Николай Никуляк - Нить курьера
Федчук достал термос, налил из него две чашечки кофе, и мы сели за круглый стол.
— Понимаете, — продолжал он, — сидит в ДЗОТе на самом переднем крае пулеметчик, командир отделения, ведет огонь по фашистам, а в удобное время идет в лес, обшаривает карманы погибших, извлекает из них все документы и с помощью тайника переправляет в стан врага. Не случайно немецкая разведка довольно точно реагировала на все изменения в порядке оформления документов в наших войсках.
Я похвалил кофе. Федчук кивнул мне в знак согласия и, прищурив глаза, сказал:
— Когда этот шпион попросился на должность писаря в штабе, мы сочли его просьбу вполне резонной и удовлетворили ее. Тут-то и началось самое интересное.
Мы вновь отпили из чашек, и Федчук продолжал:
— Помощник начальника штаба, хранивший бланки солдатских книжек в своем сейфе, запустил их учет, дав этим возможность шпиону переправить некоторое количество бланков в свою разведку. Само собой разумеется, — лукаво улыбнувшись, сказал Федчук, — бланки в сейфе небдительного штабиста были нами своевременно подменены.
Похищенные бланки имели вполне определенный дефект, кажется, в написании буквы «Т». Кроме того, название книжки было подчеркнуто не жирной линией, а пунктиром. Таким образом, в немецкую разведку попали документы, которые могли помочь нам в задержании фашистских лазутчиков, переброшенных в наши тылы с этими документами. Об этом факте мы сообщили во все наши отделы на всех фронтах. А вскоре появились и первые ласточки.
Я помешал ложечкой в чашке и усмехнулся:
— И главная роль в этом принадлежала, конечно, писарю?
— Шпион фактически работал на нас, и мы ему не мешали. Оказалось, что немецкая разведка по образцам этих бланков изготовила в своих типографиях для разведшкол целую партию солдатских книжек. Это помогло нам задержать без единого выстрела несколько групп заброшенных в наши войска вражеских диверсантов.
Федчук встал и начал ходить по комнате.
— Кругом грохотали пушки, рвались снаряды и бомбы, свистели пули, — говорил он, — а мы сражались бесшумно, вооружая вражескую разведку липовыми документами и ликвидируя ее агентов сразу же после заброски в наши тылы. Так продолжалось около года, пока эксперты Канариса не раскусили, что их агент их дурачит, и не позвали его к себе. При попытке перейти линию фронта мы его и схватили. Оказался он старым конфидентом польской полиции, провокатором в рядах польской рабочей партии, на чем фашисты и купили его и забросили в наши войска.
Федчук сел к письменному столу. Я тоже подсел поближе.
— И вот я решил повторить этот эксперимент применительно к американской разведке, — закончил он экскурс в прошлое. — Война на бесшумном фронте имеет тоже свою стратегию…
— Бесшумный фронт, — повторил я, — хорошо придумано.
Федчук засмеялся, но по присущей ему привычке внезапно снова принял серьезный вид:
— Теперь мы должны подумать о том, что время работает не только на нас, но и против. С течением времени утрачиваются следы, из памяти очевидцев выветриваются события, а преступник получает возможность действовать безнаказанно или успевает исчезнуть.
Откинувшись на спинку стула, Федчук спросил:
— Когда вы намечаете начать реализацию?
Я улыбнулся, мысленно похвалив себя за то, что вопрос Федчука не был для меня неожиданным. Заглядывая вперед, я уже подготовил план задержания Зарницкого и участников его группы.
— Вот мои предложения, — сказал я, подавая Федчуку исписанные бумаги. — Теперь мы располагаем показаниями Ковальчука и документами научно-технической экспертизы.
Пока он читал, я сидел молча, крутя пуговицу на пиджаке.
— Что ж, действуйте, — сказал, наконец, Федчук. — Теперь это дело уже простое…
На этот раз Инга пришла позже обычного, ровно через девять дней после нашей встречи в кафе «Будапешт». На улице уже темнело. Ковальчука дома не было, и я вежливо пригласил ее в квартиру.
— Я пришла сказать, что все для поездки готово, и Франц просит завтра к пяти утра быть у «Эспрессо» на Карлсплатц. Оттуда и двинетесь.
— Великолепно, — обрадовался я и плечом подтолкнул ее к столу, где стояли бокалы вина.
— Что за приятное вино? — поинтересовалась она, отхлебнув его.
— Мускат из Крыма, из Массандровских подвалов.
— Нельзя ли еще?
— Можно, если разрешите мне отлучиться в мой собственный подвал. Там я припрятал еще бутылку.
