Юрий Усыченко - Улица без рассвета
А что, если Блэквуд – хозяин Силаева?
И Воробьев решил не оставлять дела Ситника, хотя, по сути, дела уже не было – никого не обманут, никто не пострадал.
… Неожиданная встреча Воробьева с шестнадцатилетним паренек Жорой Чередниченко, учеником слесаря на судоремонтном заводе, подтвердила правильность его намерений.
Началось, как ни странно, из милицейского протокола.
Одного субботнего вечера во дворе молитвенного дома "слуг седьмого дня" послышались спор, шум. Растворилась калитка, и двое сектантов, держа за руки, вывели парня. Это был Жора. Он не упирался, но во весь голос разоблачал своих противников.
– Боитесь правдивого слова! Применение физической силы не доказательство. Сеятели суеверия!
Сектанты грубо толкнули Жору. Он не удержался на ногах и упал на землю.
К такому обращению парень-рабочий не привык. Он вскочил и ударил одного сектанта в грудь, другой – в лицо. Завязалась драка. Сбежались интересные, появился милиционер, и все три повели.
В отделении милиции Жора сразу признал, что сделал неправильно, погорячился.
– А чего это тебя вдруг в молитвенный дом понесло? Ты комсомолец? – Мрачно спросил дежурный.
– Для агитации, – смущенно ответил Жора.
– Какой агитации?
– Антирелигиозной. Сектанты в клуб на лекции не ходят, вот я и хотел среди них агитработу провести. Учтиво с одним из них поговорил. Но вместо ответа, меня вывели, да еще и в грязь толкнули.
– Глупости! – Отрезал дежурный. – Разве это агитация. Вот сообщим в комитет комсомола, там тебе доброго чеса дадут.
Жора опустил глаза. Он тоже не сомневался, что "дадут чеса".
– Ну что, граждане, – обратился очередной сразу ко всем трем. – Будем еще нарушать?
Все трое энергично замотали головами.
– Тогда уходите. А о тебе в комитет комсомола обязательно сообщим.
Понурый, пристыженный шел Жора домой. Вдруг на полпути остановился, будто что-то вспомнил, и торопливо направился обратно в отделение.
– Опять ты? – Сказал дежурный. – И не проси, сообщим в комитет.
– Я, товарищ дежурный, кое-что рассказать хотел …
Выслушав Жорина рассказ, дежурный дал распоряжение немедленно отвезти парня служебной машиной в управление к товарищу Воробьева.
– Садитесь, – пригласил Воробьев Жору, – расскажите, как вы кулаками против религии боролись. Агитатор …
Жора покраснел.
– Не стесняйтесь, правда молодцу глаз не колет. Я бы тоже не стерпел, если бы меня в грязь турнули … Не надо было до этого доводить … Так расскажите.
Идея проводить антирелигиозную пропаганду непосредственно в молитвенном доме сектантов возникла в Жоры давно. Однако осуществить ее он решился только тогда, когда под большим секретом узнал от своей тети, что у сектантов "спасается отшельник …"
– Вот я себе думаю, – продолжал Жора, ободренный интересом Воробьева, – пойду прямо к отшельника …
Спасался отшельник в яме под полом флигельке, что стоит за молитвенным домом. В полу был прорезан лаз, через который днем отшельнику подавали еду, а ночью он выходил во двор подышать свежим воздухом. С людьми отшельник не разговаривал.
Парень выбрал момент, когда никого поблизости не было, шмыгнул в флигельок и просунул голову в лаз.
В освещенной керосиновой лампой яме он увидел отшельника, который сидел в углу на скамейке. Жора поздоровался с ним.
– А он? – Скрывая улыбку, спросил Воробьев.
– И разговаривать не захотел, – с грустью ответил Жора. – "Идите, говорит, парень, туда, откуда пришли. Я с вами разговаривать не желаю ". Правда, учтиво так говорит, не то что второй, тот просто псих.
– Какой другой?
– Сейчас я вам объясню. Ничего я от этого отшельника не добился и ушел домой. А потом думаю: негоже после первой неудачи отступать. Снова в флигельок пробрался, глядь – а там уже другой сидит. Меня увидел, и как загорлае – настоящий псих … На крик два паразиты прибежали, ну, меня и … вывели.
– Да, – сказал Воробьев. – А ты уверен, что это был другой отшельник?
– Уверен, – твердо ответил Жора.
– А чем именно?
– Первый – ниже, гладкий, а второй – высокий, худой. И к тому же голоса разные.
– Куда первыми делся? Не знаешь?
– Не знаю.
– Какого числа с первым разговаривал?
– Двадцатого.
– Точно?
– Точно. Я после того товарищу пошел, у него двадцатого день рождения.
– А второго не видел?
– Двадцать шестого.
– Когда в яму они залезли?
