключился.
«Теперь все в порядке», — подумал Кемаль. Питер сделал все, чтобы привезти Марка к нему в Канаду. Он обвел глазами комнату, из которой говорил.
Его большой двухэтажный дом, столь нетипичный для крупнейшего города Канады, был расположен недалеко от парка Давида Бальфура и внешне представлял собой типичное здание викторианской эпохи. Правда, внутри все было перестроено с учетом достижений современной техники. Повсюду установлена ультразвуковая сигнализация, работали камеры, фиксирующие любое движение в парке вокруг дома.
Внутри дом напичкан вычислительной техникой и уже прочно обживающими дома состоятельных канадцев компьютерами нового поколения. Спутниковая антенна расширяла возможности телевидения.
При желании он мог бы принимать и Москву. Но делать этого он, разумеется, не стал, лишь позволял себе ловить иногда каналы турецкого телевидения.
В этом доме он провел последние несколько лет. В этом доме у него была библиотека, уже не характерная для канадцев конца двадцатого века. Он покупал книги, часто выписывая их по каталогу. Лишь иногда позволял себе приобретать в магазинах любимых с детства Толстого и Чехова на английском языке. Он, прекрасно владевший английским, все-таки не находил обычного успокоения в Толстом и особенно — в Чехове. Переведенные на английский, они переставали так много значить, словно слились с общей американской культурой, став частью многочисленных комиксов и бестселлеров. Иногда по ночам он пытался переводить Толстого и Чехова на язык оригинала. Получалось не очень хорошо. Часто не хватало того единственного емкого слова, которое подбирали эти титаны мысли, стараясь выразить боль и тревогу, отчаяние и надежду, радость и сомнение. Но от самого процесса перевода он получал удовольствие, словно как-то приобщаясь к давно утраченному детству. После таких «упражнений» он обычно плохо спал. И часто снилась мама. Они рассталась тогда, в семьдесят четвертом, и он вот уже семнадцать лет был вдали от нее. От связных он знал, что она жива, здорова, получает пенсию и даже зарплату своего сына, уже полковника КГБ. И знает, что ее сын находится на очень сложной работе. Но семнадцать лет!.. Он не мог даже представить себе, какие изменения произошли в Советском Союзе за время его отсутствия. Тогда, в начале семидесятых, по улицам еще ездили старенькие «Победы» и новенькие «Волги» ГАЗ-21. Иногда встречались даже «двадцатьчетверки», но это было достаточно редко, только в Москве и столичных городах.
В этом доме, который он завтра должен был оставить, все было знакомо и близко. Даже его любимые картины. И ничего отсюда нельзя было взять в другую жизнь. Он не имел права увезти даже те мелкие безделушки, которые накапливаются в любой квартире по прошествии нескольких лет и которые становятся непременным атрибутом жизни любого человека.
