Джон ле Карре - Шпион, пришедший с холода. Война в Зазеркалье (сборник)
– Нет.
– Они ни разу не поинтересовались, где Римек взял портативный фотоаппарат, кто обучил его технике пересъемки документов?
Лимас недолго колебался с ответом:
– Нет… Уверен, таких вопросов нам не задавали.
– Любопытно, – сухо заметил Петерс. – Но простите, что перебил. Продолжайте. Я вовсе не хочу, чтобы в своем рассказе вы забегали вперед.
Ровно через неделю, продолжил Лимас, он снова отправился к каналу, но теперь не на шутку разнервничался. Свернув на проселок, он увидел лежавшие в траве три велосипеда, а в двухстах ярдах ниже вдоль канала рыбачили трое мужчин. Он вышел из машины и, как обычно, направился через поле к опушке соснового бора. Но не успел сделать и двадцати шагов, как услышал за спиной окрик. Оглянувшись, он увидел, что один из мужчин подает ему знаки, подзывая к себе. Двое других тоже повернулись и смотрели на него. На Лимасе был старый плащ, руки он держал в карманах, и вынимать их было уже поздно. Он понимал, что мужчины по краям прикрывали того, кто располагался в центре, и, попытайся он вынуть руки из карманов, они вполне могли застрелить его, заподозрив, что в кармане он держит пистолет. Лимас вернулся и остановился в десяти ярдах от мужчины в центре.
– Вас что-то интересует? – спросил он.
– Ваша фамилия Лимас? – Мужчина был невысокого роста, немного полноватый и вел себя очень уверенно. Говорил он по-английски.
– Да.
– Назовите номер своего британского паспорта.
– Пэ-эр-тэ черточка эл пять-восемь-два ноля-три черточка один.
– Где вы провели ночь, когда пришло известие о капитуляции Японии?
– В голландском городе Лейден в магазине отца. Отпраздновал победу с несколькими местными друзьями.
– Пойдемте прогуляемся, мистер Лимас. Плащ вам не понадобится. Снимите его и положите на землю там, где стоите. Мои друзья присмотрят за ним.
Лимас какое-то время раздумывал, но потом лишь пожал плечами и снял плащ. Затем они вдвоем быстрым шагом отправились в глубь леса.
– Вам не хуже, чем мне, известно, кто это был, – устало сказал Лимас. – Третий человек в министерстве внутренних дел, секретарь президиума СЕПГ, глава Координационного комитета защиты населения. По всей вероятности, так он узнал о де Йонге и обо мне: видел досье на нас, заведенные в Абтайлунге. В его распоряжении имелись три обширных источника информации: материалы президиума, прямой доступ к сведениям по внутренней политике и экономике, а также доступ к документам восточногерманских спецслужб.
– Но лишь весьма ограниченный доступ. Они бы никогда не подпустили чужака к наиболее секретным досье, – настаивал на своем Петерс.
Лимас пожал плечами.
– И тем не менее его подпустили.
– Как он поступал с полученными от вас деньгами?
– После встречи в тот день я больше не давал ему денег. Цирк тут же взял эти вопросы под свой контроль. Вознаграждение стали переводить в один из банков в Западной Германии. Он даже вернул мне все, что я выплатил раньше. Лондон компенсировал ему соответствующую сумму.
– Насколько полной была информация, которую вы отправляли в Лондон?
– С того момента исчерпывающей. У меня не оставалось другого выхода. К тому времени Цирк поставил в известность департаменты министерства. И после этого, – добавил Лимас с ядовитой интонацией, – провал стал лишь вопросом времени. Под напором других департаментов Цирк становился все более требовательным. Они стремились выжать как можно больше информации, готовы были платить ему щедрее. В итоге мы вынуждены были предложить Карлу завербовать других людей, чтобы создать агентурную сеть. Мы совершили неимоверную глупость. На Карла легла непосильная нагрузка, подвергавшая его опасности, подрывавшая его доверие к нам. Это стало началом конца.
– Каков был общий объем полученных от него сведений?
Лимас ответил не сразу.
– Общий объем? Боже, я даже не знаю. Операция продолжалась неестественно длительный срок. Но я думаю, что Карла разоблачили задолго до его гибели. В последние месяцы качество поступавшей от него информации заметно упало. Мне кажется, он попал под подозрение, и с тех пор от него стали скрывать по-настоящему важные материалы.
– И все же, что конкретно он успел вам передать?