– Второй не знаю, а первый шестнадцатого.
… Много позже, анализируя свои поступки, Воробьев понял, что подсознательно он все время помнил о встрече Блэквуда с руководителем секты "слуг седьмого дня", о найденных в Капров брошюры, о том, что Блэквуд исчез в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое.
Воробьев достал из ящика стола две фотографии, протянул Жоре.
– Смотри.
– Они! Честное слово они! – Обрадовался Жора. – Вот первый, – ткнул пальцем в фото, перезняте с визы Блэквуда. – А это тот псих, – показал на фотографию Ситника,
– Спасибо! – Воробьев встал, крепко пожал Жоре руку. – Ты великое дело сделал … Оставь свой адрес, может, даже завтра утром придется пригласить тебя на минутку к нам, первого отшельника узнать поможешь.
Воробьев надеялся, что Блэквуд из ямы перешел в дом Силаева и там повезет захватить. Вся история с отшельничество стала вполне понятной – нашли место, где "самоубийца" может безопасно пересидеть горячее время, пока его ищут. "Придумано неплохо, – улыбнулся Воробьев. – Кому придет в голову в отшельника документы проверять … "
Наблюдение за домом Силаева установили сразу после разговора Воробьева с Жорой. А ночью жилье руководителя "слуг седьмого дня" окружили.
Воробьев первым поднялся на крыльцо, нажал плечом на дверь. Они не поддались.
Тогда он постучал. Ответом было полное молчание. Воробьев постучал еще раз – сильнее.
Неожиданно с другой стороны дома с грохотом растворилось окно, послышался звон стекла, испуганный вскрик. Воробьев поспешил туда. Двое его подчиненных держали за руки какого-то человека. Воробьев направил луч фонаря на задержанного.
– Гражданин Силаев? Снова встретиться довелось.
– Так точно! Так точно! – Толстые губы Силаева дрожали, озноб трепал его гладкое тело.
– В доме есть кто-нибудь?
– Есть, есть парень.
– Больше никого?
– Никого, совсем никого.
– Скажите ему, чтобы открыл.
– Слушаю! Поднялись на крыльцо.
– Открой, Василек, – дрожащим голосом приказал Силаев.
Дверь отворилась. Вышел мальчик лет тринадцати.
– Со мной живет, – бормотал Силаев. – Шустрый такой мальчишка. Ничего, Вася, не бойся … Свет зажги … Нет …
Василек включил электричество.
Две большие комнаты, сени, кухня. Везде чисто подметено, убрано. Пожалуй, Силаев не ожидал ареста, но после стука Воробьева почувствовал недоброе и с перепугу выскочил через окно.
Когда вошли в комнату, Силаев трудно плюхнулся на стул.
Вызвали понятых, начался обыск. Подчиненные Воробьева осмотрели, прощупали, простучали вон весь дом от подвала до чердака, но никаких следов Блэквуда не нашли. "Вылетела птичка, – мрачно думал Воробьев. – Поздно я за это взялся ".
Силаев с тупым равнодушием смотрел, как все переворачивают в его жилище. В глубине оловянных глаз прятался страх.
Именно этот страх побудил Воробьева сделать рискованный ход.
– Ну, хорошо, – сказал Воробьев, когда обыск был закончен. – Говорите откровенно, Силаев. Куда делся иностранец, которого вы прятали под видом отшельника?
Несколько долгих секунд Силаев не отрываясь смотрел на Воробьева. Потом голова его упала на грудь, и он зарыдал. Полные, как у женщины, плечи его вздрагивали.
– Не хотел! Видит бог, не хотел! – Воскликнул он сквозь рыдания.
– Перестаньте, – с отвращением сказал Воробьев. – Выпейте воды и рассказывайте …
Секта "слуг седьмого дня" возникла в Америке в период колонизации страны. Основал секту какой Джошуа Паркер, он же стал ее первым "живым богом". В условиях жестокой борьбы за существование среди суровой, дикой природы и враждебных индейских племен большинство религиозных организаций того времени имела полувоенный характер. Такой была и секта "слуг седьмого дня". Эта секта делилась на семерки, которые получили название "кораблей", во главе "корабля" стоял "рулевой". Семья кораблей "образовывали" седмицу ", ею руководила" совет семи вождей ". "Рада" выбирала "семь драконов". А над "драконами" стоял "живой бог", которого избирали из своей среды "драконы". "Богу" подчинялись все, он не отчитывался ни перед кем. В секте царила необычайно строгая иерархия и жестокая дисциплина: только за попытку оспорить хотя бы "кормчему" ослушника немедленно убивали, а потом, когда нравы смягчились, навсегда изгоняли из секты. Всем остальным "слугам" строжайше запрещалось поддерживать с такими любые связи, и путь к секте закрывался для непокорных навсегда.
