Юрий Барышев - Мадам Гали – 4. Операция «Сусанин»
– Простите?
Мадам не переставала мило улыбаться своему визави, но для того, чтобы уловить смысл его последней фразы, ей пришлось сделать над собой усилие и переспросить.
– Может быть, вы разрешите мне заказать для вас еще вина? И, вы знаете, немного икры. Черной. Очень рекомендую. Вы, мне кажется, впервые в этом ресторане. А побывать здесь и не попробовать черной икры. М-м… Насколько я могу судить, она здесь лучшая в Москве. Да, да, не смейтесь! И икра бывает разной. Впрочем, есть люди, которые не едят ее вообще. Надеюсь, вы не принадлежите к их числу? Мне было бы необыкновенно жаль.
– Нет, думаю, что не принадлежу.
– Вот и прекрасно! Официант!
* * *Кран ровно гудел, наполняя ванну водой. Вода была голубоватой от косметической соли. Соли Мертвого моря, гордости косметологов Израиля.
Приятно, что ни говори, вернуться в номер одной, оставив в растерянности очередного поклонника. То есть, и в этом есть определенное удовольствие.
Мадам Легаре, полностью обнаженная, критически оглядела себя в огромном зеркале ванной комнаты и вновь поймала себя на мысли: «Как тогда, в Иерусалиме».
Изменилось ли ее тело за прошедшие полтора десятка лет? Да, к сожалению, изменилось, она-то это знает. Но все равно – тело великолепное. И, конечно, естественно предположить, что тот человек в ресторане просто мгновенно увлекся ей как красивой женщиной.
Но ведь он не видел ее тогда, на Святой земле. А вот заметил бы разницу тот, кто видел? Тот, кто видел… О, Господи.
Мадам Легаре с наслаждением опустилась в теплую, ароматную воду.
Когда-то ей казалось, что от того, как она выглядит, раздеваясь в ванной гостиничного номера, зависит чуть ли не ход дальнейшей мировой истории. Хотя так оно и было. Двойная игра, ставки в которой высоки невероятно. Возможная, но не состоявшаяся катастрофа.
Обычные люди ничего, конечно, не знают о той операции. А для тех немногих она закончилась давно, для кого чем, а для нее – порцией черной икры. Правда, очень большой.
Мадам Легаре усмехнулась. Что же, в ее работе считается крупным везением, если для того, от кого зависит очень многое, все заканчивается пустяком. Главное, что дело сделано. И дело большое. Ведь начиналось-то как!
Глава 1
Сигаретный дым заполнил салон автомобиля настолько, что сидящим в машине водителю и пассажиру казалось, будто они передвигаются по городу в окружении плотного, сизого тумана. Эмиль Гольдман вынул из пачки очередную сигарету, прикурил от предыдущей и глубоко затянулся. Шеф вечно изображает из себя хасида, поборника строгих нравов.
Да неужели же в Талмуде где-то сказано, что курить еврею запрещается?! А если и сказано.
Все чушь, шеф просто помешан на здоровом образе жизни, и во время совещания нечего будет и думать покурить. Черт! Да одно из двух его, Гольдмана, глубочайших убеждений состоит именно в том, что свежий воздух – яд для организма.
Мельком взглянув на шофера, Гольдман равнодушно отметил, что тому приходится сегодня за рулем особенно туго. Окна машины были плотно закрыты, и некурящий водитель практически задыхался. Что же, не в первый раз. Этот Хаим – да, кажется, его зовут Хаим – возит одного из старших офицеров «Лакама», стало быть находится на службе одной из сильнейших организаций Израиля, военно-промышленной разведки. Кстати, получает за это неплохие деньги. Так что потерпит. Да что с ним сегодня такое?!
Притормозив перед очередным светофором, водитель позволил себе то, чего не позволял никогда: умоляюще повернулся к начальнику, собираясь, очевидно, что-то сказать. Лицо водителя было мокрым от пота.
Ах, да. Кажется, сегодня в Иерусалиме около сорока градусов жары.
В силу все того же оригинального представления об идеальном состоянии окружающей среды, Гольдман считал автомобильный кондиционер ненужной и даже вредной роскошью.
– Да, слушаю. Что-то не так?
Уловив в голосе шефа не предвещавшую ничего хорошего металлическую нотку, водитель испуганно покачал головой и, нажав на газ, тоскливо уставился на дорогу.
В конце концов, это Израиль. Здесь, как правило, жарко. Тем более – в конце августа. Не нравится – переезжай жить в Норвегию или Швейцарию. Там, говорят, прохладнее.
Интересно, – Гольдман внутренне усмехнулся, – а позволят ли выехать на постоянное место жительства в другую страну человеку, который несколько лет проработал его личным шофером? За все это время они друг другу и двух сотен слов не сказали. Да, впрочем, какая разница. Уж точно есть проблемы важнее.