И Лимас стал поэтапно вспоминать проделанную Карлом Римеком работу. Петерс не мог не отметить с одобрением, что память этого человека запечатлела все с предельной точностью вопреки огромному количеству спиртного, которое он поглощал. Лимас называл имена и даты, помнил реакцию Лондона, оказываемую оттуда в случаях необходимости помощь. Он помнил суммы, которые запрашивались и выплачивались, даты вербовки в сеть новых агентов.
– Простите, – снова вмешался Петерс, – но я не верю, что всего лишь один человек, каким бы высоким ни было его положение в обществе, как бы он ни был осторожен, изобретателен и усерден, мог собрать такое количество подробнейших данных. Если уж на то пошло, он едва ли успел бы просто-напросто сделать столько фотокопий.
– Но он их сделал, – с нажимом ответил Лимас, внезапно разозлившись. – Он, черт возьми, сумел сделать все это, что бы вы там себе ни думали.
– И Цирк ни разу не потребовал, чтобы вы подробно с ним обсудили, где и как он добывает всю эту информацию?
– Нет, – резко сказал Лимас. – Римек относился к этому вопросу очень ревностно, и Лондону ничего не оставалось, как оставить его в покое.
– Так-так, – задумчиво покачал головой Петерс. А потом неожиданно спросил: – Вы, случайно, не слышали о дальнейшей судьбе той женщины?
– Какой женщины? – с тревогой спросил Лимас.
– Любовницы Карла Римека. Той, что успела сбежать в Западный Берлин в ночь, когда Римека застрелили.
– А что с ней такое?
– Дело в том, что неделю назад она погибла. Точнее – была убита. Ее расстреляли из проезжавшей мимо машины, когда она выходила из своей квартиры.
– Когда-то это была моя квартира, – почти машинально произнес Лимас.
– Возможно, – предположил Петерс, – она знала о сети, созданной Римеком, больше, чем вы сами.
– Что за чепуху вы несете? – вскинулся Лимас.
Петерс пожал плечами.
– Просто очень странно, – заметил он, – что кому-то понадобилось ее ликвидировать.
Когда тема Карла Римека была исчерпана, Лимасу пришлось подробно рассказать о некоторых своих менее значительных агентах, об организации работы берлинской резидентуры, способах связи, сотрудниках и подручных средствах – явочных квартирах, транспорте, звукозаписывающей и фотографической аппаратуре, которую они использовали. Допрос продолжался ночью и в течение всего следующего дня, и, добравшись наконец до постели, Лимас отметил про себя, что выдал все, что ему было известно о разведке союзных держав в Берлине, выпив при этом две большие бутылки виски.
Одна мысль не давала ему покоя: Петерс был уверен, что Карлу Римеку помогали, причем сотрудничал с ним некто очень высокопоставленный. Но, как он припоминал сейчас, точно такое же мнение в разговорах с ним высказывал Шеф. У него тоже вызывали сомнения масштабы доступа Римека к секретной информации. Почему они оба были настолько уверены, что Карл не мог справляться со всем один? Разумеется, у него имелись помощники, как, например, те двое охранников у канала в день их знакомства. Но это были люди незначительные – Карл сообщил ему о них все. Но ведь и Петерс – а уж он-то точно знал, к какой информации имел доступ Карл, – тоже отказывался верить, что Карл действовал в одиночку. В этом мнении Петерс и Шеф слишком явно сходились.
Быть может, так и происходило на самом деле? Вероятно, существовал некто другой. Уж не был ли это тот Особый Агент, которого Шеф всеми силами стремился защитить от Мундта? Это означало, что Карл Римек сотрудничал с этим Особым Агентом и передавал информацию, собранную совместными усилиями. Не об этом ли беседовал Шеф с Карлом, когда попросил оставить их наедине тем вечером на квартире Лимаса в Берлине?
Как бы то ни было, завтра многое может проясниться. Завтра Лимас сделает свой ход в игре.
Он задумался о том, кто мог убить Эльвиру. И зачем это понадобилось. Разумеется, напрашивалось простое и вполне рациональное объяснение: Эльвира могла знать Особого Агента, и тогда именно он был заинтересован в том, чтобы устранить ее… Нет, это совершенно безосновательная гипотеза. Ведь для этого потребовалось бы найти способ пересечь границу: Эльвиру убили уже в Западном Берлине.
И возникал еще вопрос: почему Шеф не сообщил ему о смерти Эльвиры? Чтобы его реакция оказалась более естественной, когда ему скажет об этом Петерс? Впрочем, рассуждения на эту тему ни к чему бы не привели. У Шефа на все имелись свои резоны, причем обычно такие неожиданные, что можно было потратить впустую неделю над их разгадкой.
