Соломон Марвич - Сигнал бедствия
Звезды постепенно начали бледнеть. След был потерян, но это не заботило Ваулина. Скоро должны начаться торфяные болота — места открытые. В утренних сумерках сделали еще один привал. От одежды валил пар. Снова нарубили хвойника, чтобы не лежать на снегу.
Предстоял последний бросок, и это ожидание держало каждого в крайнем напряжении. Никто не смог уснуть.
Ваулин заранее обсудил с бойцами, как действовать при встрече. Если Раукснис откроет огонь, тотчас залечь. Один отвечает на огонь, стреляя поверх головы. Другие, лежа на лыжах, ползут в разные стороны, ползут на обхват, сливаясь со снегом, как можно ниже пригибая голову. У Рауксниса только пистолет с несколькими обоймами, автомата нет; возможно, есть одна-две гранаты. В крайнем случае стрелять Раукснису в ноги, но только в самом крайнем случае.
После привала прошли несколько километров. Самойлов, шедший головным, вдруг остановился с разбегу. На него неожиданно повеяло теплом.
— Здесь он грелся, товарищ майор. Видите? И это он знает, оказывается. Вероятно, бывал на севере.
Два срубленных ствола лежали одно на другом. Самойлов столкнул верхнее, и обнаружилась черная обуглившаяся полоса в древесине.
— Это ракатулет — финский костер без огня и без дыма, — объяснил Самойлов. — В нижнем бревне прорубают желобок, зажигают в нем стружку, поверх кладут бревно. Бревна тлеют, дают без огня большое тепло. Возле них можно спать, как в комнате. И наша Сибирь такое знает.
— Он не так давно ушел, — сказал Ваулин. — Бревна еще тлеют.
— Они долго могут тлеть.
— Но не рубил же он деревья.
— Повезло — нашел срубленные.
На снегу отчетливо виднелись отпечатки ног. Лыжный след от бревен вел прямо в направлении озера. Да, Раукснис торопился. Он не стал дожидаться второй ночи. Отсюда выход был только в открытые места.
— Ходу, товарищи!
Лес начал редеть и расступаться. Выйдя на открытое место, они увидели, что небо быстро затягивается низкими тучами. Потеплело. В лицо ударил порывистый ветер. Крупными хлопьями повалил снег. И спустя минуту-другую Ваулин уже с трудом различал Самойлова. Снег летел на ветру сплошной пеленой, то почти параллельно земле, то закручивался в смерче.
— Скорее! К берегу! Жми, ребята! — кричал Ваулин.
Можно было и не подавать эту команду. Всех охватило чувство тревоги, каждый прибавил ходу.
Плохо видя друг друга, они пересекли болото, поле, одинокий лесок, дорогу вдоль берегового обрыва.
И вдруг Самойлов застопорил, обернулся, сказал срывающимся голосом:
— Беда! Совсем беда!
— Что? Какая беда?
— Слышите шум у берега?
Доносились глухие удары.
— Что это?
— Такое на Ладоге бывает… — бессвязно говорил Самойлов, отирая испарину. — Мороз, а лед ломает у берега. Выступает вода.
Глухие удары раздавались сильнее.
— Вниз!
Они почти скатились с обрыва на лед. Над Ладогой бушевал снежный вихрь. Не видно ни неба, ни замерзшего озера. Самойлов ткнул палкой в лед — палка ушла в мерзлую жижу. Наружу проступила вода.
— Это бывает… бывает в такую погоду, — повторял Самойлов.
— А ну, вдоль берега!
Они пробежали километр и больше, ища места, где можно было бы сойти на лед. Снег слепил глаза. Одежда промокла. Нигде нет перехода. Ветер становился шквальным. Ничего, кроме сплошной белой завесы, не видно на озере. И сквозь низкий вой ветра все слышались эти глухие удары, словно где-то тяжелым бревном били в неподатливую дверь огромного пустого дома.
— Как думаешь, Самойлов? — спросил Ваулин.
— Бывает, по нескольку дней стоит вода. Как ветер стихнет, понемногу затянет.
— А широко она разливается?
— Метров на сто, а то и больше.
Сто метров мерзлой жижи были неодолимы.
— Что же теперь делать, товарищ майор? — В голосе Самойлова звучало уныние. — Ведь он там!
Солдаты молча глядели в сторону озера, будто все еще надеялись перейти на прочный лед. Да, он был там. Он успел проскочить на лед Ладоги, и метель надежно прикрыла его.
Почему же он успел уйти? Ваулин вспомнил до мелочей сутки без сна, каждый свой поступок, каждое распоряжение. В чем была ошибка? Где была задержка? Пожалуй, решающая задержка произошла на узкой ледневке, где мимо шли тягачи с прицепами. А что, если бы там бросить машину и всем встать на лыжи? Успели бы тогда выйти на озеро до того, как налетел теплый ветер, взломавший береговой припай?