И Гольдман достал из пачки очередную сигарету.
* * *Водитель Хаим выжимал из машины все, что возможно, стремясь поскорее доехать и закончить, наконец, эту пытку. Почему-то ему вспомнился приятель и сосед Эли, добродушный толстяк-неудачник. Хотя нет – понятно почему.
Эли любил рассуждать о политике, уверяя, что евреи и палестинцы вполне могут жить мирно, Израилю нужно просто удовлетворить основные требования детей Ислама. А еще Эли завидовал тому, что у Хаима есть такая хорошая работа. Эх! Можно подумать, что палестинцы успокоятся, если им действительно позволить создать собственное государство!
Эли приехал в Израиль сравнительно недавно, он еще сохраняет какие-то иллюзии. У него – Хаима – ветерана войны Йом-кипур, иллюзий, пожалуй, не осталось уже никаких. Тогда, в семьдесят третьем, на Синайском полуострове, было, может, пожарче, чем сейчас в этой проклятой машине. Задали Египту. А толку? Через четыре года приперся Садат, подписали это самое Кэмп-Девидское соглашение. Будьте любезны, освободите, мол, Синай. Ну, освободили. В прошлом, восемьдесят втором. Что, спокойнее стало? Сейчас вон в Ливане заваруха. И даже войной-то не называется. Эх, грохнуть бы по всем атомной бомбой!
Господи, да когда же кончится эта дорога! Сдохнуть можно. Ах, Эли, Эли. Илюша ты Кац из Бердичева. Да ничего-то ты в политике не понимаешь. И завидуешь мне зря. Я вот сижу за рулем, и даже по сторонам не смотрю. И не потому, что начальник – зверь. Просто сам завидую. Всем этим прохожим, которые гуляют себе в панамках, закусывают, прохладительные напитки дуют. Да хоть бы и просто воду… Господи, как же жарко!
* * *Хаим успел нажать педаль тормоза ровно за секунду до того, как его автомобиль на скорости в восемьдесят километров врезался бы во впереди идущую машину. Хорошо, что, даже спеша, Хаим умудрялся никогда не превышать допустимой скорости.
Что такое? Пробка на бульваре Голды Меир? В такой час?
Еще не до конца выйдя из задумчивости, Гольдман недоуменно и сурово посмотрел на шофера. Пробка росла. Кто-то самый нетерпеливый уже требовательно просигналил сзади. Зрачки Гольдмана зло сузились. Но при чем же здесь он, Хаим? И что он может сделать?
К счастью, со стороны начала пробки между машинами уже пробирался военный. Хаим машинально отметил про себя, что это рядовой, совсем молодой парень, но держится прекрасно.
Время от времени рядовой спокойно и властно наклонялся к водителям стоящих в пробке машин и что-то объяснял двумя-тремя фразами. При этом висящий на его плече автомат постоянно съезжал, но это не казалось смешным, солдат поправлял оружие уверенным, привычным жестом.
– Просигналь.
Услышав голос начальника, Хаим вздрогнул, но, повинуясь, немедленно нажал на клаксон.
Гольдман кивком разрешил открыть окно, когда солдат пробрался к ним между двумя стоящими впереди автомобилями.
– Подозрение на террористический акт. Бесхозная машина впереди, прямо по пути вашего следования. Вы на безопасном расстоянии, оставайтесь на месте и сохраняйте спокойствие. Саперы прибудут с минуты на минуту.
Произнеся все это, военный собирался двинуться дальше, но Гольдман молча сунул ему в нос свое удостоверение.
Потеряли не менее пятнадцати минут. Пока утрясли вопрос с начальством того солдата, пока при помощи военных и полиции выбирались на тротуар, объезжали пробку переулками. Хорошо, что выехал пораньше. Водители прочих авто с завистью глядели на то, как одного из них в спешном порядке вызволяют из общего плена. Какой-то мужчина в светлом костюме покинул свой автомобиль и пытался что-то объяснить непреклонному солдату. Но явного возмущения никто не выражал.
Да, это Израиль. Будут стоять столько, сколько прикажут. И никто не пикнет. Привыкли. Здесь, если хочешь чувствовать себя хотя бы в относительной безопасности, нужно подчиняться строжайшей дисциплине. Любой подозрительный предмет вызывает опасения. И тогда вызывают специалистов. И образуются пробки. И все молчат и терпят. Война. Постоянная война. Ставшая привычной, как утреннее бритье.
Гольдман откинулся на сиденье и зло вынул из пачки очередную сигарету.
«Да сколько же можно нянчиться с этими арабами?! К черту это мнение мирового сообщества! Давить их всеми доступными и недоступными способами. Вплоть до атомного оружия», – таково было второе и главное, непоколебимое убеждение Эмиля Гольдмана.