— Пожалуйста.
Ее улыбающийся взгляд скользнул по схемам и плакатам — наглядным пособиям по авиационной технике, в беспорядке лежащим на диване.
— Только быстрее возвращайтесь, у меня нет времени долго ждать.
— Всего две-три минуты…
И я охотно оставил ее одну, в расчете на то, что она будет фотографировать. Возвратился я с бутылкой в руке:
— Рад, что могу доставить вам удовольствие.
— Вы настоящий рыцарь, — пошутила она.
Отойдя от раскрытого окна, села к столу. Томно улыбаясь, разлила вино по бокалам, но немного отпив, заторопилась.
— Вино-то, оказывается, замедленного действия, — спохватилась она, подавая мне руку.
— Именно поэтому и не стоит беспокоиться. Успеете добраться до постели.
Она ушла. Из открытого окна я помахал ей рукой. Но через четверть часа я снова встретился с ней, увидев ее выходящей из телефонной будки недалеко от нашего дома.
Я подъехал к ней на автомашине и, видя ее удивление, решил действовать напролом, не давая опомниться.
— Кажется, неувязка, — сказал я с досадой и огорчением. Срочно вызывают в штаб. Поездка может сорваться.
— А я уже позвонила Францу.
«Великолепно» — подумал я. А вслух сказал:
— Тогда поедем к нему извиняться… — и открыл дверцу автомашины.
Она беззвучно шмыгнула в машину. Уселась и, закинув назад голову, беспечно пролепетала.
— А потом вы подбросите меня к маме?
Ибрагим с места взял скорость…
Не я виновник того, что приехала она не к маме, а в хмурое серое здание с небольшими комнатками для допросов.
Не я виновник того, что пролила она много слез, прежде чем начала говорить.
А сказать ей было о чем.
На столе лежал фотоаппарат «минокс», умещавшийся в ее пудренице. Лежала и проявленная фотопленка с изображением плакатов и схем. Да и сама она была уже сломлена и, по-видимому, готова была признаться, дать показания.
— Почему вы, — заговорил я, видя, что она успокоилась, — может быть, менее виновная в преступлениях, должна будете расплачиваться за них. А Франц и Эльфи останутся на свободе, будут развлекаться и посылать на смерть новые жертвы…
— Нет! — воскликнула она, перебивая меня.
Она вся вдруг преобразилась. Глаза ее загорелись затаенным злорадством. Рот открылся…
— Это он сделал меня шпионкой. Он бил нас, когда мы не имели материалов. Запирал в кладовой, морил голодом. Заставлял спать с русскими офицерами. Не думайте, что он добр. Они хотят заманить вас на Урфар, похитить, заставить оклеветать Родину.
— Успокойтесь, — попросил я, — говорите спокойно.
Наконец, она замолчала и, отдышавшись, спросила упавшим голосом:
— Вы его арестуете сегодня?
— Да, — сказал я.
— А Эльфи?
— Да, — сказал я.
— Тогда пишите…
Теперь, даже если бы сам Зарницкий попробовал зажать ей рот, она бы продолжала говорить жестами.
К «Эспрессо» на Карлсплатц я прибыл с пятиминутным опозданием, предусмотренным планом. Накануне прополоскал рот спиртом. А вид у меня и так был довольно потрепанный после бессонной ночи.
Зарницкий открыл дверцу такси. Я поздоровался, потянулся, зевнул. Сел рядом с Эльфи и объявил:
— Поехали. Я буду спать.
«Все должно решиться сегодня, — не переставал думать я, — в ближайшие два-три часа. Протокол допроса Инги — замечательный документ для прокуратуры и суда. Но есть еще и материалы экспертизы, и вещественные доказательства. Теперь все эти документы представляют стройную систему прямых и косвенных доказательств, уйти от которых невозможно».
Рассуждая, я поймал себя на том, что действительно начал дремать. В машине меня укачивало.
Осмотревшись по сторонам и выбрав подходящее место, я сказал сонным уставшим голосом:
— Стойте, кажется подъезжаем.
— Как? — встрепенулся Зарницкий, — ведь до изгиба реки еще добрый десяток километров.
— Черт с ними, с изгибами рек, по-моему, надо перекусить.
Я взял свой маленький чемоданчик и извлек из него пакеты с водкой, вином и закусками.
— Я так проголодалась, — сказала Эльфи.
Она с завидной ловкостью импровизировала стол прямо на траве у реки.
Зарницкий будто бы насторожился, но, не заметив ничего подозрительного, успокоился. Мы выпили с ним по рюмке водки, а Эльфи с шофером попробовали вино.