Ваулин еще раз посмотрел в сторону озера, увидел и низкие тучи, и под ними непроглядную, нескончаемую полосу летящего снега. Он положил Самойлову руку на плечо и тихо сказал:
— Я сообщу вашему командиру, что вы сделали решительно все, что точно выполняли мои приказания!
Самойлов не ответил. Он также поглядел на недоступное озеро и коротко вздохнул.
4. Неизвестный на фотографии
Всю обратную дорогу Ваулин проспал в кабине автомобиля. Просыпался он на минуты, когда машина задерживалась у контрольно-пропускных постов. Он спал тяжелым, нисколько не освежающим сном, от которого не отдохнули ни голова, ни тело.
В сумерках показались охтинские окраины. Отсюда Ваулин выехал позавчера на рассвете.
— Нельзя ли поскорее? — спросил Ваулин, очнувшись. — Едем в центр!
Переехали Неву, оставили с левой стороны Смольный, Суворовский, Невский — нигде ни огонька. Лишь изредка мелькали фиолетовые точки. Это шли одинокие прохожие с фосфорным светящимся кружком на пальто.
Ваулин поднялся по темной лестнице наверх. Там, в двух-трех тесных комнатах при типографии, разместилась редакция газеты.
— Мне нужно видеть фотокорреспондента, который в последние дни ездил на лесоразработки, — сказал Ваулин дежурному секретарю. — Он здесь?
— Здесь. Печатает снимки. Сейчас позову.
Из боковушки вышел огромного роста полный человек, черноволосый, с детскими глазами на круглом лице. Ваулин сразу узнал его. Он часто встречал этого человека на спортивных состязаниях, на военных парадах. Несмотря на полноту, фотокорреспондент отличался удивительной подвижностью. И на трибунах смеялись, видя, как он легко перебегает с места на место и, найдя выгодную точку, приседает, делает снимок-другой, бежит дальше…
— Как же, как же! — заговорил фотокорреспондент рокочущим басом. — Метался по ледневкам, жердевкам, будь они прокляты! Ни пройти, ни проехать — тягачи выручили. Но бока обломал.
Видно было, что это бодрый человек, весельчак, которому все нипочем. И, пожалуй, он немного бравировал этим перед окружающими.
— Можно посмотреть ваши последние снимки? — спросил Ваулин.
— Они сохнут.
— Все равно. Хотя бы в таком виде. Дело не терпит отлагательств.
— Прошу в мою келью. — Фотокорреспондент открыл дверь в боковушку. — Но должен предупредить — неудачная была поездка. Интересного мало.
Десятка два мокрых отпечатков разной величины были разложены на стекле.
— Готовлю альбом — «Молодежный Ленинград на топливном фронте».
— А не слишком ли театрально вы его готовите? — заметил Ваулин, рассматривая снимки. — Очень уж картинно стоят у вас люди. Так ли они стояли во время работы до вашего приезда?
Ваулин еще и еще раз очень внимательно осмотрел все отпечатки.
— Гм… Так ли они стояли до моего приезда? Фотография также искусство… — задумчиво пророкотал гигант. — Фотограф в известной степени режиссер-постановщик. Он фотографирует объект не бесстрастно, а так, чтобы запомнился.
— Ну, в другой раз поспорим. Вы все молодежь фотографировали?
— Там молодежь работает.
— Но есть ведь бригада постарше.
— Есть. Только ею занимался мой коллега.
— Он здесь?
— Он москвич. Вчера из лесу приехал, вчера же и улетел. Я только разок щелкнул эту бригаду постарше. Так, на всякий случай.
— Есть у вас этот снимок?
— Пожалуйста.
Он снял с полки просохший отпечаток, свернувшийся по краям, и разгладил его. Несколько лесорубов стояли у поваленного дерева. Сняты они были средним планом. Ваулин узнал людей этой бригады: продавца универмага, часовщика, музыканта. Но один человек был ему незнаком. Этот человек стоял позади всех вполоборота, наклонив голову.
— Какая перспектива, а? Как снег снят! Как деревья! А свет?
— Да, неплохо, совсем неплохо… Вы помните вот этого человека?
— Этого?.. Признаться, не запомнил. Я эту группу не собирался снимать. Так просто щелкнул разок.
— Значит, ваш товарищ в Москве?
— Вчера уже был там.
— Где же он теперь может быть?
— Где ему быть? У себя в редакции. Сдает продукцию. Дома теперь неуютно. Он говорил, что и ночует в редакции.
— Вы можете увеличить этот снимок?
— Пожалуйста… А какова перспектива, а? Ну, сейчас займусь.
